– Спасибо, Серж! И ещё. Раз уж мы с тобой всё равно вместе, пусть ей теперь принадлежит моя квартира и деньги, которые оставили мне после смерти мои приёмные родители. Ведь, понимаешь, это могли быть её родители! Если бы много лет назад продали не меня, а Жанну, тогда бы я помаялась всё детство с мамашей-алкоголичкой в полной нищете. Наверняка мне Жанка позавидовала, когда всё узнала! Ты же понимаешь, она – недолюбленный, недоласканный ребёнок. Даже поспорив с Геральдом, она на кон поставила поездку в Диснейленд! Это всё травмы детства.

– Ага, побольше силикона в груди, это тоже травмы детства. Знаю, ты мне всё рассказывала, – пробурчал Анкилов себе под нос. – Но будь по-твоему, дорогая. Мне не хочется ничьей крови накануне нашей свадьбы. Тем более, что я собираюсь провести медовый месяц на Кипре в своей вилле, где, кстати, в специально оборудованном бункере и находится моя шикарная коллекция картин, на которую ты покушалась. А?! Как идейка!

Я хотела поцеловать его в иссиня чёрную щетину, но не успела. В гостиную влетела Антонина.

– Там, там, там...! – закричала она, тыкая пальцем куда-то в сторону кухни. – Фи, фа, фу...!

– Тонька, ты песни поёшь? – строго спросил прислугу Анкилов.

– Мефистофель в стиралку запрыгнул, а я не сразу заметила и включила!

– Она имеет в виду Филимона, – объяснил мне Серж.

Я бросилась на кухню, со всего разбега впечаталась пальцем в нужную кнопку, останавливающую ход барабана, и рванула люк на себя. Поток тёплой воды хлынул на пол. Из мокрого кома белья выкрутилась клочкастая чёрная масса, полоснула безумным кошачьим глазом по нашей компании и чёрной молнией метнулась к окну. Мы глазом не успели моргнуть, как молния строго вертикально взлетела вверх и исчезла в открытой форточке.

Я слышала, что животные, как и люди, сходят с ума.

– Этаж? – уточнила я у Анкилова, хотя прекрасно знала ответ.

– Восьмой, – невозмутимо ответил Анкилов.

– Шансов нет, – вздохнула я, хотела заплакать, но не успела.

– Ага, размечталися, – Тонька выглянула в окно. – Вон он, за дерево зацепился, висит, как пиратский флаг, его ветром колышет! Только, Мефодьич, я его снимать не пойду, боюсь я кота этого. И собаки его боятся. Мефистофель он, а не Филимон. Может, пусть его там висит, а ?!!

– Серж!!! – заорала я и всё же заплакала.

– Ой, да сейчас я распоряжусь, – Анкилов, морщась, как от зубной боли, стал названивать куда-то по мобильному. – Анель, ну не реви! Я не выношу женских слёз больше, чем чёрных котов. Что ты хочешь, чтобы я тебе подарил?! – Он привычным жестом полез в карман за бумажником.

Я вдруг поняла, что могу позволить себе любые капризы, потому что очень похожа на маму банкира, особенно, если перекрашусь в блондинку.

– Десять сеансов для Филимона у самого лучшего в городе зоопсихолога! – навзрыд приказала я Сержу и топнула ногой.

Я искупалась, позагорала, опять искупалась, снова позагорала и мне стало скучно. Пляж был абсолютно пустынным, если не считать четырёх охранников, маячивших голыми спинами неподалёку. Когда я разделась, Анкилов приказал им отвернуться. Обычно они охраняли нас на пляже, под палящим солнцем, в костюмах, но сегодня Серж сжалился над ними и разрешил раздеться до плавок. Парни делали вид, что оглядывают окрестности, но по-моему, они, стоя, не закрывая глаз, спали.

– Се-ерж, мне скучно, – протянула я, глядя на его сильную загорелую спину. Он лежал на животе, раскинув руки и щекой прижимаясь к песку.

– Это болезнь всех богатых баб, – не открывая глаз, сонно ответил он. – Скука – самый дрянной диагноз. Но у тебя что-то слишком рано приключился первый приступ. Надеюсь, ты не пойдёшь воровать в магазины? Не заведёшь любовника?

– Заведёшь тут, – буркнула я и покосилась на спины парней. – Нет, Серж, ты не понял меня. Мне не скучно, а... скучно!

– Не понял, – согласился Серж и перевернулся на спину. – Моих мужских банкирских мозгов не хватает на то, чтобы понять смысл фразы: «Мне не скучно, а скучно!»

– Ну, я с удовольствием поскучаю ещё лет шестьдесят с твоими миллионами и меня не потянет ни заводить любовника, ни воровать в магазинах. Я закончу институт, рожу четверых детей и обязательно возглавлю какой-нибудь благотворительный фонд имени тебя. Но сейчас, в данный момент, мне скучно! Потому что пляж очень пустынный, море пустынное, с неба тоже никто не пытается меня рассмотреть, даже муха не пролетит мимо и завистливо не попялится на меня. А ведь я молода, красива, и у меня в собственности такой неслабый банкир!

– Что ты хочешь? – строго спросил меня Серж и рука его автоматически попыталась нашарить на голом тебе бумажник. Бумажника он не нашёл и ему пришлось почесать свою волосатую грудь.

Я пожала плечами.

Чего я хочу? Вроде всё есть.

– Пусть они спляшут, – кивнула я на голые спины парней.

– Парни! Пляшите! – крикнул Анкилов и громко запел незамысловатую мелодию канкана.

Выразив спинами полное недоумение, парни стали медленно задирать ноги.

– Веселее! Быстрее! За что я вам деньги плачу?! – заорал Серж и захлопал в ладоши, задавая правильный ритм. – Оп! Оп! Молодцы! Дорогая, тебе хорошо?! Может, им спеть?

– Нет! – От хохота я свалилась в песок. – Серж, я пошутила! Пошутила я! Не такая я сволочь! Парни, вам день отгула и ресторан за мой счёт!»

– Вань, если ты ещё раз чихнёшь, ты завалишь нам всю операцию! – прошептал Виталя и интенсивно почесал нос, чтобы самому не чихнуть.

– Пыльно тут, Вить. Я от пыли всегда чихаю, – в ответ прошептал профессор. – От пыли и от темноты. А ты знаешь, что чтобы не чихнуть, когда очень хочется, нужно посмотреть на яркую лампочку?

Виталя опять яростно почесал нос.

– Вань, ты эту яркую лампочку лучше в уме вообрази и не чихай больше. Сейчас это вопрос жизни и смерти.

– А-а-а-апчхи! Я всё-таки, Вань, не совсем всё хорошо понимаю. Мы зачем здесь? Караулим убийцу!

– Да, чёрт возьми! Вань, умоляю тебя, вообрази самую яркую лампочку в мире и перестань чихать! А-а-а-апчхи!

Уговорить профессора устроить засаду на чердаке его дома оказалось нетрудно. В полвосьмого вечера они с Виталей, погрузив в разбитый «Мерс» профессорский чемодан и Джерри, поехали в коттедж. Маргарита встретила их сдержанно, но с дьявольским блеском в глазах. Кажется, она считала себя победительницей. Они с профессором поцеловались – и в щёчки, и в губки, и в лобик. И приобнялись – но как-то так, что было понятно, что каждый остался при своём мнении и не чувствует себя виноватым. Иван Терентьевич попросил чая, Маргарита ушла на кухню, всё быстро организовала, и они втроём потом долго сидели за круглым столом, покрытым голубой скатертью, пили чай и Маргарита с профессором пикировались как два закадычных друга, соревнующихся в остроумии и эрудиции.

В десять Маргарита встала, откланялась, и ушла спать, тоном королевы объявив, что у неё «режим».

– Ну, что я тебе говорил? – подмигнул профессор Витале. – Она пунктуальна как папа римский. Режим для неё – святое.

Они посидели ещё немножко, прихлёбывая горячий чай из высоких стаканов в серебряных подстаканниках. Потом Иван Терентьевич, не задав ни одного вопроса, принёс из своего кабинета старый, заряженный револьвер и сунул его Витале в руку.

– Обращаться умеешь, сыщик? – только и спросил он.

– Обижаешь, – важно надулся Гранкин и пристроил оружие под джинсовую куртку, за ремень.

Когда до полуночи оставалось минут двадцать, они поднялись на второй этаж, зашли в знакомую Витале кладовочку и забрались по лестнице на чердак. Там, освещая себе дорогу фонариком, профессор довёл Виталю до люка, ведущего на Крыловскую половину, и они несколько минут провозились, отдирая гвозди, которыми профессор в прошлый раз, в порыве вдохновленного заметания следов, приколотил крышку люка. Крышку они оставили чуть приоткрытой, чтобы в образовавшуюся щель видеть, что будет происходить внизу, если там вдруг зажжётся свет. Виталя, сделал одно незамеченное Иваном Терентьевичем движение – достал из кармана тетрадь и сбросил её вниз. За всё это время профессор не задал ни одного вопроса, зато теперь его прорвало.