Несколько дней он не разговаривал, даже со мной. В очереди на обед его взгляд бегал из стороны в сторону, голова опущена, плечи ссутулились. Он перестал есть: во время завтрака, обеда и ужина он скорее ковырялся в еде.

Мой друг превратился в пустую оболочку, лишенную малейшего проблеска прежнего Скупа. Я оставался с ним, охранял и надеялся, что он придет в себя, но каждый день проходил в тишине.

По ночам я лежал без сна и слушал, как он рыдает в камере. Он больше не спал, и это не оставалось незамеченным. Его глаза становились темнее, из них ушла жизнь, веки с течением времени отяжелели.

Всю следующую неделю после нападения я молча планировал месть Хосе и его людям, когда их наконец выпустят из изолятора. В остальное время я переживал за Скупа и Лайлу. Это порочный круг, который не удавалось прервать.

Наконец, на пятую ночь после нападения, Скуп заговорил.

— Эй, Икс, — прошептал он из камеры.

— Да?

— Я хочу, чтобы ты пообещал кое-что, — пробормотал он с грустью в голосе.

Я сглотнул — мне не понравился его тон.

— Что угодно. — Я перекатился на бок, лицом к стене, как будто мог видеть его через шлакоблок.

— Пообещай, что, несмотря ни на что, ты позаботишься о себе. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Я сел, вглядываясь в темноту вокруг себя.

— Брось, братан, ты знаешь, тебе не нужно беспокоиться обо мне, — шутливо произнес я, изо всех сил стараясь говорить, как он.

Он мрачно усмехнулся, и тяжесть на моей груди стала легче. Стало тихо, и я решил, что он уснул.

— Икс, — снова позвал он.

— Да?

— Я скучаю по семье. По жене и дочке. Ты знаешь, что они перестали приходить ко мне?

— Нет. Я не знал. Мне очень жаль.

— Да, мне тоже.

Я забыл, что у Скупа есть семья. Он так много знал об остальных, но так редко говорил о себе.

Я улыбнулся при мысли о том, как он выходит на свободу и обнимает свою малышку. Он увидит их снова. В отличие от меня, он не отбывал пожизненное заключение.

— Ты уже на полпути, приятель. На полпути. — Я зевнул.

После этого наступила тишина. Я заснул, мне снилась Лайла и ее милая улыбка.

Боже, как я по ней скучал.

Глава 25

ИКС

СКУП ПОВЕСИЛСЯ на простыне, написав кровью на стене "Папочка всегда будет любить тебя". На него это оказало слишком сильное влияние. Черт, да на кого угодно оказало бы. Изнасилование есть изнасилование, а Скуп был мужчиной до мозга костей.

Я стоял у решетки и наблюдал за тем, что разворачивалось на месте преступления. Помещение заполнили щелчки фотоаппарата, когда они делали снимки его тела. Охранники смеялись и болтали о том, как прошел их день, как будто на оконной решетке не повесился человек.

Они не знали его, им плевать. Все что он собой представлял — это пустующая камера. Статистическая единица в чьем-то отчете... имя, которое перестанут называть на перекличке. Скоро в этой камере будет новый заключенный. Сегодня выселили — завтра заселили.

Пришел судмедэксперт и провел небольшое расследование. Я слышал из своей камеры, как он задал несколько вопросов и сделал еще несколько снимков. Чуть позже они выкатили Скупа в мешке для трупов. Я смотрел сквозь решетку, как они везли его по блоку на носилках.

Узнает ли когда-нибудь его семья причину, по которой он покончил собой?

Я ненавидел себя за то, что боролся недостаточно сильно. Я должен был стараться лучше.

Когда его тело скрылось из виду, мне захотелось заплакать, но я знал тюремное правило номер один.

Ни к кому не привязывайся.

Я сблизился со Скупом. Доверял ему. Он стал моим другом в этом суровом месте, единственным братом, которого я когда-либо знал. И теперь из-за того, что я со временем дал слабину, он мертв. Скуп отказался от жизни, выбрав простой выход вместо того, чтобы снова и снова становиться жертвой.

Я злился на него, но понимал. Сразу после изнасилования я понял, что он не будет прежним, так оно и случилось — не стал, не по-настоящему. Скуп умер на столе в прачечной, за неделю до того, как повесился. Я видел, как погас свет в его глазах. Я наблюдал, как он покидал нас.

Все ушли. Мама. Лайла, а теперь и Скуп. Не осталось никого. Никого.

Даже меня нет. Я больше не знал, кого из себя представляю. Я — Икс, или снова стал Кристофером Джейкобсом?

Я мало что понимал, но знал, что эмоциональное возбуждение, охватившее мою нервную систему после смерти Скупа, быстро превратилось в жажду мести. Чудовище, которое я так долго удерживал, умоляло вырваться на свободу.

Мне было нечего терять, так что я дал ему волю.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, когда я вошел в столовую, там было тихо. Я встал в очередь за тем, что выглядело как курица с рисом; все не спускали с меня глаз. Я в одиночестве сел за стол и ел, уставившись в никуда.

Дни после смерти Скупа подернулись пеленой, я пребывал в странном состоянии, временами уходя в себя. Пролетали часы, а я не замечал этого. Я отключался, а затем осознавал, что нахожусь в другой части тюрьмы, понятия не имея, как туда попал. Для меня померкли все краски, я чувствовал, что нахожусь в полной прострации.

Неделю спустя Хосе Альвареса и его парней обнаружили повешенными в душевой. Обвинения не могли предъявить мне, но все предполагали, что виноват я. Так случилось, что все убитые в Фултоне связаны со мной. Я этого не понимал, но перестал задавать вопросы. Кто-то делал за меня грязную работу, и, хотя мне не удалось наблюдать, как стекленеют глаза Хосе, я благодарен тому, кто совершил убийства.

Прошла еще одна неделя, но я так и не узнал ничего нового о своем деле. Время тянулось очень медленно, могли пройти годы до моего освобождения. Я не был уверен, что продержусь так долго. Вариант выбрать легкий путь становился все привлекательнее, но каждый раз, когда я, закрыв глаза, раздумывал о нем, представлял Лайлу.

Она любила меня. Ждала. Я не мог оставить ее. И не собираюсь.

Спустя несколько недель после смерти Скупа, до меня начали доходить слухи. Краем уха я слышал произнесенное шепотом имя Лайлы и думал, что так сильно скучаю по ней, что мне чудится, как люди вокруг говорят его, но дело было не в этом.

Сидя за столом, я давился пережаренным куском свинины и уловил, как заключенный позади произнес ее имя. Не отдавая отчета своим действиям, я развернулся и схватил его за воротник.

— Что ты сказал? — спросил я сквозь зубы.

— Я молчал, — соврал он.

Он совсем тощий. Под пятьдесят, с клочковатой щетиной и гнилыми зубами. И, ко всему прочему, от него воняло так, словно он не мылся месяцами.

— Не смей врать, мать твою. Я слышал, что ты произнес ее имя. Ты сказал: Лайла Эванс. Что ты имел в виду? — прошипел я ему в лицо, зажав в кулаке его воротник.

— Она одобрена, — сказал он сквозь удушающую хватку.

Я разжал кулак.

— Это уже не новость. В любом случае, она здесь больше не работает.

— Нет. Предложение действует и за пределами тюрьмы. Можно убить ее, где бы она не была. Какой-то важный мафиози хочет заполучить ее голову на блюдечке.

Я бросил его на пол с глухим стуком.

Он говорит правду?

Что, черт возьми, происходит, и замешена ли в этом мафия?

В последнее время случилось много смертей. Начиная с Карлоса и заканчивая Хосе с его парнями. Может быть с этим как-то связана Мексиканская Мафия?

В голове водоворот идей, но ничего стоящего. Нечего не имело смысла.

Атмосфера в Фултоне снова поменялась, и причина этого крылась за пределами тюрьмы. Люди осторожничали. Банды сплотились, все притихли. Все явно на взводе, пахнет жареным...

СПЕРВА нужно к чертовой матери свалить из Фултона. Если на нее началась охота за тюремными стенами, то она больше не в безопасности. Я не мог сидеть и ждать, не зная, что происходит с ней.

Я уже потерял Скупа; с Лайлой этого не повторится. Мне без нее не справиться. Без нее я даже не буду пытаться. Нужно как можно быстрее добраться до нее, пока это не сделал кто-то другой.