1905 года ноября 3 дня

Землевладелец Рклицкий

Его Превосходительству

Тамбовскому Губернатору

РАПОРТ

<…> Полицейский урядник не решался ехать в деревню для собрания схода и лишь угрозами вынужден был исполнить мое требование. Собрали сход, для чего пришлось выбивать в избах двери и силой вести крестьян на сход. После продолжительных увещеваний и угроз сход согласился возвратить награбленное имущество, которым буквально переполнены не только холодные, но и жилые постройки. <…> 7-го ходил с пехотой в село Семеновку, собрал сход и встретил упорное нежелание выдавать награбленное Пехота зарядила винтовки, взял и наказал перед сходом наиболее дерзко заявлявшего нежелание выдавать награбленное, арестовал старосту— богатого крестьянина-землевладельца, участвовавшего в грабежах. Устрашенный решительностью мер, сход на коленях просил прощение, выдал зачинщиков и обещал возвратить все награбленное.

Советник Луженовский

Ржакса

Луженовскому

Не сумею Вам выразить всей моей личной Благодарности за умелые энергичные действия. Помоги Вам Бог. Случае необходимости телеграфируйте, что нужно, не стесняясь следственной властью. Во время пожара нужно тушить, а потом искать, о чем и объявите от моего имени следственной власти, которая терпеливо может подождать окончания. Отвлекать полицию или солдат преступно в данное время. По мере возможности телеграфируйте. Не стесняясь, арестовывайте при малейшем подозрении. Сейчас нарочным высылаю Вам вещи от супруги: две шашки и четыре факела. Молодецкой команде Вашей еще раз спасибо и по рублю награды. Храни Вас Бог.

8 ноября 1905 года

Губернатор фон-дер-Лауниц

Москва.

Штаб Округа 7409

У меня до смешного мало войска; мятеж разгорается. Мнение Начальника гарнизона Козлова по неведению неосновательно. Возвратить роту Пронского пока не могу, а могу ходатайствовать о непременной высылке мне еще пехоты или казаков. Присланные мне роты увеличили на малое число мои силы, так как Бобровский полк не может быть возвращен с занятых позиций для отпуска, согласно распоряжению округа запасных. Громадный Тамбовский уезд разгорается; пошли погромы в северных уездах. Благодаря присланным казакам пока удалось только локализовать движение. Б Борисоглебском и Кирсановском уездах с мятежом еще не покончили. Третью неделю войска при убийственной непогоде, не раздеваясь, бессменно на службе. Мне нужна помощь и обязательно выслать подкрепление.

10 ноября 1905 года

Губернатор фон-дер-Лауниц

Естественно, такой ситуацией вовсю пользовались агитаторы социал-демократов и социалистов-революционеров. По деревням разбрасывались листовки — «билетики», как их называли крестьяне, — призывающие продолжить бунты. С особенным страхом губернские власти ожидали 15 ноября. На это число подпольщики планировали всеобщий погром: одновременные выступления в деревнях Тамбовской губернии и всеобщую забастовку на железной дороге в Тамбове и в Козлове. Но из этого ничего не вышло: крестьяне занимались грабежом и разбоем совершенно стихийно, так сказать, по велению сердца, то в одном уезде, то в другом, не желая прислушиваться к увещеваниям «радетелей за народ». А для рабочих на железной дороге власти ввели бесплатный проезд и другие льготы — «в целях успокоения»…

Однако анархические, демократические и прочие революционные настроения овладели не только крестьянскими умами. Зараза словно была разлита в воздухе. В правительственных войсках, обязанных призвать население к порядку, дела обстояли не слишком благополучно, как видно из конфиденциального письма Гаврилы Николаевича Луженовского губернатору:

Ваше Превосходительство глубокоуважаемый Владимир Федорович, единственно возможный способ «секретно» доложить вам о положении города Борисоглебска это сношение письмом, также не могу придать моему донесению форму рапорта в виду чудовищности фактов.

Как только приведу весь материал в порядок, так тотчас донесу официальным рапортом. Если письмо мое не связно, то великодушно простите, приняв во внимание, что мы почти не спим (ночные аресты произвожу сам). Пользоваться шифром исправника было невозможно за недостать ом времени.

Полсотня (казаки. — Т. К.) города Борисоглебска и его уезда, поскольку я познакомился с ней, представляет из себя сборище ни к чему не обученных людей, склонное служить революционерам. Это объясняется тем, что бывший исправник г. Ламанский открыто служил революции, да иначе и не могло быть, так как в противном случае влиятельными лицами революционной партии была бы обнаружена интимная сторона его частной жизни — г. Ламанский игрок и великий женолюбец; проигравшись в клубе, он вынужден был просить своих партнеров на коленях публично не губить его. В настоящее время я произвожу негласное дознание об участии его в уличной демонстрации с красными флагами совместно с г. Измайловым (демонстранты сделали три выстрела против Сретенской церкви). Лучшим доказательством подлой преступности этого господина служит прилагаемое при сем его обращение к жителям Борисоглебска, в котором он выдает служебную тайну и клевещет на высшую администрацию и войска.

Относительно единственного жандармского офицера ротмистра Белявского я должен сказать, что он возбуждает во мне полное недоверие. Привожу факты:

1) При обыске жандармами члена Борисоглебского Комитета не было ничего обнаружено, а при обыске этого лица затем в тюрьме найден открытый лист от Балашихинского Стачечного Комитета, затем записная книжка доказывает, что задержанный принадлежит к боевой организации.

2) Ротмистр Белявский публично заявил Семену Николаевичу Рымареву, что работы в мастерских железной дороги до тех пор не начнутся, пока не будут выведены из города казаки.

3) Несмотря на полученное приглашение, демонстративно отсутствовал на обеде в офицерском собрании.

4) Все время просил меня не показываться к рабочим и не говорить с ними, обещая все уладить. Когда же я, убедившись, что все улаживание состоит в допущении сходок, категорически потребовал список зачинщиков для производства арестов, он сейчас же заболел.

Начальник тюрьмы, совершенно выживший из ума старик, сделал из тюрьмы кабак, и арестованные агитаторы снеслись с кем угодно.

Таким образом, из всей Борисоглебской администрации мне не на кого опереться, кроме исправника Протасова, который знает Борисоглебск еще менее, чем я. Руководствуюсь указаниями знающего меня местного купечества и даже активной помощью приехавших ко мне из Токаревки (имение Луженовского. — Т. К.) хлеботорговцев.

Настроение местных войск превосходное, что же касается до вверенной мне сотни, то несмотря на то, что Донской № 3 полк первый принял участие в бунте на станции Арчеда, могу вполне уверенно утверждать, что состав людей выше всякой похвалы, чего, к сожалению, нельзя сказать об ее офицерах.

Командиры сотни боятся ее как огня, оба субалтерные (младшие. — Т. К.) офицеры пьяницы и скандалисты, в особенности же подъесаул Абрамов, который забылся до того, что на станции Козлов пил с казаками водку и заставлял их кричать ура, есаула же публично ругал.

Сегодня первый день трезв, извинялся и обещал мне исправиться.

Порядок в Борисоглебске, считая с внешней стороны, вполне восстановлен, но агитаторы, бежавшие из города в деревню, дадут о себе знать. <…>

Относительно Измайлова собираю данные и арестую его при первой возможности.

Считаю долгом добавить, что поддержанию порядка в городе много содействовал управляющий Отделом Государственного Банка Н. Н. Успенский, дававший много раз твердый ответ революционерам, добивавшимся дирекции Банка и терроризировавшим местный торгово-промышленный класс.

Глубоко Вас уважающий и искренне Вам преданный Г. Луженовский.