«Может, стоило попытаться?»

Разумеется, никого резать я бы не стал, но освободить проход, распугав ялов, мог. Что ж, вот и доверяй теперь местному населению. Впрочем, у меня ещё две попытки, ведь речь-то шла о трёх основах. Должно быть, так лорд назвал другие народы.

Неподалёку от шатра находился вход под землю, а там, за комнатой тюремщика в тусклом свете факелов я увидел решётки. В голову уже закралось слово, которое здесь вряд ли раньше звучало. Означало оно лишь одно — конец.

— Разбрасываешься словами, акаст, какого демона?! — Лорд Диданий выглядел злым после признания Халуна о том, что тот пообещал пришельцу жизнь.

— Он не заслужил смерти, хотя своё поведение искупил сполна. — Перед глазами акаста всё ещё стояла немая картина, как человек корчится от простейшего ползновения в мысли. Если бы дело довели до конца, ял потерял бы свой ярлык, так как не сдержал слово, данное при свидетелях. Будь он чуть пониже, его бы и вовсе могли изгнать.

— И что теперь? — устало произнёс Диданий. — Будет сидеть, прожирать наши запасы? Сам знаешь, урожай не порадовал, а он явился в самое начало оборота.

— Пригласите кого-нибудь из Плаишкóра, марны снимали такие преграды. Мы проверим, вычистим и пошлём прочь. К тому же, давно пора сократить продовольствие тюремщикам. Некоторые уже в дверь не помещаются. — Конечно же, это он сказал для красного словца, вышеупомянутые ели много, но в двери всё-таки помещались. А вот, чем питались заключённые — отдельный вопрос.

В голове Дидания промелькнула крамольная мысль, но он успел выловить её.

— А если он действительно...

— Тогда кому-то придётся приносить извинения, — усмехнулся Халун, не дождавшись продолжения, а надо сказать, что лорд Диданий был очень гордым.

— Отправить бы тебя... подальше, — процедил он сквозь зубы. — в Крислеме давно мага просят, будешь там канохов выжигать. А нет! Здесь сидеть будешь, Чууну давно пора обучать, а там вместе и поплывёте.

— Помилуйте! — сквозь улыбку взмолился акаст.

— Вот и помиловал, здесь тебе ничего не угрожает.

— Канохов выжигать безопаснее.

***

Дня три, наверное, прошло, прежде чем моё терпение окончательно лопнуло. Рацион из полностью растительной пищи, ужасная сырость, странные звуки и холод сделали своё дело. О каждом из этих зол можно даже кратко рассказать: кормили в темнице горькой гадостью, похожей на зелёное месиво, приправленное опилками или более крупными кусочками древесины. Конечно, это была какая-то кисленькая трава, но прожевать жёсткие стебли я не мог. Сырость объяснялась только лишь расположением темницы — под землёй, но лучше от понимания этого не становилось. Громкие и тихие — самые разные звуки доносились из дальних концов темницы, где даже факелы не горели. Стоны — ещё не самое жуткое, из чего они состояли. Холод пробирал от той же сырости. Наконец, вся моя одежда, в том числе и пальто, которое мне любезно оставили, за всё времяпрепровождение превратились в тяжёлые мокрые тряпки. Даром, что ещё не испачканные. Хорошо, хоть, отхожее ведро снабдили крышкой, но этот факт не сильно исправлял картину. А я ещё пыток ждал! Это и есть самая настоящая пытка — сидеть здесь и помирать от холода! В общем, всё время, пока находился в темнице, я копил злость.

«Что ж, ялы, — крутилась у меня мысль. — Придёт время — пожалеете!» — и с каждым разом терял уверенность, вслух я это сказал или нет.

«Надо отсюда выбираться», — решил я однажды ночью. Ну, вообще-то эта гениальная мысль посещала меня и раньше, но своего апогея она достигла именно в этот самый момент.

Имелась, правда, одна небольшая, но непреодолимая проблема: Чтобы выйти, нужно открыть дверь, а ключ мне, как назло, не выдали. Те, кто ходил «кормить» меня при себе не имели ничего кроме новой миски со свежими зелёными субстанциями — должно быть, меры предосторожности тут зашкаливали так же, как и сырость в воздухе.

Осмотрев решётку глазом инженера, эт который — левый, я ничего особенного не увидел. Тонкие то ли медные, то ли бронзовые прутья, отлитые в форму и соединённые между собой через отверстия гвоздями. Пять колец-петель, приделанных кузнецами. Они надевались сверху на пять штырей в раме, и давали возможность открывать дверь наружу. Собственно, именно в них я и обнаружил одну слабость, которой решил воспользоваться. Оставалось лишь рассчитать, день на улице или нет. Если вспомнить, то шёл я по большей части ночами, а в светлое время суток засыпал. Сам или от чьего-то вмешательства — не важно. «Обслуга», как я понял, приходит утром и вечером, чтобы забрать тарелки, опустошить ведро и принести мне ещё материала на переработку. Едой я такое назвать ну никак не мог. А после в полночь, когда я бодр и полон сил, идёт обход — один единственный стражник, сверяясь с каким-то листочком, заглядывает за решётки. Насчёт дневных обходов я не удосужился узнать, хотя кто-то приходил, когда я пытался уснуть.

Вскоре, когда по моим внутренним часам наступил вечер, а вынесший пустые тарелки ял скрылся за толстой деревянной дверью, я чуть подождал и принялся за работу. Взявшись за прутья, я приложил усилие наверх, но дверь поднялась лишь на миллиметр, издав при этом громкий скрип. Когда ялы его открывали, чтобы впустить меня, он же заставил меня вздрогнуть изнутри.

Всё-таки, я немного недооценил тяжесть решётки, но так или иначе, прогресс появился, и его следовало чем-то закрепить. В комнате я не нашёл ничего твёрже деревянной крышки ведра. Его как раз недавно сменили, и я не успел ещё... не успел. Подложив её под едва снова не упавшую дверь, я, удовлетворённый проделанной работой, но обессиленный, уселся на кровать.

Про это чудо мучительской мысли, кстати, можно отдельно рассказать, потому что кровать здесь — самое ужасное, что могло случиться со мной в темнице. Конечно, я предполагал, что тюремная фурнитура — не фонтан, но лучше бы её вообще здесь не ставили, а заместо постелили шконку или даже просто доски положили. Угораздило же меня плюхнуться на неё в первый же день! Дело в том, что прошлые постояльцы продавили её до металлических перекладин, расположенных поперёк позвоночника. Они, не много не мало, врубились мне в спину, оставив болезненные и яркие синяки. Даже сложенное пальто не исправило положение.

Положив голову на кулак, я задумался. Решётку-то, может, и подниму, но что делать дальше? А, собственно, и ничего хитрого. Город я видел, пусть и с небольшой высоты, но один довольно заметный ориентир запомнил, а от него прямую дорогу через весь город.

Хорошо. Что дальше?

На своих двоих я далеко не уйду. За день человек проходит в среднем километров сорок, и хоть я никаких карт здесь не видел, думается мне, что между населёнными пунктами побольше пяти километров. Лошадей я слышал, когда шёл за Халуном по городу, и это давало надежду, что на краю города, за Живой Стеной я встречу хотя бы одну конюшню. Было бы здорово ещё уметь управлять скаковым, но, думаю, разберусь.

А потом меня посетили мысли, что сбегать, возможно, не лучшая идея, но я их отмёл сразу же. Конечно, здесь на казённом пайке можно худо-бедно прожить, но привыкать к таким условиям я стремился меньше всего. Лучше на природе выживать, чесслово! Кроме того, пока я размышлял, ко мне вернулись силы. Посему я решил потягать решётку ещё. Вдруг повезёт?

Потянув изо всех сил, я снова добился того пронизывающего скрипа, но после него раздался металлический щелчок, после которого дверь, сдерживаемая ригелем с противоположной стороны, начала поворачиваться. Теперь оставалось только отодвинуть её в сторону от замка, и можно хоть в тот же день на металлолом идти сдавать, если здесь его вообще принимают.

Однако я рано радовался: передо мной стояло ещё множество задач: выйти из подземелья, покинуть город, попробовать пробраться через лес, или двигаться по дороге, стараясь не попадаться соглядатаям на глаза. А кроме этого, не хотелось бы наткнуться на лагеря и банды разбойников, которые в таком обществе — не редкость.