— Как ты думаешь, папа, он ей понравится? — спросил Фалько. — Почему бы и нет? Он ведь такой славный…

— Понравится ли он, не имеет никакого значения, — ответил герцог. — Вопрос в том, понравятся ли ей другие пункты соглашения.

Фалько слишком хорошо знал отца, чтобы начать расспрашивать, что это за «другие пункты». Вместо этого он спросил:

— Ты полагаешь, она приедет на Скачки?

— Как бы она могла не приехать? — ответил Никколо. — Это ведь большой день для Реморы, день, которым живет весь город.

Фалько видел все Звездные Скачки, начиная с того времени, когда ему исполнилось пять лет, и до одиннадцати. После несчастного случая у него уже просто не хватало духу смотреть, как двенадцать здоровых юношей на великолепных конях скачут вокруг Поля.

— Ты позволишь мне привезти и тебя на Скачки? — спросил Никколо. — Ты ведь сказал, что в этом году хотел бы посмотреть их, и я уверен, что это пойдет тебе на пользу. Будешь сидеть на трибуне вместе со мной, братьями, дядей и нашими почетными гостями.

— Да, папа, я приеду, — ответил Фалько, но на сердце у него было тяжело от сознания, что ко времени Скачек его уже может и не быть в Талии.

Когда Чезаре, Лючиано и доктор Детридж вернулись в дом Паоло, они встретили там неожиданного гостя, Рафаэллу. Ничего хорошего поведать ей они не могли, но Рафаэлла, похоже, уже знала о свалившейся на них беде.

— Меня прислал Аурелио, — сказала она просто. — По его словам, вам может понадобиться помощь.

— Арфист обладает внутренним зрением? — спросил Паоло.

— Он видит то, чего не видят другие, — ответила Рафаэлла, — хотя не может увидеть то, что видят они.

— Расскажите ей, — сказал Лючиано. — Манушам мы можем довериться.

— Исчезло нечто бесценное для нас, — сказал Паоло. — Лошадь, но совершенно необычная лошадь. Ей всего неделя от роду, но она гораздо крупнее любого жеребенка подобного возраста. И она может летать.

Рафаэлла замерла.

— Zhou volou? — проговорила она с благоговением. — У вас есть такая лошадь?

— Была, — с горечью ответил Чезаре.

— Это был наш добрый знак, — сказал Паоло. — Знак, который родился в Овне и, как мы надеялись, должен был принести нам счастье. Теперь же всё изменилось. Кто-то украл, быть может, наше счастье.

— Для него это обернется несчастьем, — сказала Рафаэлла. — С вашего разрешения, я дам знать людям нашего племени. Наши семьи разбросаны по всей стране, кто-нибудь мог что- то видеть.

— Откуда вам известно о лошадях подобного рода? — спросил Лючиано.

— Мы знаем о лошадях любого рода, — ответила Рафаэлла. — Zhou volou считается добрым знаком и у манушей.

Чуть поколебавшись, Чезаре проговорил: — Простите зато, что я задаю такой вопрос, но, если ваши люди так ценят крылатую лошадь, вернут ли они ее Овну?

Рафаэлла окинула его суровым взглядом.

— Мы не конокрады. Даже если речь идет об обычных лошадях. Крылатая лошадь — священное для нас существо, и мы вернем ее законным хранителям.

— Простите, — сказал Чезаре. — Я доверяю вам, но так тревожусь из-за Мерлы. Я ведь помогал принимать ее, когда она родилась.

— Понимаю, — кивнула Рафаэлла. — Я и сама бы чувствовала то же самое.

Украсть крылатую лошадь было не так-то просто. Энрико уже прятался в кустах, когда около полуночи Диего позволил жеребенку размять крылья высоко над конюшенным двором. Корда была даже длиннее прежнего и, действительно, временами запутывалась в ветвях. В один из таких моментов Энрико выскользнул из своего убежища и перерезал ее, крепко ухватив ту половинку, которая удерживала крылатую лошадь.

Почувствовав, что укоротившаяся корда ограничивает его движения, жеребенок потянул сильнее, еще больше затрудняя задачу Энрико, старавшегося увести его как можно скорее и дальше. Приходилось управлять движениями парившего высоко над головой жеребенка, пока он не оказался над ровным полем, где Энрико смог, постепенно укорачивая корду, заставить его опуститься на землю. К тому же всё это время лошадка оставалась невидимой для Энрико на фоне затянутого тучами неба. Сейчас она стояла, сложив свои сильные черные крылья и нервно вздрагивая. Что-то ласково шепча ей, Энрико набросил на крылья попону.

В Санта Фине Энрико устроился прекрасно. Записка от герцога послужила ему пропуском в летний дворец ди Кимичи. Там он получил уютную комнатку, а уж о еде и питье и разговоров не было — сколько душа пожелает. Сейчас Энрико незаметно провел крылатую лошадку в конюшню, со старшим конюхом которой, Нелло, он успел уже подружиться. Нелло хорошо знал характер своего хозяина, так что и глазом не моргнул, когда его новый знакомый появился среди ночи с явно украденной лошадью. Не моргнул, даже увидев, что это за лошадь. Другие слуги тоже старались ни о чем не расспрашивать появившегося в замке странного гостя. Проявлять чрезмерное любопытство к делам, касающимся самого герцога, отнюдь не рекомендовалось.

За время своего пребывания во дворце Энрико успел как следует изучить его, подивившись числу комнат и ширине лестниц,

— Господи! — воскликнул он мысленно. — Понятия не имел, до чего же богаты эти ди Кимичи.

Сегодня во дворце бурлила жизнь. Пришло сообщение о том, что герцог привезет на несколько недель во дворец своего младшего сына. Прислуга боготворила Фалько за его добрый характер, за ангельскую улыбку и за пережитую мальчиком трагедию. Повар суетился, приготавливая любимые блюда Фалько, а горничные убирали его спальню и старательно вытирали пыль во всех господских комнатах, чтобы герцог не нашел нигде никакого изъяна.

Энрико наблюдал из расположенной над главным входом лоджии за появившейся на реморской дороге каретой. Решив не показываться на глаза, пока герцог не устроит своего сына, он направился в конюшню, чтобы еще раз взглянуть на свою драгоценную добычу. Помимо всего прочего, Энрико не хотелось встретиться с Фалько. Готовый — за хорошую, разумеется, плату — вонзить лезвие под лопатку любого мужчины, Энрико был гораздо более щепетилен по отношению к больным и калекам, особенно, если это были дети.

Джорджия лежала в постели, сжимая в руках сломанную лошадку. Жгучие слезы стекали по щекам девочки. Весь ее мир, казалось, рухнул за последние двадцать четыре часа. В миллионный раз она думала о том, насколько было бы лучше, если бы во вторник она перенеслась в Ремору вместо того, чтобы вылеживаться и капризничать. А теперь она даже не знала, сможет ли когда-нибудь еще попасть в Талию. И Расселу с его подлая штучка прошла даром, да к тому же он начал распространять грязные слухи о ее невинной дружбе с мистером Голдсмитом. Как он только может? Провинился он, тут не может быть никаких сомнений, но обсуждают-то сейчас Ральф и Мора ее, Джорджию. Как она его ненавидит!

Она подумала о Гаэтано, Чезаре и Лючиано, о том, с каким уважением и дружеским участием они относятся к ней. И Фалько тоже, Недавно она перехватила его взгляд, в котором можно было прочесть даже нечто большее, чем эти чувства. В школе у нее тоже появилась подруга, Алиса. Теперь они регулярно отправлялись вместе, чтобы перекусить во время большой перемены, и пару раз встречались после школы. Хорошо, что у нее есть теперь школьная подружка. Если бы не Рассел, можно было бы считать, что жизнь определенно меняется к лучшему. Сейчас же Джорджия чувствовала себя пойманной в западню, бессильной избежать пытки, которой стала для нее необходимость жить в одном доме с ненавистным ей человеком. И она даже не сможет навещать мистера Голдсмита, если Рассел сумеет достаточно напугать родителей своими выдумками.

Внезапно Джорджии захотелось стать одной из ди Кимичи, человеком, у которого достаточно денег и власти, чтобы устранять своих противников. В эту минуту она, не колеблясь, направила бы к Расселу наемного убийцу. И тут собственные мысли привели ее в ужас. Так вот что означает быть таким, как герцог Джильи! Единственная между ними разница в том, что у него действительно есть и власть, и деньги. Джорджии стало стыдно.