«Боже мой, какая ересь!» — шипел Роман, когда сильно выпивший Андрей делился мыслями о том, почему он вдруг остался один.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю, что это был тот самый рок, который по какой-то неизведанной причине отвернул от него, но отыгрался на девчонке.

Моя подруга связалась с нехорошей компанией. Компанией отморозков, хулиганов и людей, промышляющих нехорошими средствами, вызывающими стойкое привыкание. Как это произошло — сам чёрт не разберёт!

«От отчаяния» — тогда спокойно говорил Андрей.

Отчаяния? Я так хочу с ним согласиться. Но, увы, не соглашусь, сколько бы мужчины в этом меня не убеждали.

— Как твои дела? — сейчас она сидит напротив меня, заняв место тактично оставившей нас матери.

— Всё хорошо, — отвечаю, не поднимая глаз и головы.

— Замужем за Юрьевым, я так понимаю? — сколько желчи в этом скрипящем, как несмазанная телега, голосе.

— Да.

— Десять лет?

— Да.

— Ещё один юбилей? — это зависть, злость или грусть?

— Давай поговорим о тебе. Как ты, Стеша?

— Я живу с мужчиной. Собираюсь замуж за него. У меня всё кучеряво и шоколадно, Куколка. Нет проблем и грех на что-то жаловаться.

Моя старая, девичья фамилия сильно режет слух и вызывает отвращение.

— Я рада за тебя.

— Ой, ли? — подруга игриво мне подмигивает.

— Очень! — выставив свой подбородок, гордо заявляю. — Конечно, рада. Ты заслуживаешь на личное счастье, Стефа. Как никто! Слышишь?

— Сколько пафоса, Лёлик.

Сколько зла, Степашка! Хотелось бы узнать, за что? Чем я подобное заслужила? Где перешла дорогу? Как и когда осмелилась?

— Где Ромка? — она вращается, как перископ подводной лодки. — Что-то твоя полиция тебя не бережёт! — хихикает каргой.

— Он на службе, — слежу за ней. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Дрожащие, почти не стоящие на месте руки, что-то перебирающие пальцы и бесконечно шмыгающий нос, словно у его хозяйки непрекращающийся со времен всемирного потопа ринит свидетельствуют о том, что подруга не здорова.

— Устала и замёрзла.

— Ты заболела? — протягиваю руку к ней, чтобы потрогать лоб.

— Я здорова, — зеркалит позу, отклоняясь. — В гости ко мне пойдешь? — она вдруг на глазах меняется. Становится как будто злее. — Или подсыкаешь?

— Нет. Но…

— Я есть хочу, Лёля.

— Давай что-нибудь закажем, — вытянувшись, разыскиваю взглядом официанта. — Сейчас-сейчас, я оплачу.

— Широкая душа, да?

— Зачем ты так? — стараюсь не смотреть на сидящую напротив, но ощущаю, как она во все глаза таращится на меня.

— Прощай, наверное, Юрьева! Девочка, вытянувшая счастливый билет. Любимому Ромочке передавай вот такущий привет, ментовская подстилка, — зло шипит в ответ.

— Куда ты? — слежу за тем, как неуклюже она встаёт, затем неторопливо стаскивает со спинки стула свой драповый пиджак, как морщится, когда задевает какую-то рану на запястье, как вздрагивает, когда её случайно толкает в спину наконец-таки добравшийся к нам официант.

— Вы что-то хотели бы заказать? — паренек обращается ко мне, не обращая внимания на Стефу.

Она так слаба… Так отвратительна… Так жалка… И так несчастна… За что ей это всё? Кто даст ответ?

— Нет-нет. Благодарю, я ошиблась. Мы уже уходим, — отмахиваюсь от него, не спуская глаз с пошатывающейся подруги. — Стеф? — хватаю охваченную тремором холодную кисть. — Подожди.

— Чего тебе?

— Где ты живёшь?

— Здесь недалеко.

Отлично! Мой выходной день — имею право делать то, что захочу. Чего же я хочу? Пожалуй, я провожу её.

— Хочу посмотреть, как ты живёшь, — поднимаюсь и выхожу из-за стола.

— О, благодарю тебя, мой самый добрый человек…

Десять лет спустя

— Я занята, — не поднимая головы, шиплю вошедшему.

— Это не займёт много времени.

Как был нахалом, так им и остался. Подобных Сашке годы не берут.

— Выйди! — откинув карандаш, лениво растекаюсь верхней половиной тела в своём рабочем кресле. — Ты переходишь все границы. Я тебя не приглашала, к тому же, у меня много дел.

— Зарядишь, полагаю, про очередную «кучу», Ольга Алексеевна, которая так по-сучьи будет выглядеть теперь всегда? — он мягко прикрывает дверь до определённого щелчка.

— Пошёл вон!

— Нет уж, — теперь нахально направляется ко мне. Похоже, только край письменного стола способен задержать набравшую скорость адову машину. — Если можно тебе вести себя так, как заблагорассудится, под быстро переменчивое настроение, отнюдь не по обстоятельствам, то и я примкну, пожалуй, к твоему никем не управляемому табуну. Ты всех задрала, Юрьева! У тебя, как это ни прискорбно утверждать, с головой неизлечимая проблема.

— Мне некогда, Фролов. Задрала, так понимаю, исключительно тебя. У остальных жалоб, тьфу-тьфу, нет пока. Ей-богу, я начну кричать…

— Нет? «Ха-ха» — хочу заметить! Да никто с тобой не хочет связываться. Здесь ларчик слишком просто открывается, родная. Себе дороже выйдет, понимаешь? А не потому, что кто-то тупо счастлив от твоего присутствия. Уверен, что только хмурый Ромка ссытся кипятком от того, что вытворяешь в зале совещаний, потому как за столько лет привык быть жалким и пассивным игроком. Он так и лыбится, как жалкий идиот, а надо бы… Короче, Юрьева, с тобой тягаться — себя не уважать. И ещё, хочешь маленькое наблюдение?

— Раз уж ты вошёл — валяй!

— Наш слабенький на кошелёк народец опасается за собственную безопасность и штрафы за подобное непослушание. Более того — что более существенно, — нет у нормальных мальчиков и девочек желания опосля доказывать в суде или ещё где, что ты сама с перевозбуждением в голосе пришла…

«Её никто не приглашал… Грубо напросилась… Она настаивала, а я в тот день плохо себя чувствовала… Голова совсем не соображала… В глазах двоилось от недоедания… Да, у меня проблемы с воздержанием, но я стараюсь… Стою на учёте и получаю терапию… Уже три недели, как я не употребляю… Посмотрите же, всё чисто у меня… Это всё из-за неё… Из-за тебя! Зачем провоцировала мальчиков… Наглая! Бессовестная! Хитрая! Знает, как себя вести, чтобы заслужить доверие… Ненавижу тебя! Он меня любил, а ты… Она соблазнила… Показывала весь товар лицом… Стреляла глазками, а потом зачем-то свои тряпки полностью сняла… Забыла, Лёлик? Да? Совсем забыла, что это ты в дом ко мне пришла…» — боже мой, как же сильно я ненавижу это сочетание.

Зачем Фролов об этом так сейчас сказал? Решил обидеть? Как будто бы того, что произошло на дне рождения шефа, нам с походом не хватило. Войны кому-то захотелось? Что ж, я предоставлю авангард и перейду к незамедлительному контрнаступлению.

— Мало ли, начнешь клеиться и приставать, как было в те года…

Она ведь точно так же говорила! Сейчас я всё прекрасно понимаю. Да! Она была права. Я ненамеренно разозлила тех «ребят». Довела их до умопомрачения, исступления и аффекта тем, что постоянно поднывала о том, как сильно за целый день устала, и хотела бы уже уйти домой, бесконечно повторяла, что у меня есть любимый муж и своя дружная семья.

«Твой муж — жалкий мент, который по недоразвитости взяток не берёт? Тот капитан, который Шпыню оприходовал? А ты, красоточка, знаешь, что у Женечки была счастливая семья, пока твой е. арь к ним на хату не ввалился? Посиди-ка, милая, ещё. Мы не закончили. Стёпка, подлей ещё винца…».

Господи! Было ведь нельзя… Нельзя… Но я пила, словно жажду утоляла. Я пила, потому что… Наполняли и следили, а потом, схватив и выкрутив назад мне руки, заливали в глотку, словно набивали просом зоб рождественского гуся.

«Она готова! Пусть проспится… Веди её туда… Стеф, сбегай-ка, любовь моя, за каким-нибудь шампанским. Такое событие надо бы отметить. Не каждый день ментовская подстилка будет подставлять свой зад. Сегодня намечается великий праздник у ребят…» — а потом произошел провал? Темнота и пустота! Лишь разрывающие моё нутро поступательные движения, которым, в тот момент казалось, не было конца.