Мэлон, раскрыв рот, двинулся было к ним. Но Найрон опередил его с ответом:

– Зачем же вам со мной возиться, если я так плох, как вы говорите?! – вызов в его голосе заставил дедушку поморщиться, но Вир тоже не дал ему вмешаться.

– Исключительно из хорошего отношения к вашим достойным родителям, и к уважаемым, – он слегка поклонился в сторону дедушки, – Мэлону и Нади Нотис.

– Моя мама верила в то, что я высший! – в голосе Найрона послышались металлические нотки. Он с удовольствием заметил, как неприятно вытянулось лицо Вира. Дедушка, наконец, успел вклиниться в их разговор и, взяв Вира под локоть, успокаивающе произнес:

– Учитель Вир, я думаю, что Найрону все же необходимо немного прийти в себя. Ему многое предстоит нагонять и вряд ли столь напряженное выяснение отношений поможет ему в этом. Давайте мы лучше вернемся с вами к тому вопросу о варанге…

Говоря это, Мэлон увел Вира на кухню, откуда вскоре послышалось гудение огня и стук выставляемой на стол посуды. Младшие, глядящие им вслед, дружно развернулись и на два голоса доложили:

– А мы слышали, что дедушка обещал подарить Виру варанга!

– Мне то что? – скупо обронил Найрон, крутя в руках караванщика.

– А он его задабривает! Чтобы Вир направил тебя в низшую школу! Даже если у тебя ничего не будет получаться! – им явно нравилось тараторить наперегонки. Если Люцис начинал фразу, Крея ее заканчивала.

– Вы еще не начали вместе ходить в туалет? – презрительно скривился Найрон, – если нет, то начинайте, это единственное, что вы еще делаете по отдельности.

Подойдя к столу, он бросил на него игрушку, и открыл шкаф. Выбрал свои домашние брюки и свитер, переоделся и вышел на платформу, над которой мерцал купол уплотненного воздуха, защищающего от дождя.

Глава 7. От живых дождей к сверкающему небу.

– А как ты собираешься это делать?

– Сам еще не знаю, – Найрон потупился, пролистывая не глядя, очередную книгу сказок. Они с Реном обсуждали его идею расспросить людей, последними видевших маму и найти того караванщика, который вез ее в Ругирит.

– Может…Может мои папа и мама это сделают? Я имею в виду, – торопливо поправился Рен, – что они могли бы взять нас с собой в город, а мы бы тихонько поспрашивали…

– А как мы объясним это им?

– Надо подумать…Слушай, а что, твой папа даже слышать об этом не хочет?

– Ему все равно. Я как-то предложил, стал говорить, что надо выяснить, почему и что с ней случилось… Стал орать: ты думаешь, я не выяснял, думаешь не расспрашивал?!

– Найрон, ну он ведь и вправду мог…

– Ничего он не делал! – его лицо покрылось розовыми пятнами, – Он маму не любил! И меня тоже! – Найрон отвернулся, чтобы Рен не видел выступивших слез и смахнул их ладонью.

Рен помолчал, несколько раз набрал воздуха в грудь, будто порываясь что-то сказать. Взял тянучку из оклеенной шершавой бумагой коробочки и, пожевав, успокаивающе произнес:

– Найрон, мне кажется… Я уверен… ты ошибаешься. Думаю, твой папа любил ее и любит тебя. Просто…ну…он ведь тоже переживает. Ему нужно заботиться о четырех детях… Вот он и не показывает, что чувствует на самом деле…Чтобы самому не раскиснуть.

– И ты тоже! – Найрон сердито встал и отошел к окну, за которым продолжали переливаться бесконечные струи живого дождя.

– Тоже?

– Бабушка с дедушкой постоянно твердят мне это, и Корвин присылал письмо. Они не хотят признать…это же так понятно…что…ЧТО ПАПА БРОСИЛ МАМУ УМИРАТЬ!! – Найрону хотелось разрыдаться, но слез больше не было, и внутри яростно бушевало ледяное пламя.

– Ой! Смотри! – вдруг обрадовано воскликнул Рен, указывая на окно. Развернувшись, Найрон успел разглядеть огромный прозрачный шар, сформировавшийся из двух переплетенных струй. Он переливался разными цветами, от темно-фиолетового, до светло-желтого, и вскоре лопнул, брызнув во все стороны сверкающими каплями.

– Мне о таком рассказывала мама… – Рен запнулся, – а сам я впервые увидел.

Найрон открыл было рот, чтобы сказать еще что-то об отце, но Рен его перебил:

– А у вас только одни дедушка и бабушка, где родители мамы?

Мальчик озабоченно почесал за ухом.

– Ну, вообще она про них не говорила никогда. Корвин как-то при мне попытался их расспросить, но папа сразу стал говорить о другом… Мне кажется, что они не любят говорить на эту тему. Не любили, – он вновь отвернулся к окну.

– Как твои уроки? – торопливо спросил Рен, снова закидывая в рот очередную тянучку.

Найрон усмехнулся.

– Вир не хотел со мной возиться, но Мэлон пообещал ему варанга, и папа с ним разговаривал, так что – учит. Только у меня мало что получается. А если начинаю о маме думать, так совсем ничего, – Найрон неожиданно повеселел, – как вспомню его лицо, когда я сказал, что мама меня высшим считала…

– Мама считала тебя высшим?! – Рен изумленно распахнул глаза.

– Да. Ну, то есть… она пыталась убедить в этом себя и отца, да и мне так говорила, чтобы успокоить. Чтобы я поверил в себя и у меня хоть что-то начало получаться.

– Ты сам так решил?

– Подслушал разговор дедушки с Виром, – мрачно признался Найрон.

Вспомнив тот вечер, когда дедушка в очередной раз беседовал с Виром о нем, о том, что ему сейчас очень тяжело и надо запастись терпением, Найрон снова задался вопросом. Почему Вир так злился на Найрона и успокоился только после того, как Мэлон твердо пообещал подарить ему варанга? Он что, позавидовал Корвину? С какой стати родители должны что-то дарить ему, если они и так оплачивают его уроки? Почему именно варанга? Найрон раздраженно пожал плечами и вслух сказал:

– Мне кажется, Вир меня ненавидит.

– Вряд ли, – Рен улыбнулся, – со мной он тоже не особо-то ласков. Знаешь, тут дело не в тебе. Он просто сам по себе такой…

– Хм. Его, наверное, в детстве все обижали, вот он и отыгрывается…- Найрон мечтательно улыбнулся, представив, как могли издеваться над Виром его сверстники. Вот бы посмотреть!

Рен в ответ на его предположение вежливо улыбнулся. Найрон раздраженно подумал, что его друг порой слишком уж добр к тем людям, к которым быть добрым не следует. Вот, например, была бы его воля, он бы запретил Виру быть учителем. И тот умер бы с голоду, потому что, наверняка, ничего другого делать не умеет. Да он и учить-то толком не может. Найрон резко захлопнул книгу, лежащую перед ним. Если бы Вир был хорошим учителем, у Найрона все получалось бы намного лучше.

Рен время от времени пытался объяснить ему, как совершить то или иное веление, которое у него самого выходило легко и просто, как вздох, но обычно все заканчивалось неудачей. Правда, Рен был гораздо терпеливее Вира. Он долго объяснял, как делать правильно. Найрон видел, что тот мучается, желая передать ему то, что понимает сам и, не находя слов для этого. Он говорил: "Не знаю, как это описать. Это все равно, что объяснять, как бьется мое сердце или как я дышу".

Найрон бессильно злился, выходил из себя, кричал, что из него действительно ничего не выйдет и остаток жизни он проведет дома, завися от отца, Корвина и младших. Тогда Рен начинал его успокаивать и уверять в том, что уж в школе, куда он обязательно поступит, более опытные, чем Вир, учителя научат его всему. Что через несколько лет Найрон будет со смехом вспоминать свои мучения. Но Найрону так не казалось.

Еще его злили попытки Рена оправдать поведение отца и остальных. Порой у Найрона появлялось желание перестать приходить к нему, но страх остаться совсем одному был сильнее. Тогда он не сможет хотя бы ненадолго забывать о кошмарах, душащих его каждую ночь. Ему снилась изменчивая вода, сковавшая тело, не дающая дышать. Она затягивала на дно и давила на него неподвижной прозрачной стеной. А иногда поднимала со дна, кружила в тягучем водовороте, да так и оставляла, смотреть на пролетающие в небе караваны и высших, не замечающих маленького мальчика, застывшего в бесцветных тисках.

Через три времени после того, как Найрон пришел в себя, дедушка с бабушкой получили шворха с письмом и засобирались домой. Они разговаривали с отцом, но внукам не объяснили причин отъезда. Так что уже второй месяц Найрон оставался с Люцисом и Креей дома. Правда бабушка уговорила отца позволить ему уходить к Рену, заставив младших поклясться, что они ничего не вытворят, пока он будет в гостях.