– Но ведь мой строгий отец…и твоя мать – богиня…

– От меча и огня падет прежде Скирос, прежде повержены стены будут от бури и ветра, чем наш брак ты искупишь своею печальною смертью; разве во всем мы должны быть послушными строгому отцу твоему или моей божественной матери? Однако пока молчи о похищенной девичьей чести. Время придет и все я сам расскажу.

Замирало от страха сердце царевны, речей испугавшись ужасных, и честность Пелида порой внушала сомнения ее девичьему сердцу: не понятно менялось лицо Ахилла во время таких признаний. Иногда Ахилл ей казался юношей с трогательной и чистой душой, но чаще он бывал раздражительным и вспыльчивым: то в сияющих глазах светилась какая-то бешеная преданность и всепоглощающая любовь, то тонкие губы вдруг изгибались в хищной улыбке безжалостной.

– Как поступить? Самой ли отцу рассказать о тяжком проступке, этим предав и себя, и Ахилла, который, быть может, будет жестоко наказан?

Такие мысли метались в голове Деидамии, ведь любовь настоящая была в сердце ее, хоть сокрытая долго. Молчит она в страхе, позор угнетает ее, лишь кормилице тайну хочет раскрыть, и та уступила мольбам их обоих. Хитро скрывала она, что похищена девы невинность, Деидамии растущий живот, отягченные весом месяцы, не привела покуда время к последним срокам Илифия-доносчица и помогла разрешиться. В положенный срок у Деидамии родился сын.

Согласно Павсанию, сыну Ахилла Гомер в одной из своих поэм дает имя Неоптолема. В «Киприях» же говорится, что Ликомедом он был назван Пирром (с огненными волосами), имя же Неоптолема (Юный воитель) было дано ему Фениксом, потому что он начал воевать в совсем юном возрасте.

Каждый отряд ахейского войска жаждал увидеть в своих рядах Ахиллеса. Хоть его никто ни разу не видел, но благодаря прорицанью Калханта, его имя все любят, и все призывают Ахилла с могучим Гектором биться; его для Приама и тевкров все называют самым губительным.

– Кто же еще в Фессалийских вырос долинах, рыхлым снегом покрытых? Кто в детстве был мудрому поручен Кентавру, им в отроческие годы воспитан? Кто к божественным материнским чертогам всех боле приближен? Тайно кого окунула Нереида в стигийские воды, чтобы прекрасному телу не страшна была ни медь, ни даже железо?

Так повторяли не раз наиболее искушенные в прорицаньях воины в греческом стане. Им внимали вожди и советники, правоту их заранее признавая. Так же, когда во Флегрейскую долину боги сходились, змей поднимала на эгиде Тритония, лук свой огромный сильной рукою лучезарный Делиец сгибал, – стояла Природа, лишь Громовержцу внимая и задыхаясь от страха. Он же с небес призывает бури и громы на землю, и от киклопов на Этне, кующих огонь, он требует больше молний. В это время цари, окруженные воинской свитой, планы войны обсуждают и сроки начала морского похода.

Крепко в досаде своей проклиная пророка Калханта, Протесилай говорит – ведь он до сражений был жаден, первой смерти уже дана была ему слава:

– О Фесторид, видно, позабыл ты и треножники, и самого вещающего иносказательно Локсия Феба! Скоро ль уста, что воле бога подвластны, всю выскажут правду, и скоро ль ты откроешь нам судьбы, что непреложными Мойрами скрыты? У всех на слуху Эакида пока безвестное имя, пренебреженье толпы вызывают герой калидонский и Теламона великого сын, и второй из Аяксов также и я! Только Троя на деле покажет, кто немеркнущей славы достоин. Ахилла же заранее любят, словно он войны божество. Ответь же немедля: откуда слава такая, откуда победный венок на челе у него? И укрыт он в землях каких, где прикажешь искать его? Ведь говорят же, что не в пещерах Хирона и не во дворце он Пелея. Ну же, птицегадатель, – богов потревожь, проникни в сокрытые судьбы, пламя глотай лавроносное, если жаждешь ты славы. Мы ведь тебя от оружья жестокого освободили и от копий ужасных, и от мечей, головы твоей шлемом не оскверняли. Ты же, счастливец, всех вождей превзойдешь, если скажешь, где искать нам Ахилла.

И вот Калхант, трепеща, по кругу всех остановившемся взглядом обводит, бледностью страшной покрыт – верный признак присутствия в нем дельфийского бога. Кровью глаза и огнем наливаются, и он в гробовой тишине медленно начинает вещать:

– Больше не вижу ни лагеря я, ни воинов в нем; я, словно совсем оглох и ослеп. Вот собрание бессмертных богов прозреваю я в горнем Эфире… птиц вещих вижу и их вопрошаю, где сейчас находится Ахиллес, сын Пелея и среброногой Фетиды, но ответа не получаю…вот, наконец, вижу переплетенные нити трех сестер беспощадных, непреложных дщерей Необходимости, все три Мойры с челноками, а у самой матери с нечеловеческим жутким лицом – вращается Веретено на коленях… вижу, как из совпадающего с осью мира веретена Ананке ее вещие дщери ткут седую пряжу столетий, вытягивают ее, нанизывают на нити жизней колечки… Все! Ясно вижу, что всемогущие сестры напряли!

Тут у Калханта дыбом никогда не знавшие гребня черные волосы встали – спадает повязка провидца, и огромную голову тонкая шея уже не держит. Вот, наконец, уста Провидец отверз, изнеможенный долгим гаданьем, но громко звенел его голос:

– Ты куда с Пелиона утащила питомца мудрого старца, о среброногая Нереида, хитростью материнской? Ахилла отдай нам, как это всемогущие сестры напряли! Не желаешь с Могучей Судьбою смириться, богиня лазурной пучины? Твои усилия тщетны! Ты должна мне ответить, ведь я сейчас самим Фебом ведом. В каком тайнике напрасно ты прячешь будущего губителя Трои? Вижу, как в Кикладах высоких ты в смятении ищешь берег для кражи постыдной. Вижу, что тебе приглянулся для утаивания сына дворец Ликомеда. О неслыханное преображение! Ахилла могучую грудь покрывает женское платье. Ясно вижу переодетого в деву широкоплечего Пелида, затерявшегося среди ликомедовых дочек!

Тут Калхант, шатаясь, остановился, иссякли безумного вдохновения силы, и рухнул он наземь пред алтарем, телом тщедушным своим весь содрогаясь.

Готовность принять участие в походе на Трою изъявили многие цари справедливостью гордой Эллады, но среди них не было Одиссея. Хоть он клятву женихов не давал, но именно он посоветовал Тиндарею взять с них клятву защищать избранника Елены Прекрасной и после этого прослыл мужем самым многоумным среди ахейцев.

Царь скалистой Итаки недавно женился на прекрасной дочери Перибеи и Икария Пенелопе и только, что стал счастливым отцом первенца Телемаха (далеко сражающийся). Одиссей действительно не давал клятву женихов, но похищение Елены было оскорбительным вызовом всей Элладе, и все считали, что настоящие патриоты не могли оставаться в стороне от готовящейся войны.

Общеизвестно, что Одиссей появился на свет на острове Итака у царя Лаэрта и Антиклеи, дочери хитроумного царя воров Автолика, который был сыном Гермеса, считавшегося среди прочего еще и богом воров и красноречия. Такая «двойная» наследственность обусловила выдающееся хитроумие Одиссея. Правда некоторые утверждают, что хитроумие Одиссея было обусловлено не двойной, а тройной наследственностью – еще и по отцовской линии: якобы, настоящим отцом царя скалистой Итаки был не Лаэрт, а знаменитый своим хитроумием герой I поколения богоборцев Сисиф. Говорят, что дед Одиссея Автолик, знаменитейший вор, считавшийся в Элладе царем воров, постоянно воровал у Сисифа коров, и тот, однажды пометив копыта своих животных, выследил по отпечаткам вора и явился к нему с обвинениями, которые сумел доказать при свидетелях, найдя коров с помеченными им копытами в стаде Автолика. Ночью Сисиф изнасиловал дочь Автолика Антиклею, и отцу пришлось это мирно замять, чтобы Сисиф не подал на него в суд за воровство скота на протяжении длительного времени. Когда же Автолик узнал, что дочь беременна, он тут же выдал ее замуж за Лаэрта, поэтому Одиссея и считают его сыном – Лаэртидом.