Старший Атрид не выдержал взгляда Калханта и стал часто моргать, но это не помешало ему запомнить прорицание, и он тут же стал думать, как заполучить в свое войско Ахилла.
64. Ахилл с матерью на острове Скирос [52]
Между тем, юный Пелид прибыл с матерью на остров Скирос. Так же, как мастер умелыми пальцами воск подчиняет и придает ему новую форму, в огне нагревая, так и богиня морская искусно Ахилла преобразила, и девой предстал Ахилл в благородной семье Ликомеда.
– Здесь у тебя на острове Скирос только празднества и ничего нет для войн и сражений! Пусть об этом везде тысячеустная рассказывает Молва, пока собирают войско для похода на Трою ахейцы и кровью запятнанный Арес с неистовой Энио меж мирами бушует, а мой мальчик Ахилл еще одной девою будет для чужих незаметным в твоей благородной семье.
Так говорила Фетида, поручая царю Ликомеду переодетого девой Ахилла, которому было тогда, как говорят некоторые, девять лет, хотя многие другие считают, что ему было не меньше двенадцати лет.
Послушный богине царь Ликомед спрятал Ахилла среди своих девушек-дочерей и дал ему новое имя Пирра, потому что у него были рыжевато – золотистые волосы, а рыжий по-гречески означает пиррос.
Стаций поет, что секрет Эакида, скрывавшего пол свой в женском обличье, одна лишь Деидамия, самая красивая ликомедова дочь, быстро узнала.
Заметив заинтересованные взгляды сына, обращенные к Деидамии, молвит Фетида, момент улучив, обнимая Ахилла:
– Ну, что теперь скажешь, сын мой любимый? Ужель так тяжело тебе притворяться средь этого приятного хора, руки с девами сплетать в хороводе? И что хорошего ты оставил под Оссой и Пелиона хребтами? Грязную пещеру со старым человекоконем? Как хороша эта дева! О, если бы я на коленях внука держала и о двоих сочетала заботы!
Смущенный Ахилл отводит в сторону взгляд, нежным покрываются щеки румянцем, уж совсем не против он женского платья. Однако, как только мать покинула остров, он так сам себе говорит:
– Зачем я так покорен заветам матери боязливой? Ужель так и потеряю в узилище мирном бурной юности лучшие годы? Уж нельзя и копья здесь мне держать, и пугливых на острове тварей преследовать? Где гемонийские долы и реки? Жаждешь уже ты моих кудрей обещанных, Сперхий плаваний ждешь? Разве нет уваженья к питомцу, который край твой покинул? Не ходят ли слухи, что я уж далеко в волнах стигийских пропал, и плачет мудрый Хирон, скорбя по Ахиллу? Нынче же ты, о Патрокл, мой лук натягивать будешь и управлять лошадьми, для меня что вскормлены были! Я ж упражняться уже научился с тирсом, обвитым винной лозою, и нить истончать – в этом стыдно признаться! Не замечаешь, Ахилл, ты огня, которым охвачен ночью и днем, и страсти возлюбленной девы? А раны, жгущие душу, доколе ты будешь травить? Неужели то, что ты муж, доказать – о позор! – не сумеешь любовью?
65. Ахилл и Деидамия [52]
Вскоре Пелиду, скрывшемуся от всех на Скиросе в женском обличье, стало очень нравиться пребывание на острове этом и, конечно же из-за красивейшей дочери Ликомеда. Они встретились в то дивное время, когда праздновал Скирос День Паллады Прибрежной. В это прекрасное утро сестры, что рожденные царем Ликомедом, вышли за отчие стены дары принести для богини, кудри под шлемом коринфским листвой ей увить и копье цветами осыпать. Все они были дивно красивы, и все – в одинаковых платьях, все уж достигли предела стыдливости нежной, и годы зрелости уже наступили, и девственность к браку готовы были принесть. Как не сравнимы с фиалковенчанной Афродитой ни богини, ни нимфы, как и Артемида наяд превосходит своею красою, так же и Деидамия, девичий хор возглавляя, пленительным блеском других сестер своих затмевала. И полыхает пурпур нежнее на ее румяных девичьих щеках, и ослепительней свет украшений, и злато ярче и лучезарней на ее запястьях и шее. Не уступила б она богине самой красотою, если б та сбросила змей с могучей груди и без коринфского шлема осталась. Издали лишь увидел Пелид Деидамию, ведущую девичий хор свой, как не опытное замерло сердце, страсти огонь незнакомый по всему телу разлился.
Ахилл за годы, проведенные у мудрого кентавра, никого из женского пола не видел кроме своей кормилицы жены Хирона Харикло и его дочери Гиппы, бывшей Пелиду, почти сестрой. Потому не желает молчать овладевшее юношей страстное чувство – пламя, дрожа, вырывается вдруг на лицо и на тонкие губы, щеки украсив румянцем и выступив потом прозрачным. Внезапный огонь на щеках, золотистым покрытых пушком – то бледнеет, то пламенем ярким разгорается с новой силой. Дикий Ахилл священное действо мог бы нарушить, толпы не страшась и про возраст забыв свой, если б его почтение к матери не удержало. Так же и в стаде коровьем бывает, что будущий вождь и родитель, хоть до конца не успели рога у него закрутиться, только увидит сверкающе-белую телочку в стаде – дух пламенеет, уста наполняются пеной первой любви; пастухи его пыл бичом остужают не сильно со смехом.
Деидамия же вся трепетала от страха: казалось ей, что ее сестры все знают, но тайну умело скрывают. Ибо как только Ахилл средь девиц один оказался и от стыдливости юной избавлен уходом богини сразу он выбрал подругой ее. Не ожидает она ничего дурного, а он ей нежные ставит силки и следом за ней всюду следует неотступно, влюбленными ее пожирает глазами. К деве покорной прижимается часто, прикасаясь легонько то к белокожей руке, то к упругой девичьей груди – сильно, но, как бы нечаянно.
В сладкой лире лады пробуждает нежных он песен Хирона и пальцы Деидамии водит по струнам, звучать по-новому заставляя кифару. Наконец, однажды перехватывает Деидамии нежные губы, тысячу раз их целует, обнимая деву в награду. Та же охотно внимает рассказам и песням Эакида о Хироне и Пелионе, в восторге она от деяний славного юноши и этим еще больше возбуждает Ахилла. Объятия страстные, голоса звуки, и то, что саму ее взглядом жадным пронзает и тяжко вздыхает средь речи не к месту, – все удивляет ее; бежит легкомысленно тайны, что уж готов он открыть, запрещает ему признаваться.
Ахилл лишь про себя усмехался обожженными во младенчестве тонкими своими губами, хоть и не опытен был в делах Афродиты. Все дивятся тому, как несет он стяги девичьи и распрямляет мощным движеньем широкие плечи – равно к лицу ему матери хитрость и мужество пола. Деидамию, что дев всех прекрасней, Ахилл затмевает, и настолько она в сравнении ему уступает, сколь сама превосходит сестер своей красотою.
66. Ахилл сходится с Деидамией и рождает Пирра [52]
Однажды в запряженной волами упряжке юная Селена, дочь солнечного титана Гипериона, неспешно поднималась на потемневшее небо, благостный сон в это время с высоких небес спускается плавно на землю и обнимает мягкими пушистыми крыльями весь мир, в дремотную тишину погруженный. Все успокоились хоры, и медь, утомившись от звона, тоже молчит.
И вот, Эакид, радуясь волшебному безмолвию лунной ночи, решил взять то, что так долго втайне желал, и Деидамию в жаркие заключает объятья. Всемогущая Юность, наперсница златой Афродиты, свела Ахилла с дочерью Ликомеда. С небесных высот это видел весь звездный хор, и юной Селены серебристые рога от стыда слегка покраснели. Рощу и горы наполнила криками дева. Так была похищена девы невинность, о чем вскоре стал свидетельствовать Деидамии быстро растущий живот. Дочь прекраснейшую царя Ликомеда, тревогой объятую, Ахилл не однажды так утешал:
– Почему ты так трепещешь? Это же я с тобой, твой Ахилл. Я, что рожден был богиней морской, а на воспитанье в Фессалию послан. И никогда бы женского платья надолго я не надел, коль тебя б не увидел на празднике могучей Афины. Тебе шерсть приносил я, тебе же тимпаны. Что же ты плачешь, ведь стала невесткой ты божественного дома морского. Что же рыдаешь, подаришь ведь небу и морю ты очень сильных потомков!
Бедная Деидамия в ответ обычно так лепетала:
