Борисоглебск,

16-го декабря 1905 года,

10 часов вечера.

Из донесения жандармского полковника Семенова в Петербург:

<…> Устная пропаганда особенно проявилась с разрешением 14 мая сего года издания в г. Тамбове газеты «Тамбовский голос». <…> Негласный редактор сначала был присяжный поверенный Михаил Казимирович Вольский — руководитель социал-демократической партии в городе Тамбове, в последнее время до закрытия газеты таким же негласным редактором был дворянин Лев Дмитриевич Брюхатов, ныне заявивший себя конституционалистом-демократом, а до сего руководивший в г. Тамбове социал-революционной партией <…>.

С утра падал снег и даже слегка подморозило, но к полудню опять растеплилось, и по Араповской было ни проехать, ни пройти — снег вперемешку с грязью по колено. Зима не торопилась, хотя на дворе уже конец ноября.

— Что же это за наказание, — ворчал высокий худой господин в черном пальто, в очередной раз чуть не оставив галошу в вязкой жиже, в которую превратился тротуар. — Вот уж верно, что две главные беды на Руси — дураки и дороги. Причем дороги я бы поставил на первое место. Надо было идти в сапогах.

— Это еще что, — усмехнулся его спутник, тоже высокий, но несколько круглее лицом и плотнее фигурой, по виду студент. — Вот по весне у нас совсем весело становится. В гости не походишь. Обывателям, живущим друг против друга на Первой и Второй Долевых, приходится либо беседовать через улицу, напрягая голосовые связки, либо отправляться в обход версты за полторы, где удобный брод есть.

— Цивилизация! — фыркнул худой. — А сейчас нам что делать? Тоже брод искать?

— Ну что вы, Степан Ильич, — успокоил студент. — Сейчас вполне проходимо.

С трудом, но все-таки перебравшись через улицу, они остановились перед небольшим деревянным домом. Студент позвонил; коротким звонком, потом выждал и позвонил еще, на этот раз длинно. Дверь почти сразу распахнулась, и вошедшие скрылись в темноте прихожей.

— Здравствуйте, Самсон, — студент снял картуз и принялся разматывать длинный шарф.

— Здоров, коли не шутишь, — впустивший их бородатый мужик лет тридцати пяти смотрел на худого незнакомца настороженно и слегка неприязненно. — Ты не предупредил, что придешь не один. Нехорошо это, Саша.

— Здравствуйте, — приветливо сказал худой, как ни в чем не бывало расстегивая пальто.

Саша Лебедев, справившись наконец с шарфом, улыбнулся во весь рот, демонстрируя крепкие здоровые зубы:

— Да свой это, Самсон, свой. Это Вышеславцев Степан Ильич из Саратова. Он приехал как раз по поводу газеты, привез кое-какие материалы.

Худой снял пальто, аккуратно повесил его на вешалку и подал мужику руку:

— Вышеславцев. Будем знакомы.

Мужик покачал головой, но руку в ответ все же протянул:

— Самсон Елагин.

Лебедев пояснил:

— Самсон у нас числится сторожем, а вообще-то он и живет здесь, так сказать, хозяин квартиры. У него в селе…

— Да ладно тебе болтать-то, — прервал Елагин. — Пошли, там уж народ собрался.

Через приемную комнату их провели в глубь квартиры, в так называемый кабинет главного редактора. Это была небольшая, но светлая угловая комната в два окна, почти без мебели. Только посередине стоял канцелярский стол, обтянутый традиционным зеленым сукном, а у стен — деревянные шаткие стулья. Не было ни дивана, ни кресел, ни журнальных столиков, да они бы здесь и не поместились.

Сейчас все стулья были заняты: помимо Михаила Вольского, Брюхатова, Тимофеева — членов редколлегии «Тамбовского голоса», выходившего полулегально, здесь были члены комитета «Рабочего союза» Валентин Гроздов, Мария Спиридонова и Евгений Кудрявцев, социал-демократы Екатерина Киншина и Николай Павлов. На столе стоял большой поднос с чайными стаканами. И тут же рядом, притулившись боком, сидел Шура Бирюков — один из самых активных корреспондентов «Тамбовского голоса» еще со времен его легального существования.

Оживленный разговор между присутствующими при появлении незнакомца сразу смолк. Один Вольский, заулыбавшись, поднялся со своего места и приветливо протянул руку:

— Степан Ильич! Рад видеть в нашем городе!

Вышеславцев насмешливо буркнул:

— Что-то незаметно, чтобы, кроме вас, мне еще кто-то обрадовался.

— Товарищи, — Вольский обвел глазами присутствующих, — это товарищ Вышеславцев из Саратова. Так сказать, специалист по нелегальной печати.

Обстановка сразу разрядилась. Пока Вышеславцев знакомился и здоровался, Саша Лебедев оглядывался в поисках свободного места.

— Слушай, Самсон, а не притащить ли нам лавку из приемной?

Когда с приветствиями и рассаживанием было покончено, слово взял Вольский:

— Собственно, я пригласил всех здесь присутствующих, чтобы обсудить проект создания новой газеты.

Кудрявцев присвистнул:

— Ну и ну! Еще одна?

Маруся пристально, в упор смотрела на Вольского-младшего. После манифеста 17 октября одно время ходили упорные слухи, что Михаил хочет примкнуть к партии кадетов. Неужели в этих слухах была доля истины?.. Секундное недоуменное молчание сменилось гулом голосов, в котором наиболее явственно прозвучал удивленный вопрос наивного Бирюкова:

— Какой газеты? Есть же наш «Тамбовский голос»!

Михаил постучал карандашом по столу.

— Я же сказал — новой газеты. Не забывайте, что «Тамбовский голос» почти запрещен. А вчера, 24 ноября, высочайше утверждены Временные правила о повременных изданиях. В соответствии с ними я собираюсь подать прошение на выпуск новой газеты «Голос Труда». Газета будет печататься там же, где и наш «Тамбовский голос», — у Бердокосова и Пригорина, и выходить тогда же, по понедельникам, средам и пятницам. И программу я набросал вот такую… — Вольский достал приготовленную бумагу и стал читать: — «В газете «Голос Труда» будут следующие разделы:

1. Действия правительства — информация и комментарии.

2. Телеграммы агентств и собственных корреспондентов.

3. Передовые статьи по вопросам местной жизни и общегосударственным вопросам.

4. Местная хроника.

5. По Тамбовской губернии.

6. По России…

И так далее — программа состояла из тринадцати пунктов.

Когда Вольский закончил чтение, Бирюков пожал плечами:

— Не вижу смысла. Все пункты — как у нашего «Голоса».

— Верная тактика, — вполголоса заметил Вышеславцев.

Маруся Спиридонова тоже поняла идею, и ей она показалась замечательной. Все-таки без легальной газеты трудно вести пропаганду. «И почему Аня Авдеева так плохо относится к Михаилу? — уже в который раз подумала она. — И вовсе он не краснобай. Умен, смел и предан делу партии. А насчет кадетов — явный поклеп». Маруся не хотела признаваться даже себе, что основной довод в пользу Михаила для нее — то, что он тоже Вольский. Владимир должен уже вот-вот вернуться из Баку, его ждали со дня на день…

Михаил довольно улыбнулся — какого бы высокого мнения ты сам о себе ни был, а похвалы других всегда приятны.

После Михаила говорил Вышеславцев. Он, оказывается ездил по деревням Кирсановского и Борисоглебского уездов, собирал материал для очерков. Готов поделиться ими и с новой газетой. Вообще-то то, что творили казаки в бунтующих деревнях, для собравшихся новостью не являлось: еще с лета в самом «Тамбовском голосе» под материалы местных корреспондентов и свидетельства очевидцев отводились целые полосы. Да и кое-кто из сегодняшних слушателей сам неоднократно выступал в качестве такого местного корреспондента. Но Вышеславцева слушали внимательно: в нем явно пропадал талант рассказчика и писателя:

— …И тогда казаки выкопали яму, налили в нее воды — получилась жидкая черная грязь. В эту яму согнали крестьян, заставили встать на колени и согнуться. Они стояли, наполовину погрузившись в холодную черноту мокрой земли, а казаки стегали их нагайками по обнаженным худым спинам, рассекая кожу так глубоко, что кое-где выворачивали живое мясо… Стегали до тех пор, пока от крови грязь не сделалась красной…