Детридж подошел к серой кобыле и, ласково погладив, что-то прошептал в ее ухо. Звездочка качнула головой, словно показывая, что поняла сказанное.

— Это ж просто шутка была, — раздраженно пробормотал Рассел. — Потом я бы вернул ей эту безделушку.

— Пойди и немедленно принеси ее, — строго проговорил Ральф.

Когда Рассел вышел из комнаты, Ральф извинился перед Джорджией. Признание сына явно принесло ему огромное облегчение. И всё же не такое, какое почувствовала Джорджия. В этот момент она готова была простить Расселу всё на свете, лишь бы только он вернул ее талисман.

Чувство это мгновенно испарилось, как только она увидела, что держит в руке вернувшийся в комнату Рассел.

— Извини, — сказал он с притворным огорчением. — Она, кажется, немного поломана.

На его ладони лежала маленькая этрусская лошадка, а рядом с нею оба ее отломанные крыла.

Всё решавшая для Гаэтано встреча с юной герцогиней состоялась не в апартаментах дворца, а в садике, устроенном на крыше дома ее отца. Альфредо, слуга регента, проводил молодого ди Кимичи в этот сад, казалось, чудесным образом плывший высоко над городом. Гаэтано сразу же увидел, что террасы и дорожки тянутся гораздо дальше, чем это могло бы быть физически возможно. Охвативший его благоговейный страх был несколько умерен тем фактом, что самого Странника нигде поблизости, похоже, не было. По крайней мере, встреча с герцогиней будет их чисто личным делом.

Арианна сидела на каменной скамье, бросая семечки великолепному павлину. Сегодня на ней было простое зеленое шелковое платье, а лицо закрывала ничем не украшенная маска из такого же шелка. Никаких драгоценностей видно не было, волосы свободно спадали на плечи. Она выглядела девочкой, которой, собственно говоря, и была. Девочкой на год младшей, чем Гаэтано, но уже ставшей правительницей большого города-государства. Внезапно Гаэтано стало жаль ее.

Приветствуя гостя, герцогиня поднялась, и павлин бросился прочь. Вскоре Гаэтано услышал его крик уже откуда-то издали.

— Доброе утро, принц, — сказала герцогиня. — Надеюсь, вчерашний обед доставил вам удовольствие?

— Огромное, — ответил Гаэтано, хотя не смог бы припомнить ни одного из подававшихся блюд. На меня это что-то непохоже, промелькнула у него в голове мимолетная мысль.

— Надеюсь также, что вы рады были вновь повидать свою кузину, — продолжала герцогиня. — Я не была уверена, что она примет мое приглашение. Вы, может быть, знаете, что она выступала против меня на выборах правительницы?

— Мне это известно, — ответил Гаэтано, слышавший накануне вечером подробный рассказ об этом от самой Франчески. — Уверен, ваша светлость понимает, что идея эта не принадлежала моей родственнице.

— Ну, одному из ваших родственников она точно принадлежала, — сказала герцогиня. — Хотя и не вашей кузине. У вашего семейства большие планы относительно Беллеции, разве не так?

Разговор шел явно не в дипломатическом русле, но Гаэтано понял уже, что сейчас не время для обмена любезными фразами. Прямота послужит здесь лучше, чем вежливое притворство.

— Ваша светлость, — сказал он, — полагаю, вы знаете, почему я приехал в ваш город. Мой отец направил вашему отцу послание с предложением союза между нашими семействами. Предполагается, что я буду просить вашей руки.

— И вы делаете это? — приподняв бровь, спросила герцогиня. — Разве вам не следует при этом опуститься на колени и поклясться в вечной любви?

— Как я могу это сделать? — в свою очередь спросил Гаэтано. — Я не знаю вас, а не зная, не могу ни любить, ни притворяться влюбленным. Но я обязан подчиняться своему отцу— так я воспитан. И потому я женюсь на вас, если только вы этого захотите. А если мы женимся, я постараюсь быть хорошим мужем и сделать всё, чтобы вы были счастливы.

— Вы честны, принц, — голос герцогини стал мягче, — и это мне нравится. Но, если уж вы собираетесь заключить сделку на рынке невест, надо дать вам возможность взглянуть на товар. — Она начала снимать маску. — И во время сватовства, если это оно и есть, нам, я думаю, лучше называть друг друга по имени. Меня зовут Арианной.

— А меня — Гаэтано, — ответил молодой ди Кимичи. Сейчас он глядел в лицо врага своего отца и то, что он видел, ему очень нравилось.

— Она сломана, — чувствуя, как к горлу у нее подступает тошнота, сказала Джорджия.

— Ну, так я же сказал, что извиняюсь, — буркнул Рассел. Это случайно получилось.

— Она же была завернута. И ты, значит, развернул ее!

— Это можно исправить, — стремясь сохранить мир в семье, вмешалась Мора. — Я могу склеить всё так, что ты даже места стыка не найдешь. Будет как новенькая.

— Ты это нарочно сделал, — сказала, обращаясь к Расселу, Джорджия. — Потому что знал, как она мне дорога.

— С чего бы это, Джорджи? — почти ласково проговорил Рассел. — Не понимаю, почему эта фигурка так много для тебя значит. Это же только безделушка, а у тебя и так целая куча фарфоровых лошадок — сущее ребячество, кстати. Может, это как-то связано с тем типом, у которого ты ее купила? Со старичком, который так подружился с тобою?

Мора и Ральф немедленно насторожились.

— О ком он говорит, Джорджия? — спросила Мора.

— Об одном старикане, который держит антикварный магазин, — объяснил Рассел. — Она всегда заходит туда попить с ним чайку. Удивляюсь, как вы ей это разрешаете. Наши ребята считают его извращенцем.

Глава 14

Крылья

Разгоревшийся спор готов был затянуться надолго, и Расселе довольной ухмылкой выскользнул из комнаты. Джорджия буквально слышала, как он думает про себя: «ну, свое дело я сделал». Ему удалось перевести огонь всех батарей с себя на Джорджию, которая, как все теперь подозревали, втайне завела дружбу с каким-то грязным старикашкой. Сломанная безделушка была ничто по сравнению с этим.

Только не для Джорджии. Она знала, что Рассел намеренно сломал лошадку. Знала она и то, что мистер Голдсмит вовсе не такой человек, каким его постарался изобразить Рассел, а потому рассеянно отвечала на вопросы Моры и Ральфа, гораздо больше озабоченная своим талисманом. Будет ли он действовать после того, как Мора его починит?

— Послушайте, — наконец проговорила она устало, — почему бы вам не пойти и не познакомиться с ним? Это очень симпатичный старик, и разговариваем мы с ним о всяких вещах вроде этрусков и скачек в Сиене. Что в этом страшного?

Мора вздохнула.

— Так это зачастую начинается, Джорджия. Педофилы обхаживают свои будущие жертвы, делая им всякие подарки и стараясь выглядеть совершенно безобидными людьми.

— Мистер Голдсмит никакой не педофил! — выкрикнула Джорджия. — И никаких подарков он мне не делал — только угощал печеньем. Почему вы никогда не хотите выслушать меня? Я собирала деньги и купила эту лошадку. Теперь Рассел сломал ее, и вы его даже не наказали. А мистер Голдсмит — мой друг. По сути, единственный друг, который у меня есть, — Во всяком случае, в этом мире, подумала она.

В летний дворец Никколо отвез Фалько в своей карете. Жаль было так быстро расставаться с самым младшим из сыновей, но, если мальчик будет чувствовать себя там счастливее, герцог готов был смириться с разлукой. А Фалько и впрямь казался повеселевшим и оживленно обсуждал с отцом поездку Гаэтано в Беллецию и грядущее посещение герцогиней Звездных Скачек.