Вот урод!

— Я о разводе, — как будто бы он никуда не уходил. Стоит и пялится, как идиот. — Мое условие — один год!

— Год?

— На примирение и разрешение споров. Год собачимся, как не в себя, а по завершении, скажем, в случае сугубо отрицательной динамики, разводимся. По рукам?

— От тебя воняет.

— Извини, — подняв руку, палач принюхивается к оказавшейся у его лица подмышке. — О, привет, малыш, — отвлекшись от не совсем приятных ароматов, он треплет крошечное ушко, которым Пашка прядает, словно невысокая лошадка. — Хорошо пристроился на женской груди. Подъём, наглый котяра. Труба зовёт.

— Где ты был? — таращусь на обнаженный торс и сглатываю слюни, как оголодавшая за лаской человеческая самка.

— На улице.

— Ты оглох?

— Я бегал, Оля. Как известно, аэробные физические упражнения здорово прочищают воспаленные непрерывным мыслительным процессом беспокойные мозги. Я отвлекался и заново знакомился с местностью.

— Шесть часов?

Он отсутствовал одну четвертую часть земных недолгих суток.

— Много пропустил, пришлось навёрстывать. Поможешь с кувшином и тазом?

Не отстанет и всё равно заставит.

— Не обижайся, если вода зальёт глаза и уши, и начнет кусаться и щипать.

— Это я как-нибудь переживу. Всё?

— Что «всё»? — спускаю босые ноги на пол, прикоснувшись пальцами к настилу, вздрагиваю будто обжигаюсь.

— Вот, возьми, — муж выставляет мне под ступни тапки.

— Благодарю, но… — почти не прикасаясь, в сторону носками отодвигаю.

Оттолкнувшись от кровати, встаю и распрямляюсь, наигранно зеваю и, потянувшись, специально выставляю грудь вперёд. Юрьев смотрит на меня, таращится исключительно в лицо, прищурившись, сосредотачивается на моих глазах, а вот колышущиеся сиськи перед носом не вызывают почему-то интереса и скупого уважения вспотевшего — если муженёк не врет, конечно — от шестичасового бега чувака.

— Куда? — разведя руки по сторонам, он медленно вращается вокруг себя. — Где у нас ванная комната?

Да уж, дом старый и не оснащён удобствами, поэтому:

— Миска там, — кивком указываю на комод, о который я пять минут назад отменно приложилась нижними конечностями и бедром.

За шесть часов вода почти остыла, но температура кажется по-прежнему комфортной. Его персональный выбор — моя скупая помощь. Будем вместе принимать походный душ…

В джинсах с обнаженной верхней половиной тела, низко наклонившись, муж колдует над огромным тазом, выставленным на низенький комод. Он тщательно споласкивает шею, руки и лицо, смывая пену, громко фыркает и сплевывает мыло, попавшее случайно в рот. Сейчас я вынужденно наблюдаю, как плавно перекатываются аккуратные мышцы под смуглой кожей, как аккуратно формируют свой узор голубые, ярко выраженные вены на его предплечьях и плечах, как мерно раздается грудная клетка и как глухо бьётся там внутри огромное, но раненое мною сердце.

— Рома? — выливаю ему на шею и затылок воду.

— Угу? — вполоборота отвечает.

— Ром?

— Я слушаю, — муж упирается ладонями в край импровизированного умывальника.

— Ты серьёзно?

— Вполне.

— Недослушал и…

— Двенадцать месяцев, Юрьева. Речь ведь о разводе? Ни о чём другом мы уже не можем говорить, поэтому я считаю, что с этим угадал, — он тянется за лежащим перед ним махровым полотенцем, а я зачем-то подаю его. — Спасибо, — благодарит, перехватив.

— Почему ты такой упрямый?

— Разумный, солнышко. Так точнее, — муж вытирает руки, а затем не отводя от меня глаза, закрывается, прячась за мягкой темно-красной тряпкой. — Ты красивая, жена. Особенно, — бухтит себе под нос и в полотенце, — когда изображаешь Мату Хари.

— Кого?

— Шпионку из Нидерландов. Была такая дама. Историческая личность. Печально закончила, конечно, хотя точно знала, на что шла.

— Пошёл ты… — резко отступаю. — Жрать будешь?

— Не жрать, а ужинать, — откинув наконец-то полотенце, он смотрит на отражение, которое проецируют часы на стенку. — В половину третьего ночи или утра?

— Раньше это тебя не останавливало, — злобно ухмыляюсь, сейчас припоминая, как в прежней жизни мы частенько с ним засиживались на кухне. Прикрыв плотно дверь, кормили друг друга тем, что, как говорится, Бог послал.

— Обмен веществ уже не тот. Возраст, Лёлик.

— Ну да, ну да, — разворачиваюсь, намереваясь подойти к кровати. — Где ты будешь спать?

— Вопрос с подвохом?

— Здесь одна кровать и…

— Кот убрался к себе, — я слышу в голосе крайне издевательский смешок. — Какой мудрый мелкий парень!

— Кыс-кыс, — присаживаюсь и подбираюсь к открытой нараспашку переноске гусиным шагом. — Паша-Паша-Паша…

— Он тактичный малый, Юрьева, — мужские руки трогают меня за талию и властно, скорее нагло и бесцеремонно, притягивают к себе. — Ты отошла? — муж шепчет в мой затылок, забираясь носом в распущенные волосы. — Я могу вернуться в кровать?

— Мы расстались.

— В городе.

— Без разницы. И ты мне изменил.

— Не изменял.

— Василиса, Юрьев! Ты приготовил ей цветы. Белые розы в стильной упаковке.

— Они были для тебя…

Он раздавил их, наехав без зазрения совести колесами своей машины. Размазал по асфальту извинения и выставил меня неблагодарной тварью, а сейчас…

— Отпусти!

— Не смеши кота. Смотри, — вытянув руку, он указывает на два блестящих глаза, следящих за нами, — он хочет, чтобы я с тобой прилёг. Лёль, очень хочется спать. Разморило на природе. Идём в кровать, а?

А она…?

В перерывах между поцелуями, которыми Ромка мучает меня, я слышу тот же стук таких себе полозьев качающегося кресла на веранде, где Марго в одиночестве токует. Она ведь там? Ещё чего-то хочет? Старшая, наверное, не закончила? Свекровь, похоже, ждёт меня.

— Один год, жена, — шепчет Юрьев, пока сминает мою грудь и трогает губами кожу у основания шеи. — Будь со мной, любимая.

— Нет, — отворачиваюсь и сразу же встречаюсь слегка поплывшим взглядом с притаившимся наблюдателем за нами. — Господи! — жмурюсь и возвращаюсь лицом к тому, кто тоже смотрит на меня. — Чёрт! — смаргиваю несколько раз и раскрываю рот, который Юрьев закрывает наглым поцелуем.

— Я люблю тебя…

Последнее, что касается моих ушей, перед проникающим, чуть-чуть болезненным, а после сильно распирающим изнутри толчком.

«Вот так!» — шепчет муж дрожащими губами и в кои-то веки не отводит глаз…

То же время

— Доброе утро, — мягко трогает моё плечо. — Всё хорошо?

— Доброе, — отставив в сторону пустой стакан и прищурившись, я пристально слежу за тем, как мать неторопливо и спокойно передвигается на маленькой по габаритам кухне, сейчас свободной от четырёх голодных ртов. — Да, порядок. Ты куда-то собираешься?

— Пойдём с отцом к соседям. В гости! — смеётся, прикрывая рот рукой. — Ох, как рано-то! Оля спит? — внезапно переходит на еле слышный шёпот.

— Да. Какие соседи, какие гости, ма? — тем же шёпотом пытаю.

— Миша и Валентина. Они давно нас приглашали, а мы вот наконец решились.

Вообще, как говорят, по барабану! Тем более что никого из местных лично я не знаю. Однако:

— Сейчас семь утра. Для визитов не рановато? Люди, вероятно, отдыхают, а тут: «Здравствуйте, а мы у вас позавтракать решили!». Это какое-то помутнение рассудка? Чем занят папа?

По-моему, выносит из дому здоровые дорожные сумки, но плавно тормозит у выхода, конкретно в том узком месте, где начинается «язык» немногочисленных ступенек и где резной и деревянный козырёк веранды служит одним-единственным спасением от зарядившего, возможно, на целый день дождя.

— Остановись на одну минуту и объясни. Это из-за того, что ночью произошло?

А что, собственно говоря, случилось? Поговорили, как обеспокоенная мать с непослушным сыном, и по комнатушкам быстро разошлись.

— Нет. Ромочка, пожалуйста, не задерживай меня.

— Блядь, да…