— Ты что, не рад? — на той стороне наш лучший в мире шеф как будто замирает.
— Рад.
Ещё и как!
— Ты надрался, Ромка? Голос не такой. Не такой, как обычно. Скорость подачи, если честно, сильно раздражает. Волочишь буквы и нечётко отвечаешь. Где ты?
— В ЗАГСе, — громко выдыхаю. — Там, где был минуту назад.
Он не уверен, полагает, что я нагло вру? Где же мне ещё быть?
— Тут возникли небольшие проблемы.
— Да уж. Тяжело разводиться, когда кругом такое откровенное неуважение.
Кто-то чересчур настойчивый пробивается по второй линии, забивая нежной трелью негромкий голос босса. Я убираю от уха телефон, чтобы посмотреть на того, кто хочет дозвониться.
«ЛЁЛЯ» — высвечивается имя абонента.
Жена нашлась? Надеюсь, что она здорова, счастлива, жива.
— Дай мне отгул, — хриплю, но быстро добавляю тихое и скромное, — пожалуйста.
— Всё в порядке?
Пока не знаю.
— Да, конечно.
— Пофиг, Юрьев. Недели хватит для того, чтобы утрясти семейные проблемы?
— Спасибо.
«Спасибо, настоящий друг!» — про себя произношу, а вслух:
— Пока, — прощаюсь.
Прищурившись, разглядываю имя той, кого здесь битых два часа зевая, дожидаюсь.
— Да! — с той же интонацией отвечаю.
— Привет. Уже освободился? — издевательски стрекочет «колокольчик».
— Нет.
— Почему так долго?
Она, похоже, насмехается.
— Потому что тебя здесь нет. Когда появишься? — укрыв, как куполом, динамик, губы, шепчу, раздирая голосом чувствительный к полутонам микроскопический микрофон. — Ты забыла? У нас сегодня запланирован развод и…
— Был запланирован, — вдруг перебивает. — Планы изменились, Юрьев.
— С чего бы? — встаю и распрямляюсь, мельком замечаю движение с правой стороны, там, где находится дверь в кабинет, в который у нас была расписана заранее выстраданная кровью-потом очередь.
— Я кое-что посчитала…
— Я жду тебя в течение получаса, Куколка, — повожу плечами, разминая шею.
— Что? — от бывше-девичьей фамилии Оленька впадает в ступор, активно тормозит и настроение на что-то гневное меняет. — Как ты меня назвал?
— После развода ты возьмешь свою фамилию, полагаю. Не захочешь оставаться с ненавистной и…
— Ты дурак, что ли? — громко, почти с визгом восклицает.
— Я устал, — подложив себе под лоб согнутую в локте руку, упираюсь телом в деревянную панель и напираю массой. — Ты права — шансов нет. Твое прощение для всех, но не для меня. Значит, не судьба. Я согласен на развод, но буду помогать с ребёнком. Буду приходящим-уходящим папой, раз иначе не выходит. Уговорила. Твоя взяла. Сдаюсь, Ольга Алексеевна.
— Юрьев! — вопит жена. — Сволочь ты такая. Господи! Иди ты на хрен…
Чего ей надо? Я, правда, ни черта не понимаю.
— Я жду тебя на побережье, — внезапно оборвав поток из причитаний, звонко сообщает, — на том месте. Помнишь? — что-то шепчет в сторону, хотя я всё прекрасно слышу. — Если не забыл, конечно. Кто я, в самом деле? Дурочка, которую ты взял поиграть, а потом… — Лёля громко шмыгает носом и приглушенно всхлипывает.
— Не плачь. Слышишь?
— Не опаздывай…
Ах, сколько было ненависти во взгляде женщины, которая так и не дождалась нас, чтобы развести и прекратить сильно затянувшуюся агонию! Она плевалась и размахивала руками, повторяя заученные фразы о важности и неприкосновенности уверенной ячейки общества. Прочла торжественную речь, которую вещает тем, кто в первый раз вступает в брак, предполагая долгую, счастливую супружескую жизнь, не думая о возможном горьком будущем.
Под занавес женского солирования я был вынужден пообещать, что если в следующий раз мы с Лёликом надумаем с помпой разводиться, то совершим этот акт не здесь, по крайней мере, не в этом жутком ЗАГСе…
Светлое широкое пальто, голубой берет с крупной вязкой, чёрные перчатки и огромный шарф, проколотый дешёвой детской брошью. Аист несёт голого ребёнка — это чокнутая мать и её дурацкий подарок на день рождения Лёльки.
— Я ждал тебя, — без предисловий забегаю, при этом хватаю за руку и резко разворачиваю лицом к себе. — Штормом любуешься, собою наслаждаешься?
— Да и да.
А у неё в глазах стоит вода. Вода, вода, вода… Кругом солёная дрянная влага.
— Что случилось?
— Я беременна, — заглядывает мне в лицо, как будто хочет поощрения. — Представляешь? Ты понимаешь, что я говорю? Мне на колени встать, чтобы ты проявил участие или…
«Молодец! Вот так, вот так. Надо же. А ты не верила и в чём-то сомневалась» — сказать с издёвкой и за ушами грубо почесать?
— И что? — отпускаю руку.
— Я беременна, — закрыв глаза и выпустив слезу, стрекочет, — беременна, беременна…
Ей нужно достучаться? Донести? Поведать? Рассказать и объяснить? Заверить и попросить порадоваться?
— Оль…
— У нас будет ребёнок, Рома. Вот, — запустив руку к себе в широкий боковой карман, что-то там старательно отыскивает, — это снимок сына. Хочешь посмотреть?
Нет! Я всё увидел в прошлый раз. Хватит. Пусть на хрен уберёт. Не желаю вспоминать и что-то видеть. Счастье можно сглазить. Это нехорошая примета.
— И что? Ты не явилась в ЗАГС. Мы не развелись, но я все равно уйду.
— Не надо, — Ольга виснет на моих плечах, закинув руки мне за шею, крепко-крепко обнимает. — Это мальчик, Рома. Слышишь?
— Да, — прикасаюсь к её берету своим виском. — Он уже большой? Откуда знаешь?
— Нет, ты что, — прыснув, еле слышно отвечает. — Совсем крошка. Обыкновенное предчувствие. Не злись, пожалуйста. Не уйдешь?
Не решил пока.
— Там видно, что он парень? — нежно обнимаю. — Не плачь, тише-тише.
— А ты не уходи, — лезет носом в ухо. — Почему не обещаешь?
— Я не хочу уходить, но ты настаиваешь.
— Понял, каково это, когда кого-то ждёшь, а он, засранец, не является?
Что-что? Так значит, всё было спланировано заранее?
— Ты специально, что ли? — зубами задеваю сползающий с головы берет.
— Конечно, — красиво плачет и смеётся. — Почувствовал? Приятно было? Как ощущения?
Откровенно говоря, не очень.
— Да и нет.
— Значит, действие требует повторения-закрепления. Мне хотелось, чтобы ты попал в ту же ситуацию, что и я год назад. Например, покраснел перед этими занудами, которые сочувствующими зеньками тебя, как экспонат, рассматривают, потом отчитывают, изображая классных дам, потом направо и налево раздают непрошенные глупые советы. Как ощущения, Рома? Ты так и не ответил.
Я был унижен, однозначно оскорблен, а сейчас… Я в бешенстве. Но чуточку обескуражен!
— Изначально развод не предполагался? Правильно понял? — мягкой силой впечатываю податливое тело в себя. — Идем в машину. Тут прохладно. У меня есть кофе и печенье.
— Нет, не предполагался. Я тепло одета. А мороженое?
К несчастью, не предусмотрел.
— Это, видимо, расчет? Можем заехать в кафешку, там и выберешь.
Ей-богу, если скажет «да», то сегодня многократно будет за подобное наказана.
— Наука жизни. Штраф. Дисциплинарное взыскание.
Рано радовался, когда виртуальный товарищеский суд меня как будто миновал. Молодая Юрьева никогда и ничего не забывает.
— Зараза! — впиваюсь в шапку, клыками неосторожно задевая податливую кромку уха.
Ольга взвизгивает, сколопендрой извиваясь, возмущается:
— Отпусти, отпусти-и-и-и. Дурак!
— Нет! — всё же выпускаю и, наклонившись назад, раскладываю Олю на себе.
Кружу её, заглядывая в яркие глаза. Это счастье? Да? На последнее надеюсь.
— Где ты была? — завершая оборот, лениво останавливаюсь.
— У врача, — портит мне прическу, взъерошивает волосы, прочесывает острыми ногтями спрятанную под шевелюрой кожу. — Плановый визит. Обязательный учёт и все дела.
— Без меня?
Забыл-забыл! «Дура-а-а-к». Ведь я перевоспитывался.
— В следующий раз пойдем вместе. Смотреть на сына будешь, старатель?
— Старатель?
— Забыл, как педалировал процесс? Сейчас я чувствую себя удачно спешившейся наездницей. Твое тело застыло у меня между ног, Юрьев. Там зияет огромная дыра, а походка с некоторого времени называется кавалерийской.
