Слишком откровенное бельё. Полупрозрачный лифчик, вернее, маечка на косточках или тугой корсет, болтающиеся без дела тонкие атласные ленты, миниатюрные трусики и кружевная маска на лице с раскачивающимися от потоков воздуха перьями на уровне бровей.

— Что ты делаешь? — подхожу к ней ближе, но останавливаюсь там, где приказывает вытянутая женская рука.

— Стой на месте. Ближе не подходи. Пока мы не обозначили условия, ты можешь смотреть, но не прикасаться.

— Ты что творишь? — а я опасливо оглядываюсь назад.

На площадке, конечно, никого нет, но предосторожность всё-таки не помешает.

— Хочешь развлечься?

— Нет, — бухчу, сканируя пытливым взглядом пространство за своей спиной. — Оль, давай-ка внутрь. Зайди немедленно.

— Постоянным клиентам сегодня предоставляется небольшая скидка.

— Сколько? — теперь тяну лениво и с той же скоростью возвращаюсь к ней лицом.

— Пять процентов.

«Грабёж, пиздёж и провокация!» — бизнесменше хочется сказать, но я тактично помалкиваю и бесплатно наслаждаюсь тем, что вижу, пока мы с ней не договорились о цене.

— А это кто? — указываю взглядом на взъерошенного зверя у женских ног.

Паштет, вращаясь возле лакированных босоножек на безумном каблуке и такой же, мать твою, танкетке, щекочет кончиком хвоста узкие лодыжки, мурлычет, запуская ставший постоянным «кототрактор».

— Мой любимый сутенёр.

Всё ясно и понятно.

— Не маловат ли для такой работы?

— Нет. Его зовут Павел. Он не любит грубость по отношению ко мне.

Бережёт и ценит, стало быть?

— Павли-и-и-и-к, — вздёргиваю верхний левый край губы. — Я буду нежен. Сколько, детка?

Хочу к ней прикоснуться, поэтому несмело направляю руку и пропускаю через пальцы эластичную бретельку вызывающего верха.

— Даром.

А кто-то нервничает? Кто-то что-то, видимо, недооценил? Стал внезапно не уверен или был до этого не опытен?

— Даром? — сжимаю между пальцев капельку серёжки, раскачивающейся от её хромающих движений. — Замёрзла, красавица?

— Нет, — шепчут накрашенные ярко-красным цветом губы. — Руки убери.

Выполняю просьбу и даже завожу их за спину, сцепив предплечья на уровне поясницы.

— Что с тобой можно делать?

— Всё.

— Оль…

— Кто это?

Не понял? Ролевая, мать твою, игра? Воздержание по сексу, по-видимому, отменяется. Сколько я с ней не был? Тут всё точно — с начала ноября. Крупная ссора, непростой и жёсткий разговор, и я лишился даже виртуального наслаждения. Лёлька обрубила мне «видос», обмотав «зрачок и фокус» клейкой непрозрачной лентой. Сейчас припоминаю, как громко я орал, когда пытался выдрать у неё из рук испорченные камеры, по-прежнему стоящие на своих местах, но ставшие абсолютно бесполезными без зорких глаз.

— Как тебя зовут? — предлагаю ей ладонь.

— Как ты хочешь.

— Пусть будет Лёля, — мгновенно отвечаю.

— Хорошо, — вложив длинные, прохладные, немного влажные пальцы, ко мне выходит, переступая через небольшой порог. — Куда?

— Пойдём ко мне, — затылком направляю.

— А где ты живёшь?

— Здесь недалеко.

Всего каких-то пять моих шагов и двадцать пять её на этих бешеных ходулях и при нормальном скоростном режиме. Увы, я сильно разогнался. Похоже, начинающая проститутка не умеет на таком ходить или тупо не старается. Ольга шаркает и подворачивает стопы, при этом грубо чертыхается и проклятия под нос бухтит.

— Блин!

— Снимем? — смотрю на наши ноги, цепляясь взглядом за нежный педикюр на мелких пальцах. — Красивый цвет.

— Нет.

— Нет? — поднимаю голову, чтобы заглянуть в лицо.

— Снимать не буду. Веди! — гордо задирает нос, на переносице которого лежит гипюровая маска.

Кот вьется рядом, подстраиваясь под черепаший шаг.

— Он… Это нормально?

— Павел не только мой сутенер, но и телохранитель. Неизвестно, на кого можно нарваться. Подстраховка не помешает. Чтобы клиент не заигрался, он будет присутствовать.

Надеюсь, что только лицезреть, но никак уж не участвовать. Хм? А как бы ей тактично намекнуть, что аренда однокомнатной квартиры осуществляется при одном условии о том, что вынужденный съёмщик не имеет шерстяных. А впрочем, какая к черту разница? Никто ведь не узнает, что наш котейка посетил дворец, за который основной хозяин уже как будто получил достойную, а не только полную и своевременную оплату.

— Я ведь постоянный клиент, — ухмыляюсь.

— И что?

— Не обижу.

— Поменьше текста, мальчик.

Настрой хороший: крепкий и уверенный. Как говорится, осталось дело за малым:

«Юрьев, не подведи!».

То же время

Она сидит на кухонном столе с широко разведенными ногами, между которыми пристроился я, основательно поехавший мозгами от того, что вытворяет «дорогая проститутка», роль которой сейчас играет слишком расфуфыренная, обнажившаяся донельзя Лёлька. Талантливо играет дрянь. Играет, играет… Старается, строит и что-то мерзкое изображает. А главное, совершенно не стесняется. Вторая кожа? Дремлющее альтер эго? Скрытая под эластичной тканью ряха? Резная маска? Вымышленный персонаж? Истинная сущность или биполярный экземпляр, для которого наконец-таки настал шикарный звёздный час?

— Ты женат? — шепчет хрипло, порхая узкими ладонями по моей груди. — Какие каменные мышцы! Почти броня. Тебе иголкой не проткнешь — сломаешь сталь?

— Наверное.

— На какой вопрос ответ?

— На оба.

— Не уверен в семейном статусе? Разногласия? Она, конечно, стерва?

— Сменим тему, детка.

— Согласна. Так неужели никто не пробовал?

— Что именно?

— Сделать в этом панцире небольшую дырку.

— Увы. Будешь первой.

— Обойдусь, пожалуй. Зачем уродовать такую красоту?

— Красоту? — лениво скалюсь, подозрительно прищуриваюсь, но про себя задушенно смеюсь.

— С этим не поспоришь. Ровный нос, восточный разрез глаз, не пухлые и не худые, в меру привлекательные и даже чувственные губы, мягкая щетина и стильная причёска. Только-только начинающаяся чернобурка, — накручивает, не спеша, себе на палец прядь.

— Чернобурка?

— Редкая седина. Вот здесь, — прочесывает пальцами себе висок. — Чёрный перец с белой солью.

— Это разве хорошо?

— Мужчину, во всяком случае, не портит. Куда гаже выглядит, когда вы начинаете натягивать себе на лысину три волосины или выкрашивать в специализированном салоне в безумный махогони редкую, но всё одно засаленную и вонючую щетину.

— Согласен.

— Мне нравится, как ты одеваешься, а после подаешь себя. Есть оплаченный стилист или полагаешься на собственный вкус?

— Роскошь мне не по карману, — плечами пожимаю.

— Роскошь?

— Стилист и персональный имиджмейкер, — на всякий случай уточняю.

— А-а-а, — с осуждением, что ли, произносит?

— Разочаровал?

— Отчего же? Нет. Значит, вкус хороший. Ты следишь за этим, но не маниакально, а по необходимости. По-мужски, так сказать, без фанатизма. Ноль косметики, но до хренища шарма. Что не так?

— Это, что ли, главное?

Прекрасно помню, что об этой внешности сегодня мне сказала мать: смазливый, но пустой и бессердечный; трусливый, однозначно жалкий и безвольный; временами истеричный, но всё чаще импульсивный, нервный, определенно аффективный.

— Отве-е-е-ть, — а я, наверное, заискиваю и жалобно прошу.

— Не главное, конечно, но для кого-то важное, — она качает головой и добродушно улыбается.

— Есть разница? Ты не с каждым, я полагаю… — пытаюсь что-то там начать.

— Нет, не с каждым. Выбираю, безусловно.

— Я, по-видимому, подошёл? Параметры совпали? Или просто повезло? Нарвался, когда возвращался домой? Как этот выбор происходит?

— Посмотрим. Рано пока судить о совместимости. Ты должен проявить себя в постели и…

— Покорить?

— В точку! Но ты мне, чисто внешне, конечно, понравился, — пожав плечами, серьёзно произносит. — А ты не мог бы помолчать?