— А я убийца! — перебиваю, первым рявкнув, чтобы только не слышать это же словечко, выплюнутым из Ольгиного рта.

— В любом случае, тест показал отрицательный результат, а тошнит меня потому, что укачало. Бешеная скорость, сумасшедший водитель и агрессивная езда. Смешать и не взбалтывать. Я зачиталась, а когда подняла голову и посмотрела, то…

— А задержка?

— В книжках, написанных квалифицированной в этих вопросах Марго, подобное проходит под кодовым название «ранняя менопауза».

— Тебе тридцать восемь и…

— Хм! Боже, как же ты подкован, Юрьев, — недовольно хмыкнув, нескрываемо язвит жена. — Слыхал про истощение яичников в двадцать пять?

— Перестань!

Я знаю, что мы сможем. Нам стоит только захотеть.

— Я записалась на приём к гинекологу. Он подтвердит — тут без сомнений. Поэтому…

— Чтобы не укачивало, садись, чёрт тебя дери, вперёд! — не дав ей договорить, мгновенно предлагаю. — Потом поговорим.

— Всё уже нормально, — она обходит, толкаясь в мою грудь плечом. — Всё будет хорошо, — я чувствую прикосновение её прохладных пальцев, которые порхают над моей правой рукой и задевают обручальное кольцо. Ольга всхлипывает. Я знаю, Лёля сожалеет, хоть и не показывает вида, старается держаться молодцом и колоться не прекращает, не обращая внимания на возможные последствия и сочащиеся сукровицей раны. — Родители заждались, Рома. Поехали.

— Садись вперёд…

У отца завтра день рождения. Мы с женой приглашены на праздник, который Марго назвала пиром во время чумы. Однако забить на чествование отец семье не позволяет. Так и сказал в нашу последнюю встречу:

«Я не я буду, если не подниму один бокал крепленного вина за здоровье пока еще не приставленного раба божьего Игорька».

Там за городом нам с Олей светит очень плодотворное общение с предками на протяжении двух полных дней и обязательная ночёвка в комнате с одной полуторной кроватью. Да! Так уж вышло, что скромный дачный домик за годы нашего владения не приобрел законченный вид и не облагородился комфортом. Типовое одноэтажное строение — слава Богу, что не деревянное — с общей комнатой, небольшой кухней, двумя спальнями и огромной верандой, где будет накрыт круглый стол и выставлен покрывшийся средневековой копотью пузатый самовар. Вишневые, яблочные и абрикосовые прутики, добавленные в бурлящий кипяток, придадут колорита и, конечно, аромата напитку, который отец считает своим фирменным блюдом. Мы будем веселиться и праздновать, не вспоминая, как тяжело он болен, и не считая мгновения до разлуки, предначертанной грёбаной судьбой…

— Как доехали? — отец цепляет ручку кошачьей переноски и стягивает Пашку с заднего сидения.

— Нормально, — я же забираю вещи Оли.

— Как она? — кивком указывает на удаляющиеся фигуры матери и Лёли. — У них опять идиллия? Красивые, чёрт возьми, гадюки. Со спины выглядят, как родные сёстры. Ритка-Ритка, как ты хороша. Обожаю доченьку, в особенности, миленькие поцелуйчики в полысевшее темечко. Она настроена на ласку?

— Да, — сообщаю скупо, без деталей.

Врать-то не умею!

— Моя девочка-девочка.

— Пап, тут небольшой подарок от нас, — предлагаю коробку среднего размера, взятую с заднего сидения.

— Да на хрен он мне нужен. Оставь. Потом. Все эти обязаловки и традиции вызывают изжогу и бесконечный пердёж. Приехали и хорошо. Выходные-то в силе? — он странно замедляется и тормозит меня, прихватывая локоть. — Ромка, скажи, что вы останетесь. Не начинай отмазки на ходу придумывать. Погода задушевно шепчет. Вечера здесь сказочные. Сычи пищат, соловушки трели ведут. Свадьбы у них, что ли. Короче, тут главенствует разврат, а заправляет ужас. Но урожай, — папа кривится смешно, а глазами водит, разминая яблоки в орбитах, — скажем так, не очень. Сельское хозяйство — определенно не сильная черта Юрьевых. Однако! — он выставляет палец, направляя вверх. — Мы старались. Ты чей такой будешь, тигрик? Смешной котяра.

— Останемся.

— Останемся? А на всё, что старый червь, помимо этого, сказал, я так понимаю, наплевать?

— Рад и погоде, и урожаю. Переживаю, что…

— Да закройся ты, Ромка. Итак, — он приподнимает переноску и поворачивает её, при этом кошачья мордочка сразу же встречается с мужским благожелательно настроенным лицом, — изучаешь, барс?

Останемся, конечно. Зря, что ли, тарабанили Паштета. Кстати, кот разошёлся и начал заново брать приступом временную клетку почти на подъезде к родительскому дому.

— Как зовут этого малыша?

— Паша, — закрываю машину, выставляя сигнализацию.

— Как? — у отца ползут на лоб глаза, а речь теряет связность, пока он старается осознать то, что я сказал. — То есть? Это же… Павел, я правильно понял? То есть кота вы, детки, назвали человеческим именем. Чтоб я сдох! Кто ж вам так насолил? Был, видать, какой-то…

— Паштет, — усмехнувшись, хлопаю его по плечу. — Сокращенно — Пашка! Но только тогда, когда плохо себя ведёт и терроризирует хозяйку.

— Ой, не говори, — он запрокидывает голову и заходится в громогласном хохоте. — Она, видимо, придумала? — резко оборвав приступ безудержной радости направляет взгляд на Ольгу, чьи волосы трогает мать, бережно наматывая пряди на указательные пальцы.

— Он подкидыш, я нашёл под входной дверью.

— И с именем, я так понимаю, церемониться не стал. Жрать, что ли, хотел? — подмигнув, подталкивает нас. — Идем, Ромка, поможешь с дровами и мангалом. Пусть девчонки пообщаются. Мать переживает, не спит и…

— Пусть Оле не досаждает.

— Рома-Рома, — становясь ко мне лицом, отец заглядывает в мои глаза, — не понимаешь ты старых и больных маразматиков. Марго не удержать. Ты знаешь, мама иногда по ночам кричит.

Это совесть, видимо, орёт, когда терзает, напоминая, как мать хлестала нас с женой моим ремнём…

То же время

У неё очень тёплые руки. Если честно, довольно странно. Любые прикосновения этой женщины ко мне сейчас приятны, нежны и совсем не вызывают отвращения. Хотя раньше, точнее в первую нашу встречу, от пальцев старшей Юрьевой тянуло мерзким, просто-таки отвратным, пронизывающим до костей, липким холодом.

Временами, что бывает крайне редко, мне кажется, что в день нашего с ней не совсем хорошего знакомства Марго отчаянно желала, чтобы я ушла туда, откуда появилась, сбежала к чёрту на рога, сгинула и провалилась, возможно, без вести пропала, как жуткое видение, испарилась, не оставив слабого следа ни в памяти, ни в самой жизни её любимого, драгоценного, а главное, единственного сына. Возможно, мать желала нам тогда добра, только вот я, дурёха, самолично лезла в петлю. Надо было… Надо было… Но, к сожалению, не смогла!

— Ты замёрзла? — свекровь гундосит в мою спину, по ощущениям — где-то на уровне лопаток. — Дрожишь, как осиновый листочек. Да что я спрашиваю! Открытые плечики, лёгкая маечка и тонкие бретели. А бельё там есть? Какая великолепная ткань. Струится — просто прелесть.

— Разумеется, — парирую мгновенно.

— Девочка, ты очень красивая, да и этот небесный цвет тебе к лицу. Роскошные волосы, — властно наматывает кончики себе на пальцы, легонько тянет, вынуждая запрокинуть голову, но тут же отпускает, цепляясь влажной кожей на своих ладонях за сильно наэлектризовавшиеся шёлковые кольца. — Повернись ко мне, солнышко, — теперь она терзает мои плечи, мягко потирая обнаженные участки кожи. — Как ты себя чувствуешь? Вижу, что и румянец появился, и глазки заблестели. Оля-Оля… Ну, ну? Не молчи, пожалуйста. Детка, как дела, а что сегодня с настроением?

Дурацкая привычка «нукать», словно лошадь запрягать и принуждать к чему-либо. Она, похоже, пытается наехать очевидным авторитетом, без стеснения пользуясь положением старшей, а значит, главной в этом помещении.

Ах! А эти сто сумбурных слов в минуту. Да ещё столько же вопросов, как говорится, ни о чём и обо всём. Слишком пристальное внимание к простой одежде и внешнему виду в целом. Ей определенно доставляет огромное удовольствие во все глаза рассматривать и словесно терзать меня, не оставляя ни единого шанса на побег и долгожданное спасение.