– Как же все-таки нам узнать, что Ахилл скрывается у Ликомеда и где тот его может прятать? Я давно уж обдумывал это и никакого решения не нашел. Ради чего, мне откровенно скажи, покупал ты заранее мирные тирсы и дорогие украшения женские, и шкуры оленьи, что для вакхических таинств усыпаны златом различным? Этим оружием Диониса ты хочешь снабдить найденного Ахилла для битвы против фригийцев, против владыки Трои Приама? Или с помощью этих не понятных покупок ты хочешь Пелида сначала найти, ведь Ликомед нам его просто так не покажет!

В ответ Лаэртид пошевелил своими большими ушами, как только он один шевелил, очи потупил, как бы рассматривая что-то у себя под ногами – так он делал всегда, задумывая или уже имея в виду какую-нибудь хитрость. Потом в его глазах появилась хитринка, и он со снисходительной усмешкой промолвил:

– Коль скрыт Пелид в девичьем дворце Ликомеда, сам он выдаст себя, и эти наши дары, как раз и приведут его в Трою на битвы. Скоро увидишь, как я его отыщу. Ты ж не забудь принести с корабля, когда время наступит, все, что куплено мной, включая девам дары, и к ним не забудь приложить еще щит тот прекрасный, что изукрашен картинами разными и позолотой. Это не все еще: ты приведи сюда с корабля также Агирта с помощниками, и пусть скрытно, что не видел никто, он захватит свою трубу и флейту для тайного дела, которое и поможет Ахилла найти.

Так Итакиец, в хитростях искушенный, простодушному Диомеду сказал, а встретив на пороге дворца Ликомеда, Одиссей с виду почтительно к нему обратился, ветку древа Афины почтительно преподнеся:

– Возрадуйся славный гостеприимством царь Ликомед! Думаю я, о Скироса тишайший правитель, что ты уже слышал тревожную весть о многослезной войне, что Европу и Азию скоро люто будет терзать. Если вождей имена тебе стали известны, которым верховный правитель ахейского войска Агамемнон Атрид доверяет, то здесь они, пред тобою: Диомед – лучший из рода аргосских царей, отпрыск могучий Тидея; я ж – Одиссей, сын Лаэрта правитель славной Итаки, дед мой Автолик, прадед Гермес. Мы явились сюда, чтобы дальние подступы и берега изучить, ведущие к ненавистной нам Трое, и, если повезет – выведать планы врагов…

Одиссей толи из хитрости назвал Ликомеда «тишайшим», толи не знал, что не так давно скиросский царь столкнул с утеса второго по значению после Геракла эллинского героя Тесея, когда подумал, что известный своей любвеобильностью Эгеид (и сын Посейдона) собирается совратить его милую дочь Деидамию.

Царь, иногда совсем не тишайший, между тем хитроумную речь Одиссея прерывает:

– Пусть улыбнется, молю, Могучая Судьба вам, и пусть также боги бессмертные благоприятствуют всем начинаниям в ваших славных делах! Сейчас же счастливьте своим присутствием скромный мой кров!

Скиросский царь в дом проводит гостей, столы для совместного пиршества без промедленья по его приказу слуг толпа расставляет и тут же пышно накрывать начинает.

Меж тем самым внимательным взглядом все залы дворца Одиссей озирает, нет ли в доме особой девицы, что вызывала б сомнения в своей принадлежности к женскому полу ростом большим иль мужскими формами тела, широкими, например, плечами. Дом неспеша весь обходит, нарочно везде Итакиец, как бы блуждает средь многочисленных залов, словно любуясь убранством их и их красотою. Так с молчаливым псом мощной молосской породы уверенно к логову вепря бывалый охотник крадется, пока под кустами врага не увидит, что, распластавшись во сне, опустил тот щетинистую морду с белыми загнутыми клыками.

Слух до глубин уж добрался дворца, до покоев девичьих: греческий прибыл корабль, вождей, мол, союзных пеласгов приняли уж при дворе. И девы, конечно, тайно радуются еще одной возможности выйти замуж, но больше робеют, только Пелид не может скрыть свою бурную радость – жаждет он живых героев и их оружье увидеть, думает и говорит только о них. Однако осторожной Деидамии пока удается Ахилла удерживать напоминанием о том, зачем на остров его мать привезла и в женские одела одежды.

Уже наполняется зал для пиров царственным гулом, и все мужи возлегают на скамьи позолотой покрытые. Вот, по веленью отца, появляются и робкие девы. Вышли к столу, как если бы на берегу Меотиды скифов дома разорив и гетские стены разрушив, стали, оружье оставив свое, пировать амазонки. Тут же Одиссей изучать начинает внимательным взглядом девичьи лица, рост их, а также плечи и груди и, конечно, выпуклые зады; но искажают вид дочерей Ликомеда ночь и неясный светильников свет, внесенных для пира.

Видит наблюдательный хитроумнейший властитель Итаки, как одна из дев, ростом выше других, по сторонам озирается, вскинув голову гордо, будто не зная стыдливости девичьей вовсе, и спутнику взглядом косым на нее указал незаметно.

Что бы случилось, коль нежным объятием Деидамия затихнуть Ахилла не смогла бы заставить и торс оголенный, сильные руки и плечи широкие не прикрывала просторной одеждой. На ложе возлечь и требовать вин, что совсем не пристойно девице, ему она запрещала, и диадему златую на лбу его много раз поправляла.

Вот, все утолили уж голод, и блюда трижды сменились, чашу подняв, к ахейцам слова свои царь обращает:

– Вашим делам, признаюсь, я завидую. Эх, если б сейчас был мой возраст не старым, или, если б потомство имел я, что может участвовать в битвах! Милых девиц и старческое бессилье мое вы видите сами. Скоро ль толпа дочерей мне юных внуков подарит?

Молвил хитрый так Ликомед, но ловит удобный момент Одиссей еще более хитроумный:

– Да, не презренных вещей ты желаешь! Ведь кто бы увидеть не захотел нескончаемой вереницы могучих царей и бессчетные их отряды, явившиеся со всей Эллады? Вся сила и гордость мощной Европы на испытанных в битве мечах присягнули на верность. Где и когда храбрецам еще достанется подобная слава? Каждый желает испытать свою доблесть и мужество в прославляющих мужей сраженьях.

Смотрит Одиссей на того, кто речам его напряженно внимает, – прочие ж девы в то время потупили взоры, робея, – и продолжает:

– Каждый, чьи предки из благородного рода, в конном бою кто силен, кто копьем иль мечом, иль хотя бы луком владеет, – все собрались доблестные там вожди – лучший цвет всей Эллады! На бесплодные годы обречен будет Роком любой, даже храбрейший, если он из лености духа иль по причинам другим свою славу упустит. Потом этого себе он никогда уже не простит.

Тут уж Ахилл бы точно вскочил, но Деидамия, это предвидя, быстро вскакивает, крепко обнимает его и сестрам знак взмахом руки подает, побуждая покинуть застолье. Однако медлит Ахилл, возбужденно на Итакийца глядит, и уходит, оглядываясь, самым последним.

Лаэртид начатый им разговор решает закончить, но напоследок все же молвит еще:

– Ты, тишайший, своим наслаждайся покоем, свадьбы готовь дочерям – тебе их судьба подарила: ликом небесным подобны богиням они. Не могу я больше скрывать восхищение! Есть же средь них и такие, девичья в ком красота с мужской перемешана статью.

Тут из вежливости и гостеприимства отвечает царь и отец:

– Не хочешь ли сам ты увидеть девушек у алтарей Паллады в вакхическом танце?

Одиссей сразу же согласился, новый план нахожденья Ахилла, в душе тайно лелея.

Все сладко спят во дворце Ликомеда, дневные оставив заботы. Лишь Итакийцу не спится, его разум пытливый безмятежным сном тяготится и скорого жаждет рассвета.

Только лишь над Скиросом взошел Зареносец, его скалистой земле возвещая о наступлении нового дня, как следом в платье шафранном всегда юная обликом красавица Заря розоперстая распростерлась над окружающим остров морем. Тут вместе с Агиртом прибыл Тидид; первый вместе с помощниками тайно принес флейту и трубу, а так же оружие со щитами, второй принес с корабля все дары, что заказывал ему Одиссей хитроумный.