«Мои оковы — просто шарфик по сравнению с его пыткой».

Оковы-сбруя Шона меня так шокировали своей жестокостью и изощрённостью, что я не запомнила их, сознание милостиво закрылось. А когда я снимала их, то смотрела лишь на гайки, которые мне надо было открутить, борясь с болью в обожжённых пальцах.

Но сейчас я чувствовала слёзы на своем лице, я тоже плакала, не в силах постичь и принять, что кто-то может быть способен на такое запредельное зло, такую жестокость: запереть человеческую душу в теле чешуйчатого гада, лишить её воли, оставив разум и память. Шон хоть не помнил ничего, а этот мальчишка точно знал, чем прогневил богов.

«Я всё сделаю, Шон. Если надо, я пойду на сделку».

«Нет, Пати. Я пойду на сделку. Не ты», — отрезал Шон. И я не стала спорить. Не потому, что боялась платить цену за освобождение того несчастного, а оттого, что не хотела лишать брата права сделать должное.

Мы не поехали в город, а отправились в загородное поместье Седрика, то самое, откуда я вырвалась в безумии горя, потерь и перемен.

Тони насторожено поглядывал, но я дала понять, что всё нормально.

Глава 5

Как только мы въехали за кованую ограду и я увидела несущегося ко мне Фрешита и ухитряющегося быть вальяжным даже при быстрой ходьбе Седрика, то поняла: утро будет ещё хуже, чем ночь.

Машина ещё не успела затормозить, болотник рванул дверь на себя.

— Ты не имела права! — проорал он. — Не имела! Нас двое! Мы связаны! И я против! Слышишь, я против!

Под эти крики я выбралась из машины, Седрик был странно спокоен, похоже, даже получал тщательно скрываемое удовольствие от происходящего.

— Фрешит, — вклинилась я, пока болотник набирал воздуха в грудь, — Седрик твой побратим, а не раб. И о тебе речь не шла, так что успокойся и не заставляй меня вспоминать кое-что.

Болотник открыл рот, чтобы перебить меня, но от последних слов замер, подумал и спросил уже намного спокойнее:

— Ты обнародуешь вассалитет?

— Не думала об этом.

— Будет лучше, если это не станет достоянием публики.

— Возможно…

— Что за хрень у вас в багажнике? — влез в разговор Седрик.

— О… — я поняла, что если признаюсь, эти двое меня разорвут. Может быть, даже физически. — Это… это то, о чём мы поговорим завтра утром.

Я постаралась произнести это уверенно, вышло отчего-то зло. Седрик с Фрешитом переглянулись.

— Пати… — начал Седрик.

— Я сказала: завтра утром! — проорала я. — Не сегодня! Сегодня я выгружу это в… у тебя есть бункер?

— Есть, — осторожно ответил Седрик.

— Вот, я выгружу это в твой бункер, и завтра мы об этом поговорим, — я малость напоминала сумасшедшую, наверное, поэтому мужчины не стали спорить.

Что-то было не так… Что-то было совсем не так… Было плохо… Я закрыла глаза, чтобы разобраться в себе, в ощущениях…

— Ники! Что с Ники? — выкрикнула я, срываясь на бег, со мной поравнялся Тони.

Седрику и Фрешиту ничего не оставалось, как следовать за нами.

— Что с Ники? — снова спросила я их.

— Да всё нормально было, — ответил Фрешит.

— Какое там нормально, — прорычал Тони. Между ним и девушкой связь была куда крепче, но он был простым оборотнем и потому так же, как и я, всего лишь знал: Ники плохо.

Мы бежали по огромному дому, ведомые чутьём. Миновали зал приёмов и по центральной лестнице добрались до третьего этажа. Там я услышала бешеное рычание и хриплый, словно задыхающийся лай. Оставалась лишь пара ступенек, как вдруг Тони прыгнул, превращаясь в огромного мохнатого пса, и скрылся в коридоре. Вбежав на этаж, я успела увидеть тёмную тень огромного пса, устремлённую к руке с пистолетом… челюсти сомкнулись с хрустом, и раздался визг.

— Всем стоять! — заорала я.

В дверном проеме рычит взбешённая гиена, похоже, это Ники. Тони, почти не рыча, отрывает-откусывает руку мужику, тот визжит и пинается. Похоже, моему псу досталось. Ещё мгновение-другое, и рука оторвана, а Тони отскочил на безопасное расстояние. Из обрубка хлещет кровь, но мужик кидается поднять упавший пистолет. Гиена и я действуем одновременно: я выпустила лозу, чтобы отшвырнуть его, а она кинулась, чтобы укусить. Вышло так, что я отдёрнула его от пистолета, спасая от зубов.

— Что происходит? — в два голоса.

Седрик и Фрешит отстали буквально на пару секунд…

Я поспешила вглубь коридора, поближе к двери, к Ники и Тони.

— Эта тварь… — прокричал травмированный. Я увидела, что он не один, дальше по коридору стояли ещё трое, они усиленно пытались прикинуться мебелью и явно жалели, что оказались здесь.

Не знаю, что со мной было, мне хочется думать. что это последствия тесного общения со Стилетом. Но оскорбление этого мохнатого меня взбесило, и я ударила так и не втянутой лозой, как кнутом.

— Эта гиена — filiusnuminis, — мой голос звучал холодно и спокойно, словно кто-то другой произносил слова за меня. — Ты собрался выстрелить в filius numinis? Отвечай! — и я снова ударила. Почувствовав движение, я обернулась, готовая атаковать. Седрик сделал пару шагов к нам, в руке зажат пистолет… Мохнатый придурок воспрянул, потом удивился… Испугаться он не успел. Прозвучал выстрел. Хорошо, что пистолет был малокалиберным с обычными пулями — ничего такого, что показывают в кино, никаких снесённых черепов — аккуратная дырка во лбу.

Седрик перевел тяжёлый взгляд на застывших истуканами мохнатых, и те с тихим скулежом попадали на колени, а кто-то и на пол.

— Убирайтесь и это прихватите. С вами я разберусь позже.

— Стойте! — очнулась я. — С чего всё началось?

— Вы приказали привести мальчишек, а та дев… леди numinis сказала, что никого никуда не выпустит до прихода леди Пати. Он с катушек слетел… наговорил ей всякого. Она перекинулась… Мы говорили, что не надо настаивать, не получив от вас повторного приказа, что вы… А он…

— А он теперь корм червей, — зло подытожил Седрик. — Убирайтесь.

— Что это значит, Седрик? — холодно спросила я.

— Ай, брось! Ничего это не значит. Просто хотел посмотреть на этих лебедей поближе, отвлечься, ожидая тебя. Но тут передали, что ты на подходе, и, как видишь…

— Вижу. Скольких ещё псов мы потеряем из-за их дурного воспитания?

— Нисколько, — отрезал он.

— Ну, смотри…

Я вдруг поняла, что не слышу рычания и взлаивания гиены, непрестанно звучавшего всё это время. Ники, раздетая и избитая, сидела в дверном проёме, вцепившись в поскуливающего, вылизывающего её пса.

— Ники… — тихо обратилась я.

Она вздрогнула. Бедная девочка… Filius numinis, от сильных эмоций теряющая контроль над силой и вывертывающаяся в гиену. К счастью, та мразь, что годами использовала Ники как фамилиара в своих ритуалах, «заразила» её гиеной лишь на физическом уровне — даже в теле зверя она не превращалась в переполненное агрессией существо, оставаясь такой, как всегда: послушной, ведомой и… напуганной. Но все меняются, и Ники тоже…

— Простите меня, простите. Я не умею себя контролировать, — тихо запричитала она. Фрешит, который так и остался у двери, предоставив нам с Седриком разбираться с мохнатыми, дёрнулся, чтобы обнять её, подбодрить. Но Тони тут же развернулся к нему и недвусмысленно клацнул зубами.

— Не стоит, Фрешит, — холодно заметила я. — Я сама разберусь.

Ники, неправильно истолковав мои слова, плача, скрутилась в клубочек, словно пытаясь спрятаться за огромным псом. Тони строго на меня посмотрел, я аж притопнула ногой, закатывая глаза: «Не дури хоть ты!».

Он понял и успокаивающе лизнул девушку.

— Ники, глупенькая, — начала я, — ну чего ты плачешь?

Она замерла.

— Ты всё сделала правильно, хорошая девочка.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Я не злюсь. Я довольна тобой.

— Правда?

— Ой, ну хватит, меня сейчас стошнит, — влез Седрик.

— Помолчал бы, — предостерегая произнесла я.

— Фигу. Время дорого. Ты, плейбойская гиенка, хватила через край, это несомненно, но госпожа на твоей стороне, так что вытри слезы и оденься.