Лука усмехнулся.
— Эллиот никогда бы в этом не признался, но на прошлой неделе он был не в себе. Он действительно вышел из раздевалки спортзала, одетый для работы в черный костюм и коричневые туфли.
Я поморщилась.
— Эллиот бы никогда…
Лука покачал головой.
— Да.
Эллиот повернулся, его челюсть дергалась.
— Я никогда не говорил, что доволен текущими обстоятельствами.
Лука одними губами произнес: — Не в себе.
Тема перешла на более безопасные, в то время как мои механизмы продолжали вращаться. Честно говоря, они не останавливались с тех пор, как рухнула крыша. То, как он смотрел на меня, признаваясь во всем, что сделал неправильно, обнимая меня так, словно не мог больше ни секунды разлучиться, электронное письмо, ожидающее меня в моем почтовом ящике…
Впрочем, это было не только прошлой ночью. Всю неделю он был неотступно рядом, что, я была уверена, было нелегко для него, учитывая все происходящее.
Официант принес нам еду. Я пропустила завтрак и заказала сэндвич с куриным салатом. Сначала я потянулась за мариновом огурцом, и Лука усмехнулся.
Я приподняла бровь.
Он подмигнул и наблюдал за мной, забавляясь.
— Что тут смешного?
— Ты и твои соленые огурцы.
Эллиот почти улыбнулся.
— Она была помешана на них с детства. Наш папа приносил в жертву Элизе свои маринованные огурцы каждый раз, когда мы куда-нибудь ходили и один из них оказывался у него на тарелке.
Лука постучал себя по подбородку.
— Я удивлялся, почему я застукал Уэстона угощающим тебя маринованым огурцом, когда мы обедали в прошлом месяце.
Я пожала плечами.
— Он всегда так делал. Они ему не нравятся.
Лука фыркнул, а Эллиот, не мигая, уставился на меня через стол.
— Что?
— Эл. — Эллиот покачал головой. — Он наблюдал, как это делал папа, и когда папа ушел, Уэстон занял его место. Вот почему он всегда дает тебе свой огурчик.
— Я… — Я переводила взгляд с одного на другого. Эллиот принялся за еду так, словно это не он сбросил на меня гигантскую бомбу. Лука все еще наблюдал за мной, что-то мягкое и сочувствующее играло на его лице. — Я не знала.
Лука протянул руку и сжал мое предплечье.
— Он бы не хотел, чтобы ты знала.
Потому что он всегда любил меня.
Не так, как сейчас, но любовь Уэстона ко мне присутствовала в моей жизни столько, сколько я себя помню. Через мою фазу холодной стервы и его изобилие женщин, через жизнь в Чикаго. Даже сейчас я не сомневалась, что он все еще любит меня.
Поздний завтрак продолжался бесконечно долго. Я с нетерпением ждала встречи с Эллиотом и Лукой, но сейчас все, чего я хотела, это уйти, чтобы прокрутить в голове то, что я только что узнала.
И прочесть электронное письмо.
Когда я, наконец, ехала домой на заднем сиденье своего Uber, я достала телефон, просматривая планы Уэстона относительно Andes. На мой беглый, неподготовленный взгляд, Уэстон не дурачился.
Внизу он написал мне еще одну цитату из моей книги.
— Лежа в луже крови — моей собственной, на этот раз — я вижу ее лицо. Мне не очень повезло, что она действительно оказалась здесь. Галлюцинация — это все, о чем может мечтать такой мужчина, как я. Я тянусь к ней. Ее пальцы твердые, хотя я ожидал, что они эфемерные.
— Ты настоящая?
Она переплетает наши пальцы.
— Такая же настоящая, как ты.
— Я умираю.
— Если ты умираешь, то и я тоже. Я отказываюсь тебя отпускать.
— Ты — единственная причина, по которой я бы остался.
Я должен был бы быть уже мертв, но я всего лишь слуга в ее распоряжении. Если она скажет мне остаться, я останусь. Если она попросит меня стать лучше, я выверну себя наизнанку, чтобы сделать это. Нет ничего, ради чего я бы не разорвал мир и себя на части. Все, что ей нужно сделать, это попросить.
Это были не слова Уэстона, но мне хотелось верить, что он имел в виду именно их.
Как только Uber остановился перед моим домом, я сорвалась с места и побежала к лифту. Я должна была увидеть его, хотя и не была до конца уверена, что скажу.
У его двери я вставила ключ в замок, не подумав, стоит ли это делать. До того, как мы расстались, я всегда входила без стука.
— Уэстон? — позвала я.
На обеденном столе стояли тарелки. Я сморщила нос при виде остатков еды. Это было не очень похоже на Уэстона — оставлять беспорядок на своем столе, но, с другой стороны, я тоже в последнее время была сама не своя.
Его не было в гостиной. Я направилась в коридор, где находились спальни, и услышала шум. Телевизор? На него не было похоже.
Еще два шага по коридору прояснили то, что я слышала.
Животные стоны.
Гортанное хрюканье.
— Сильнее. Пожалуйста, еще.
— Да, детка. Именно так.
Кровь отхлынула от моего лица. Мои надежды рухнули к моим ногам.
О боже. Он двинулся дальше. После всего, что он сказал о вечном ожидании, он не прождал и двадцати четырех часов.
Я попятилась назад, каким-то образом сумев направиться к двери.
Между нами все было кончено.
Действительно, по-настоящему кончено.
ГЛАВА 41
Почти ослепнув от слез, тяжелыми водопадами лившихся по моим щекам, я рывком распахнула дверь… и налетела на мужчину, стоявшего по другую сторону с ключом в руке.
— Элиза? — Уэстон схватил меня за руки, крепко прижимая к себе. — Что ты здесь делаешь? Ты плачешь?
Я задержала дыхание, не совсем понимая, что я вижу.
— Почему ты здесь?
— Я возвращаюсь домой с работы, — его ладони скользнули по моим рукам и обхватили мое лицо. — Почему ты плачешь, детка? Что случилось?
Я попыталась объяснить.
— Я слышала… Я подумала… — я с трудом сглотнула. В моем животе была смесь паники, смешанной с абсолютным облегчением. — Я думала, ты с кем-то другим.
Его голова дернулась. Изумление отразилось на его лице, как будто предположение было абсурдным.
— Почему ты так думаешь?
— Я слышала… — я махнула рукой в сторону спален. — Я слышала, как трахаются.
Взгляд Уэстона метнулся в ту сторону, куда я указала.
— Майлз, — прошипел он. — Оставайся здесь.
Он гордо зашагал прочь, исчезая в коридоре. Раздался громкий хлопок, за которым Уэстон выкрикнул имя Майлза. Затем он прокричал что-то о сожжении простыней.
Он вернулся ко мне с красным лицом и в спешке.
— Пошли. Я закрыл за ним дверь, чтобы тебе не пришлось видеть тот ужас, который я только что сотворил.
Его рука сомкнулась на моей, и он потащил меня в свою спальню, закрыв дверь, как только мы оказались внутри.
— Меня не было три часа, — он надавил на дверь. Его голова опустилась. — Три часа, и он нашел, с кем трахаться. Господи. Могу я его уже выгнать?
У меня вырвалось легкое фырканье. Я ничего не могла с собой поделать. Уэстон выглядел таким отвращенным, что я могла только представить, как он видел, как бледнеет тощая задница Майлза.
Он вскинул голову.
— Тебе это кажется смешным? Это твоя вина, что он здесь.
Я выдавила из себя еще один смешок, и плечи Уэстона опустились, напряжение из него ушло. Уголок его рта дернулся.
Он сократил расстояние между нами и, обхватив меня за талию, притянул к себе.
— Ты здесь.
Мои руки уперлись в его грудь.
— Я здесь. — Затем волна безумия захлестнула меня, и я толкнула его. Он не сдвинулся с места, как упрямая кирпичная стена, которой он и был. — Почему ты никогда не говорил мне, что любишь соленые огурцы? Как ты мог отдать мне все свои соленые огурцы, когда они тебе нравятся? Зачем ты это сделал?
Минуту назад я смеялась, но теперь снова плакала. Уэстон, должно быть, был сбит с толку моей дикой вспышкой, но он без вопросов заключил меня в объятия и держал все это время.