В конце концов с площади Энрико унес свою шкуру целой и невредимой.

— Чудесная ночь, — проговорил Гаэтано, провожавший герцогиню в папский дворец по узким городским улочкам.

— Утро, ты хочешь сказать, — заметила Арианна, осторожно ступая по булыжникам своими обутыми в легкие красные туфельки ногами.

Внезапно Гаэтано понял, что должен наконец-то решиться.

— Ваша светлость… — проговорил он, остановившись под одним из дымящихся всё еще факелов. — Арианна, может быть, я выбрал не самое удачное время и место, но ты вскоре вернешься в Беллецию, так что у меня нет больше времени. Мы почти месяц провели вместе и достаточно хорошо познакомились друг с другом. Я хочу знать, что ты думаешь о нашем предложении. Выйдешь ли ты замуж за меня?

— Ну вот, — сказала Арианна. — Не так это и трудно оказалось, не правда ли? Не элегантно, не романтично, но, как бы то ни было, слово сказано.

До конюшен Овна Джорджия добралась, цепляясь за Чезаре и Паоло. Семейство Монтальбано считало, что после такого триумфа ей не подобает укладываться на сеновале, но Джорджия все же настояла на своем. Чезаре повесил захваченную в виде трофея сумку на столб, еще раз обнял на прощанье Джорджию я, спотыкаясь, отправился спать. Паоло тоже обнял девочку.

— Спасибо, — сказал он. — У тебя мужество настоящего воина. Ты наверняка возьмешь верх над своим сводным братом.

Ушел и он. Лючиано и Детридж исчезли куда-то вдвоем. О том, где устроились спать Родольфо и Сильвия, Джорджия тоже не имела ни малейшего представления, исключая предположение, что скорее всего в одном и том же месте. Она лежала на соломе, слушая, как внизу переступают с ноги на ногу Архангел, Мерла, Звездочка и другие лошади Овна. Вернулась в свое стойло даже Дондола, на которой забравший ее из дворца ди Кимичи Родериго прискакал в Ремору как раз вовремя, чтобы попасть на праздник.

В мозгу Джорджии, словно в калейдоскопе, сменяли сейчас друг друга различные образы и цвета — процессия, флаги, лошади, крики, парящая над Полем Мерла, яркие ленты манушей, поцелуи, музыка, вино…

Гаэтано буквально ворвался в лечебницу. Герцог уснул в поставленном рядом с постелью Фалько кресле, но Франческа всё еще была на ногах. В комнате пахло свечным нагаром. Гаэтано остановился на минуту, глядя, как, пусть еле заметно, то опускается, то подымается грудь Фалько. Затем он взял Франческу за руки и вывел ее из комнаты.

В коридоре утренний свет падал уже на картины, нарисованные на стенах пациентами, которым здесь пускали кровь, ставили пиявки или излечивали каким-либо чудодейственным способом. На холодных плитах пола Гаэтано преклонил колени перед Франческой и спросил, согласна ли она выйти за него замуж.

И Франческа ответила:

— Да.

Джорджия проснулась в комнате Фалько. Дверь была закрыта, но не заперта на засов. Фалько не было, но на подушке рядом с головой Джорджии лежала записка со всего лишь двумя словами: «Всё раскрыто!» Был уже вечер, и дом выглядел совершенно пустынным. Джорджия поднялась на ноги, спустилась вниз и вышла на улицу. Надо было идти домой и там держать ответ за всё. Утешало только одно: через что бы ей ни пришлось пройти, дело того стоило.

Глава 24

Золотые сети

Когда Джорджия вошла в гостиную своего родного дома, ей пришлось затратить несколько секунд, чтобы освоиться. Она смертельно устала, и люди, которых она оставила в Овне, казались ей более реальными, чем собственная семья. Джорджия постаралась сосредоточить свое внимание на Фалько, выглядевшем в каком-то смысле наиболее знакомым из всех присутствующих.

Пока остальные молча смотрели на нее, Джорджия, едва шевеля губами, шепнула Фалько:

— Я победила! — и, прежде чем разразилась гроза, успела еще заметить мелькнувшие на его лице удивление и радость.

В комнате находились Мора, Ральф, Рассел, Мулхолланды и какие-то незнакомые мужчина и женщина, которые, как постепенно сообразила Джорджия, были офицерами полиции. Полицейские, правда, задерживаться не стали — с их точки зрения расследование дела о пропавшей без вести особе было благополучно закончено, а у них было достаточно и других дел.

Как только полицейские вышли, Ральф направился на кухню, чтобы приготовить кофе. Он прихватил с собой и протестующего Рассела, которому ужасно хотелось остаться и посмотреть предстоящий спектакль. Но отец остался непреклонен.

Буря бушевала несколько минут, показавшихся Джорджии часами. Одни и те же вопросы звучали всё снова и снова. Где Джорджия была? С кем она была? Что она делала? Что обо всем этом было известно Николасу?

Никому эти вопросы ничего не дали. Что могла ответить на них Джорджия? Что она была в ином мире, участвовала там в скачках, победила, а потом целую ночь праздновала, танцевала и целовалась и с аристократами, и с простыми горожанами? Что она видела крылатую лошадь? Что она сорвала политический заговор? Что она была в том мире вместе с покойным сыном Мулхолландов? Что «Николас» — аристократ, живший много сотен лет назад в другом измерении? И что она сама была там героем, известным под именем Джорджио?

Ответь она таким образом, Мора и Ральф, что бы они ни думали до этого, наверняка решили бы, что она находится под действием каких-то наркотиков. Поэтому Джорджия упорно держалась за несколько простых утверждений.

— Я ничего не могу рассказать вам. Ничего плохого я не делала. Я должна была выполнить данное мною обещание. Николас ни о чем не знает.

(При последнем утверждении следовало бы скрестить пальцы, но ведь действительно знал, где она была, Фалько, а не Николас).

— Держу пари, тот старый извращенец из лавки со всяким хламом что-то знает обо всем этом, — высказал свое мнение Рассел, и допрос возобновился с новой силой.

К счастью, Дэвид Мулхолланд, хорошо, как выяснилось, знакомый с Мортимером Голдсмитом, начисто отверг саму мысль о том, что старик может быть замешан в какие-то темные делишки.

— Мистер Голдсмит ко всему этому не имеет никакого отношения, — вяло проговорила Джорджия. — Можно мне пойти и лечь? Я страшно устала.

— Нельзя же исчезать из дому на целые сутки и ожидать, что это просто сойдет тебе с рук! — взорвалась Мора. — Я чуть с ума не сошла от беспокойства. Не хочу хоть когда-нибудь пережить еще один такой день. — Она расплакалась.

Джорджия отвратительно чувствовала себя. Не так должен был бы заканчиваться этот день, день ее триумфа и славы. Непереносимо было видеть слезы матери и встревоженные лица всех остальных, исключая явно злорадствовавшего Рассела да еще Фалько, отлично знавшего, где Джорджия находилась и в том, и в другом мире.

— Прости меня, мама, — сказала Джорджия. — Мне необходимо было кое-что сделать. Ничего незаконного, опасного (она вновь скрестила пальцы) или такого уж глупого. Но рассказать тебе об этом я никак не могу. Ты должна просто поверить мне. Я сказала, что буду у Мулхолландов для того, чтобы ты не беспокоилась. Но то, что я должна была сделать, отняло больше времени, чем я предполагала, вот и всё. Больше, я обещаю, такого никогда не случится. А теперь можете ругать и наказывать меня как только захотите, но мне надо лечь — я не спала, сама уже не помню, с каких пор.

— Оставь ее, Мора, — сказал Ральф. — Пусть отдохнет. Завтра еще раз поговорим обо всем.

— Что ты имеешь в виду, говоря о помолвке? — спросил Никколо голосом человека, еще не вполне пришедшего в себя, когда Гаэтано и Франческа вернулись в комнату и сообщили ему о своем решении. — А как же герцогиня?