— Я соскучился.

— Еще даже двенадцать часов не прошло, как мы расстались… Ой! — Юрьев прикусывает место, в котором встречаются ключица с шеей. — Тут же… — подставившись, я задираю голову и встречаюсь взглядом с поблескивающим глазом камеры, следящей за порядком в глухих, без окон и дверей кабинках. — Господи! — упираюсь в мужские плечи, пытаясь оттолкнуть. — Ром, нет!

— Ты чего? — Юрьев отстраняется, но демонстрирует абсолютное непонимание того, что происходит между нами. — Что случилось? — он снова тянется ко мне, пытаясь пальцами схватиться за пояс моих брюк.

— За нами наблюдают, — кивком показываю на дистанционного соглядатая. — Смотри!

— В примерочной? — Ромка поворачивает голову, глазами обращаясь к тому же месту. — Кто-то не прав, жена, и, очевидно, превышает полномочия, — он дёргает плечами, расправляя странно выгнувшиеся погоны. — Лишим их зрения?

— Юрьев, нет! — шиплю, хлопая по его руке, ладонью которой муж намеревается закрыть всевидящее око службы безопасности торговой точки. — Ты…

— Туалет и раздевалки, женщина. Непреложное правило. В душевых даже команда «Смирно» не работает. Её не отдают, когда взвод принимает так называемую ванну. В противном случае, это считается превышением и карается дисциплинарным взысканием для того, кто позволил подобное действие. Зеки, между прочим, об этом тоже знают. Недаром говорят, что наклоняться в бане за кусочком мыла — себе дороже выйдет. Короче, у наших граждан должно быть личное пространство, где они могли бы справить нужду, принять спокойно, без оглядки и боязни душ, переодеться, поменять нижнее белье, например. И потом…

— Ты планировал заняться со мной сексом в общественном месте, Юрьев, — я хитро суживаю взгляд и всё-таки хватаю его руку. — Что по поводу этого говорит закон? Сколько мы бы отхватили с тобой, если бы на той камере отразились наши голые тела, да сваленная на пол форма?

— Планировал и выполнил — разные по сути действия. План, намерение и осуществление, непосредственное действие находятся на разных чашах весов у слепой Фемиды. За подобное подразумеваются абсолютно разные формы ответственности и соответственно, меры пресечения. Так что…

Он снова тянется к средству слежения, только на этот раз я его не останавливаю, а с замиранием сердца слежу за тем, как Юрьев прикрывает вращающийся глазок и, крепко сжав, лишает любопытных жаждущих нашего с ним «мыла».

— Извини! — удерживая камеру рукой, он отвлекается на вибрирующий звонок мобильного телефона. — Ты не могла бы? — по его взгляду могу лишь догадаться, что аппарат находится в заднем кармане брюк.

«Андрей» — успеваю прочитать высветившееся имя абонента.

— Что мне сделать? — подношу смартфон к его лицу.

— Принять вызов и подставить трубку к моему уху, — Юрьев выставляет вторую руку на уровне моей головы, упёршись в стену, фиксирует нас в крайне неудобном положении.

Я выполняю всё, о чём он попросил. Муж, подмигнув мне, отвечает сослуживцу:

— Юрьев — у аппарата!

Ромка вслушивается в те слова, которые произносит ему в ухо лучший друг и странным образом спадает с только-только улыбающегося лица.

— Что случилось? — шепчу, пока отключаю вызов.

— Лёлик…

— Юрьев, блин! — не глядя, откладываю телефон на мягкий пуф в примерочной. — Не пугай меня. Что произошло?

— У тебя мама умерла…

Что? Этого не может быть! Когда?

Пятнадцать лет спустя

— Почему здесь? — женщина подозрительно оглядывается.

— Проблема?

— Общественное место? — возвращается ко мне. — Ресторан? В семь часов вечера?

— Это не свидание, Василиса, — со снисходительной на губах улыбкой отвечаю. — Так будет лучше и проще, — и громко выдыхаю, — и для Вас, и для нас.

— Я понимаю.

— Прошу прощения, что задерживаем после работы, но жена согласилась обсудить условия процедуры только вне больничных стен. Она временно исполняет свои должностные обязанности удалённо, а сегодня какое-то производственное совещание неожиданно организовалось. Босс с бухты-барахты решил проверить качество и количество выполненной ею работы за десятилетний период дистанционки, поэтому Оля задерживается, но обязательно придёт. По крайней мере, я не получил от неё сообщения о переносе или об отмене встречи. Жена очень пунктуальна в таких ситуациях и обязательна в моментах.

А также исполнительна, горда, кичлива, своенравна. Временами очень вредная и почти всегда противоречивая. Надо же, как я внаглую оговорился. Последнее — вероятно, с некоторых пор. Боже, как я нагло вру, при этом абсолютно не краснею. Не моргнув глазом, заряжаю этой юной леди о том, как моя Юрьева о чём-то сообщила и про что-то вежливо предупредила. Держу пари, что даже под страхом смертной казни Лёлька не сделала бы лишнего шага в этом направлении.

Лениво отворачиваюсь, обращая взгляд на суетливую обстановку за окном:

— Ресторан выбирала она. Это ничего? Всё подходит? Неплохо?

— Здесь уютно. Сто лет не была в таких местах. Хочу сказать ей «спасибо». Всё, что не делается, только к лучшему. Уверена, что наша встреча вне моего рабочего кабинета запомнится надолго.

Очень надеюсь, что только с положительных сторон. И да, у жены есть определённый вкус. С этим никто не спорит, а с выбором, как правило, по всем позициям единогласно и мгновенно соглашаются. Говорят, что с тонким восприятием великолепного нужно родиться, потому как привить подобное невозможно. Чувство прекрасного необходимо в зародышевом состоянии из вселенского эфира в свою кровь впитать.

— Вы можете заказать…

— Только кофе и, вероятно, какой-нибудь десерт. Вы не против?

— Конечно, выбирайте, — подталкиваю пальцами меню и на всякий случай сообщаю, — всё за наш счёт.

— А Вы?

— Присоединюсь к Вам. Пожалуй, тоже остановлюсь на чашке кофеина и сушёном бублике со сливочной глазурью.

— Поздновато, конечно, для заряда бодрости, но… — посмеиваясь, разворачивает книжку, чтобы внимательно изучить пищевую составляющую дорогого ресторана. — Один раз живём? — подмигивает, посматривая на меня поверх краешка буклета.

— Поддерживаю.

Дорогого ресторана? Ну, да. А какого ещё? Уверен, что ценник здесь стопроцентно не из дешёвых. У Ольги есть одно незыблемое правило, которому жена никогда — хоть кровь из вздёрнутого носа — не изменяет: нельзя экономить на себе, ни в коем случае не стоит принижать собственное достоинство и отказываться от положительных эмоций, которые она может за жалкие бумажные купюры взять, при этом невзирая на указанную продавцом конскую цену на объект интереса в каком-нибудь шикарном заведении. Лозунг довольно громкий, почти кричащий, однако не каждому понятный. Я, например, не понимаю, как о таком можно орать, на самом деле не придерживаясь элементарных установок поведения. Лёля запросто вбухивает колоссальные средства в красивую одежду, качественную и дорогую обувь, кожгалантерею и прочую ерунду, но совершенно забивает толстый болт на своё здоровье и яркие впечатления, например, от посещения какого-нибудь развлекательного мероприятия или тех же поездок за бугор. Юрьева утверждает в своей, конечно же, манере, что это ей совсем не нужно: будто бы весь мир давным-давно сошёл с ума и основательно опошлился, человеческое окружение стало чересчур жестоким, а всё, что ей когда-то казалось интересным, в настоящее время она запросто способна рассмотреть через экран смартфона, ультрабука или на раздражающих меня слайдах, которые она с нескрываемым удовольствием гоняет, заряжая проектор и проецируя фрагменты на стене.

— Ей не нравится специфический больничный запах. С этим имеются довольно стойкие проблемы.

— Фобия? — Василиса на одно мгновение отрывается от меню, чтобы встретиться со мной глазами. — Есть психологические проблемы?

— Нет, — быстро отвечаю.

И, безусловно, да.

— Обыкновенная непереносимость людей в белых халатах, — прикрыв кулаком рот, сиплю, разглядывая спутницу исподлобья. — Прошу прощения за бестактность. Оля с медициной не дружит. Совсем.