До сцены было метров пять, бабки наверняка страдают старческой дальнозоркостью, поэтому шансы, что одна из бойких старушек признает в Витале грабителя, мчавшегося по коридорам типографии, были очень и очень велики. Виталя попытался вывернуться из рук профессора, но Иван Терентьевич оказался неожиданно сильным. Он усадил Гранкина в кресло и прижал к жёсткой спинке.

– Как вы думаете, почему среди нас нет ни одного старичка? – звонко крикнула в микрофон одна из бабушек.

– Запилили вы их до смерти!

– И на кладбище отволокли! – послышались варианты из зала.

– А потому среди нас старичков нет, что не поют они, оттого и перемёрли! – крикнула бабка. – Вы думаете, мы вам сейчас частушки исполнять будем?

Виталя низко нагнулся, делая вид, что рассматривает свои ботинки.

– Вань, – зашептал он панически, – мне срочно свинтить надо отсюда!

– Так счас самое интересное начнётся! – профессор положил на спину Витали тяжёлую руку.

– Нет, мы частушки петь не будем! – выкрикнула бабка и вернулась в строй.

– Свободу Анжеле Дэвис, от Анжелы Дэвис руки![7]  – напористо заголосили бабки звонкими детскими голосами.

Зал зашёлся хохотом и аплодисментами, профессор сунул два пальца в рот и засвистел. Воспользовавшись этим, Виталя ринулся к выходу. Он успел выскочить за дверь и оказался в просторном холле.

– Дайте свободу нашей Анжеле, дайте свободу, су-уки! – донеслось до Витали из зала.

Слышать он не мог эту «Алую зорьку»!

– Вить! – слегка прихрамывая, в холл выбежал профессор. – Ну, ты чего, Вить! Такие распрекрасные бабушки! А песни поют какие! Я к ним Маргариту свою направлю, а то всё дома сидит и жужжит, и жужжит!

– Вань, ну не люблю я этого! Песни всякие, хор, старушки. Не люблю! – Гранкин почти бегом направился к двери.

– Вить, ну прикольно же! – профессор бежал за ним.

– Я не хочу слушать бабушек! – крикнул Гранкин и выскочил на улицу. Там, оказывается, уже стемнело, и город приукрасился вечерними, разноцветными огнями. – Не хочу! У меня эта... фобия!

– Что?!

– Страх старушек!

– Очень интересная фобия! – Профессор бежал рядом, не отставая ни на шаг. – Могу порекомендовать специалиста!

– Не надо мне специалиста. – Виталя резко остановился. – Шут с ней, с этой фобией, пусть будет.

– Ты прав, Вить. У всех сыщиков обязательно должен быть маленький прибамбас.

Они уселись в машину.

– Мне теперь срочно купить нужно изюм, апельсины, лимон и винные дрожжи, – озабоченно пробормотал Иван Терентьевич, заводя мотор.

– Вань, как там у соседа твоего, Крылова, тихо? Он не появлялся? Разгром в гостиной не видел? Милицию не вызывал?

– Нет, не появлялся. Я с утреца на чердак залез, вход с чердака на половину Крылова крышкой закрыл и для верности гвоздями заколотил, чтобы в мою сторону никаких подозрений. Ты уж, Вить, разберись поскорей, что там у соседа происходит! И тогда мы с тобой задружим без всякой корысти и деловых бесед. Как ты думаешь, Вить, где лучше изюм брать, на рынке или в магазине?

– Я, Вань, без корысти с тобой общаюсь, – грустно сказал Виталя. – Рынок сейчас уже не работает, так что остаётся только магазин. Галка для булочек всегда в магазине изюм берёт, без косточек. В магазине дешевле.

– Галка у нас кто? – поинтересовался профессор. На «мерсе» он ехал чинно и благородно – соблюдая все правила и скоростной режим.

– Галка у нас замечательная жена. – Виталя отвернулся и засвистел. Его опять одолело желание всё рассказать о своём несчастье и, пожалуй, профессор был бы лучшей «жилеткой», чем Эльза. – Слушай, а в какой гостинице живёт этот Крылов? Мне бы поговорить с ним.

– Понятия не имею. Но если хочешь, могу узнать.

– Узнай, Вань, мне очень надо.

Профессор кивнул и затормозил у Виталиного подъезда. Гранкин вздохнул и вышел из «Мерседеса». Эх, жалко его сейчас «барин» не видит.

– Вань, а зачем тебе апельсины, лимон, изюм и винные дрожжи?

– Так вино делать! Из одуванчиков! Культовый напиток! Брэдбэри, слыхал?! Одуванчиков у меня во дворе пруд пруди, а вот апельсины не растут...

– Тебя надули, Вань, – перебил его Виталя задумчиво. – Ну, сам подумай, если ты используешь апельсины, изюм и лимоны, то какое к чёрту это вино из одуванчиков?

– А вот тебе бы всё взять, да с небес на землю и шваркнуть! – заорал Иван Терентьевич. – Я понимаю, у тебя работа такая... приземлённая, но виноделие ты не трожь! Ты мне, кстати, катетер принёс?

– Нет, Вань, забыл.

– За-бы-ыл! – передразнил профессор. – Завтра в восемь утра встречаемся на моей летней кухне. Я тебе, где Крылова найти, ты мне катетер. А после этого никакой корысти и деловых бесед. Идёт?! – Профессор вытянул в окно руку ладонью вверх.

– Идёт! – хлопнул Гранкин профессорскую ладонь.

– Свободу Анжеле Дэвис! От Анжелы Дэвис Руки! – громко пропел Иван Терентьевич и плавно тронулся с места.

«Москва нас встретила хмурым небом, моросящим дождём, и таким порывистым ветром, словно природа забыла, что по расписанию середина лета.

В другое время я бы впала в депрессию, но сейчас со мною был Геральд, и погода не имела значения.

Я даже не заикнулась о том, что мне надо бы побывать на своей квартире. Он повёз меня в «нашу» квартиру. Райончик был замечательный – «тихий центр», если такое определение ещё применимо к Москве. Квартирка была однокомнатная, но большая, и вполне тянула на «любовное гнёздышко»: большая кровать, барная стойка, комод. Да, комод, о котором я только могла мечтать – старый, большой, «бабушкин», с выдвижными ящиками. И как он мог затесаться в такой современный интерьер? Ещё там стоял туалетный столик с огромным зеркалом, весь заваленный косметикой. Такую косметику могла выбрать только я сама. Но в самое сердце меня поразил огромный зеркальный шкаф, весь забитый одеждой. Чтобы купить подобные тряпки, мне пришлось бы спустить все доставшиеся мне в наследство родительские накопления и забыть о платном обучении в институте. Тем не менее, вещи были моего размера и пахли моими духами.

Не скрою, мне было страшно вступать в новую жизнь. Пару раз я всё же ещё набрала Павлика, но электронная баба была неумолима:

– Абонент отключил телефон, или находится вне зоны действия сети.

Тогда я взяла, да и поверила окончательно – я Жанна и мне нравится ею быть.

Завтра вечером я сделаю за неё одно дело.

– Здравствуйте, Жанна Игоревна! – разулыбался охранник, выполнявший здесь роль консьержки. – Вернулись? Одна?!

Я улыбнулась, торопливо кивнула и шагнула в зеркальный лифт.

Я перестала удивляться, что меня узнают незнакомые люди.

Я нажала на кнопку с номером восемь и с замиранием сердца посмотрела на себя в зеркало. Тёмные волосы, белая кожа, родинка над верхней губой. Изабель Аджани в начале карьеры. Вот только осунулась очень за эту ночь – никогда так остро не проступали скулы.

Лифт неожиданно остановился на третьем этаже, и в него впорхнула слегка подрастрёпанная молодая дамочка с лёгким запахом дорогого алкоголя. На ней был только лёгкий халатик, который она на ходу запахнула.

– Ой, Жанка! – закричала она. – Вернулась? Здорово! Мой, представляешь, домой ни с того ни с сего припёрся, а я с Коксиком кувыркаюсь! Вопли, драка, перестрелка! Пока мой придурок Коксика скотчем пеленал, я вырвалась и к Ирке убежала! Отсижусь у неё, пока они не договорятся. – Дамочка опять подхватила разъезжающиеся полы халата. – А ты как? Твой где? Вы же вроде как на месяц отчалили? Поругались?

– Да нормально, – дала я ничего не значащий, универсальный ответ, натянуто улыбнулась и вышла из лифта, благо он остановился на нужном мне этаже.

– Эй, Жанка, заходи завтра вечером! Партия преферанса освежит наши заплесневевшие мозги!

Двери захлопнулись, лифт уехал. И охранник, и соседка вели себя странно. Будто бы я никуда не сбегала от мужа, а куда-то уехала с ним и почему-то вернулась одна. Думать об этом мне было некогда.