— Жду с огромным нетерпением.

— Скажет-скажет, а потом… М-м-м, — похоже, босс, поджав по-детски губы, подкатывает сверкающие ярко с некоторых пор глаза.

— Убьёт, что ли?

Начфин напрашивается на тест-драйв или Сашенька не может без меня? Скучает? Вполне возможно, что в этом есть кое-что интимное и нечто большее? Скорее всего, финансовый директор давно и безответно в кого-то из присутствующих здесь влюблен. А если дать Сашуне шанс и посигналить разрешающим оттенком светофора? Как быстро писька холостая попадёт в дивизион хромых, слепых или невинно убиенных мудаков?

— Я сейчас, — негромко произносит Асик.

Пойдет меня искать, а найдя, за шкирку выдернет и приведет в сегодня слишком шумный зал? Живой не дамся и никуда из ванной комнаты не выйду.

Ей-богу, как же так? Не могу поверить в то, про что в десятый раз прочитываю в пока еще амбулаторной карте постоянной пациентки медицинского учреждения, предназначенного исключительно для женщин. Интимные отношения с мужем были регулярными и почти всегда без контрацепции в любом её возможном виде. И так на протяжении двадцати бездетных лет. Да! У нас с ним не было проблем в постели. Однако всего лишь дважды Юрьев смог достучаться до меня, чтобы наградить подвижным эмбрионом.

Восемь недель… Господи, опять? По новой? Обсудим жёсткие условия? А нужно ли оно? В особенности, если учесть, что в городском центральном ЗАГСе тринадцать дней лежит очередное заявление с задравшей наши власти просьбой о расторжении изматывающего брака. Год прошёл довольно быстро, а это значит, настало время выполнять всё то, что было клятвенно обещано триста шестьдесят пять дней назад.

— Олечка, тук-тук? — скребётся еле слышно Ася.

— Одну минуту, — поворачиваю вентиль и подставляю сложенные лодочкой ладони под бьющую холодную струю. — Дай несколько минут, пожалуйста. Я не закончила. Не жди меня, иди к гостям.

— Всё нормально? — шепчет Красова под дверью. — У тебя что-то случилось? Болит или просто неспокойно на душе?

Даже не знаю: плакать или, чёрт возьми, смеяться? От радости, от горя, из вредности, по дурости, назло врагам, на радость людям?

— Голова кружится, — наклоняюсь над неглубокой раковиной, опрыскивая ледяной водой лицо, купаю вспотевшие от внезапного перевозбуждения, горячие ладони.

— Может быть, таблеточку дать?

Не откажусь, конечно. Но именно теперь не стоит, вероятно, заниматься необдуманным лечением.

— Ась, я сейчас выйду. Потом поговорим. Не через дверь. А с таблеткой… Пожалуй, обойдусь.

— Что она там делает? — а вот и Терехова подвалила. — Будем ломать?

Ведьма с выдумкой! Как так вышло, что эта киса влезла в наш с Красовой тандем, обрела в нём сильный статус и даже некоторое уважение? И никуда от Инги мне с Асиком не деться. Везде найдет и обязательно примкнет, а если не примкнет, то стопроцентно встрянет. Хотелось бы заметить, что беспокойной дамы стало слишком много в моей спокойной жизни. Сей факт не раздражает, а скорее удивляет и немного забавляет.

— Подите прочь, — оперевшись на край раковины, недовольно бормочу.

— Твой Юрьев наконец-то подрулил, если это интересно, а в настоящий момент профессионально мостит крутую тачку перед домом, — произносит Инга. — Грустный, очень хмурый и весьма сосредоточенный. Слышишь? Будет злой?

Огромные проблемы с папой. Старшему, к сожалению, с каждым днём не становится лучше. Скорее, наоборот. Лечение не помогает, однако стремительное развитие всё-таки немного сдерживает, при этом Игорь Николаевич вынужденно проводит почти всё время на ядовитых капельницах, болезненных процедурах и бесконечных рентгенах в специализированном стационаре, строительством которого когда-то занималась наша фирма. Босс считал этот государственный заказ особо важным и весьма полезным делом. Делом собственной чести. Красов — бескорыстный шеф. Справедливый, трудолюбивый и слишком деятельный мужчина. Ещё, конечно, прозорливый и крайне дальновидный человек. Поэтому на сам проект и возведение почти с нуля крутого онкоцентра потратил собственное время и солидный, дорогостоящий человеческий ресурс, за что город в качестве достойной оплаты за выполненные, как обычно, на «пятёрку» строительно-монтажные работы выплатил солидный гонорар и выдал Красову пожизненный карт-бланш, закрепив тем самым архитектурно-проектировочную монополию на местном стремительно развивающемся рынке. Кто же знал, что первым, посетившим высококачественное заведение, станет пожилой тяжелобольной отец начбеза той же фирмы.

— Отойдите, пожалуйста, от двери, — я вытираю насухо ладони, внимательно разглядывая свой внешний вид.

— Цыпа, что там? — кричит наш босс.

— Всё хорошо, — Ася моментально отзывается. — Оль…

— Нам вызвать для Лялика психиатрическую бригаду? Организовать смирительную рубашку? Нарядик подтянуть? Навалиться крупными плечами на дверной проём с неугомонным Котяном? — хохочет идиотом Фрол. — Иди сюда, трусиха. Я всего лишь хочу с тобой потолковать под музыку на чётенькие три с лишним четверти. За ноги не очкуй — не отдавлю.

— Саш, прекрати, — лепечет Инга и тут же обращается ко мне. — Лёль, не слушай.

И снова — в мыслях ничего такого не было. Вот чёрт придурковатый! Да что с него, в конце концов, возьмешь?

Налюбовавшись вдоволь на себя, почему-то останавливаюсь расфокусированным взглядом на маленьком, дешёвом, но в то же время очень элегантном украшении, которое, между прочим, подарила мне… Свекровь!

Марго на тридцать девятый день моего рождения в качестве милой безделушки, о которой я просила исключительно из вежливости и чтобы не обидеть стариков, преподнесла небольшую брошь в виде аиста, удерживающего в здоровом алом клюве белоснежную пелёнку, в которой бултыхается новорожденный карапуз, неуклюже шлёпающий пухлыми ладошками по длинной шее птицы, несущей по известной всем традиции его к заждавшимся родителям.

Любимый сын надменно фыркнул и что-то нехорошее сквозь зубы процедил, когда в тот день увидел сильно нервничающую мать, цепляющую мне на блузку дешёвую бирюльку. Маргарита Львовна и мой Юрьев почти не разговаривают: «Привет-пока. Да как дела?». Однако, как это ни парадоксально выглядит, при каждой нашей встрече я остро чувствую вину, испытывая при этом так называемый испанский стыд за мужа. Наш младший бесится и фортели выкидывает, а я жалею Маргариту и, видимо, прихожу к ним в дом только лишь назло ему.

Неужели эта брошка помогла? Я в подобное, естественно, не верю, но ведь что-то мать творила в пустой квартире, пока присматривала за Паштетом. Колдовала, связывая наши рукава.

Щёлкнув замком, открываю резко дверь и тут же натыкаюсь грудью на девчонок.

— В чём дело, Лёля? — смотрит исподлобья Инга.

— Съела что-то не то, — хочу протиснуться сквозь слабый строй. — Сильно пучит и нудит. Вы позволите?

— Не обращай на него внимание, — осторожно дёргает рукав моего свитера. — Просто потанцуй с ним. Пусть успокоится.

— Ты пристраиваешь меня к Фролову, Инга?

— Я хочу, чтобы Саша хоть несколько мгновений помолчал.

Вот это поворот! То есть, по её мнению, он сохраняет тишину, когда якшается со мной?

— Ин, то ли глупо, то ли дебильно выглядит. Подловато, если угодно. Ты не находишь?

— Нет.

— Так надоел?

— Нет.

Одновременно оборачиваемся, отвлекаясь на звук захлопывающейся входной двери, проём которой пересекает промокший сильно Рома.

— Там, что ли, дождь идёт?

— Это Юрьевские слёзы, — язвлю, встречаясь нежным взглядом с мужем.

«Привет!» — шепчу ему, не произнося ни звука.

«Привет!» — кивком здоровается и сразу начинает раздеваться.

Влажные волосы, мокрое короткое пальто, тёмно-синий гольф и узкие, сохраняющие стрелки, чёрные наглаженные профессионально брюки. Юрьев довольно строг в одежде и собственному вкусу никогда не изменяет. Обожаю, когда он выглядит ищущим на свою задницу определенных приключений загнанный, с огромным, закинутым на плечи языком самцом.

— Ты такая колючая, — настырно ноет Асик. — Кусаешься и злишься. Почему так? Твое настроение зависит от погоды?