— Ники едет сюда, поддержать Венди и Тони, а Эльвиси я всё же оставил дома, — сообщил он, пока шёл к машине.
— Почему? — слабо удивилась я, ведь она могла его наполнить.
— Эльвиси — природный хаотик, — мрачно ответил Шон, — но она пытается избавиться от этого. Незачем ей встречаться с тем, кто сам себя превратил в безумную тварь. Я и без неё быстро восстановлюсь, — уже другим тоном продолжил он, — и тебя наполню, свет мой. Всё будет хорошо, вот увидишь.
Город был небольшим, но и не крошечным, солнце садилось, и Шон, сам того не замечая, мрачнел и торопился.
— Шон, — я положила ладонь на его руку, коснулась кожи, — закат не страшен.
Секунду он смотрел на меня, будто пытался понять смысл слов, а потом выдохнул.
— Да, закат не страшен, — улыбнулся он. — Старые привычки и страхи…
— Так сразу от тебя не уйдут, — закончила я.
Мы остановились у какого-то бара, а может, ночного клуба, набитого студентами. Шон рвался туда, а я нет. Да, секс и веселье. Но какое-то пустое… С гнильцой.
Посидев в машине, я решила прогуляться вечерними улицами. Хотя я и была без сил и сейчас ничем не отличалась от человека, но со мной был Кения. Кения всегда со мной.
Мы шли, никого не встречая, мои мысли сами свернули к Вику. Любовь? Это любовь? Я думала, это что-то яркое и безумное, из света и ветра… Думала, любовь — это что-то внезапное, как июльская гроза, ошеломляющее, как молния…
А оказалось, что любовь — это просто тихо и незаметно подкравшаяся потребность. Потребность видеть его, касаться, быть рядом, знать, что у него всё хорошо, что ему хорошо…
Но у Вика всё совсем не хорошо. Шон прав. Прав во всём. И что осталась нам всего пара лет, и что станет он таким же усталым, равнодушным чудовищем, как Отшельник. Но как мне принять это? Как смириться? Или же — как разрушить всё? Совсем всё.
Хаотик. Презревший порядок, презревший равновесие, поставивший себя над ними. Подминающий мир и реальность под себя. С переменным успехом. Вечно на грани, вечно в борьбе с самим собой, вечно во лжи самому себе. Я могу им стать. Запросто — чернота уже меня коснулась. А Страж уязвим. Все уязвимы. Я смогу разорвать его сделку с Виком. Но спасет ли это его?
И тут я увидела белого-белого человека… И бросилась ему навстречу:
— Вик! Вик!!! Как ты меня на…
На меня удивлённо смотрел чёрный мужчина лет сорока. Уставшее и грустное лицо.
— Я не Вик, мэм, — тихо ответил он и попробовал сделать шаг.
Не Вик.
Но я не могла разжать пальцы, не могла отвести взгляд.
— Отпустите меня, — мягко попросил он. — Я не Вик.
Я кивнула, смутившись, и попробовала совладать с руками.
Он ждал, пока я отцеплюсь, а я не могла. Не могла его оставить.
Вдруг он сделал шаг навстречу и обнял меня, окутав своим светом. Я со всхлипом вдохнула его запах и его силу… Да я сейчас разревусь.
Нельзя плакать.
— Можно. Можно плакать, — гладя меня по голове, произнёс он.
Я сказала это вслух? Стиснув зубы, я отрицательно помотала головой. Если я буду плакать, то выплачу всю силу, что он мне даёт.
Словно услышав мои мысли, он поцеловал меня в глаза… и я разревелась.
Горько и беспомощно.
Я не предам себя и не убью Стража, потому что этим не спасу Вика. Он не сможет любить меня-хаотика, а значит, умрёт. Мы сможем быть долгие годы вместе, но это будет жизнь во лжи, во всепоглощающем притворстве. И любви не будет места во всём этом, и значит, Вик умрёт. Просто позже. И хуже. Значит, у нас есть только эти год-два…
Оптимус… Он ведь не отступится. Ему нужны Ландыши, и если я в ближайшие месяцы их не вылечу, он найдет способ их выкрасть или убить.
Винье… Мерзкий и жалкий. Я должна убить его. Рано или поздно мне придется оборвать его жизнь. Обратить его в землю. Своего отца. Давшего мне лозы винограда, одиночество, страх и независимость.
А ещё… Ещё что-то страшное надвигается на нас. Нас всех ждет испытание. И не все его переживут.
Ужасно. Ужасно быть пустой и беззащитной, не иметь силы закрыться от всего. От правды. От реальности.
Но есть тепло и свет. Они есть. Они дадут силы…
— Не бросай меня…
Мужчина смотрит в смятении, но потом крепко обнимает и уводит с собой.
Засветло Шон заехал за мной, найдя по ментальной связи, словно по маяку.
— Запомни адрес, — попросила я. Он согласно кивнул.
Человек, спасший меня этой ночью, нуждался в деньгах и втором шансе, дабы подняться со дна. И то, и другое я могла дать с лёгкостью.
Чем я не сказочная фея?
Дома, на ферме, всё было хорошо. Вчера вечером Стивенсон навестил в схроне зелёную пару и Ландышей, отнёс им еду и тёплые одеяла.
Оптимус корчил из себя жертву. Венди вообще не рисковала входить в гостиную, где он сидел, зато Тони отлично справлялся с обязанностями тюремщика, скормив пленнику последние запасы сладкого, и даже не ударил ни разу, хотя хотел, ох как хотел — придурочный хаотик дразнил его, как только мог. Ники курсировала между названой сестрой и парнем, обнимая то одну, то другого, при этом что-то весело щебеча. Собственно, присутствием Ники объяснялись покладистость Тони и целость физиономии Оптимуса.
У меня вышел долгий разговор с внезапно приобретённым братом. Как я и думала, напал он на меня не просто так. Даже хаотику нужны очень веские основания для нападения на не сделавшего ему ничего дурного кровного родственника. Оптимус поклялся обезвредить Ландышей, поклялся, что они никого больше не убьют, и пытался сдержать эту клятву. В результате переговоров я выторговала себе год: если к следующей осени Ландыши не будут полноценными флерсами, Оптимус их казнит. Если за этот год их выкрадут и заставят убить кого-то, то кровь падет на меня. Так что у меня имелись все резоны поторопиться.
Мой брат-хаотик так и не признался, кто изувечил флерсов, и я настолько разозлилась на него, что была готова пытать. Но вмешался Шон. Он спросил, не Оптимус ли их создал. Тот опешил, а потом принялся шумно возмущаться. В конце концов, из него выдавили признание, что это не он. «Твоя мать?» — как ни в чём не бывало, поинтересовался Шон. На этот раз Оптимус промолчал, и это было красноречивее всяких слов. Я не стала предупреждать, что собираюсь осиротить братца при случае, разговор просто свернул на другую тему.
Винье. Его заперли в подземелье в развалинах замка, среди камней и железа, но у него достаточно сырой земли, света и воздуха, чтобы жить. Жить телесно. Разум не выдерживает такого отсутствия vis и уходит, иногда навсегда. «Он безумен, как боггарт в заброшенном доме», — сказал Оптимус.
Лучше бы Винье был полон сил и ума, тогда я бы убивала врага, того, кто убил мою мать и второго отца. Но нет, меня ждет безумная развалина…
Срок заточения Винье истекал через три года, если Оптимус не ошибся в подсчетах. Ну что ж… время ещё есть… наверное.
Собрав с брата все полагающиеся клятвы, — не вредить, не искать, не нанимать, не сообщать и так далее, и тому подобное, — мы, наконец, его отвязали от батареи.
Я и Тони с железной цепью в руках проводили Оптимуса до ворот фермы.
— Мне действительно очень жаль, сестричка, что всё так вышло, — вдруг совершенно серьёзно, не кривляясь, произнёс брат. — Знай, я не держу на тебя зла за эти сутки в цепях. Более того: если тебе понадобится моя помощь — обращайся. Я хотел бы загладить свою вину. Но я действую только в рамках полномочий Конклава, — строго уточнил он. — Впрочем, не думаю, что тебе потребуется убрать кого-то, кто свято блюдёт Скрытность и Конвенцию.
Оптимус заговорщицки мне подмигнул, а я попыталась закрыть рот и поверить в то, что я не ослышалась.
— Но, сестрица, через год пусть рядом с тобой будут крылатые флерсы-близнецы, — предупреждающе произнес он, и я лишь молча кивнула.
Мгновенно потеряв серьезность, он послал нам воздушный поцелуй и лёгкой подтанцовывающей походкой пошёл прочь.