Может, я ещё успею поймать Филимона и убежать?

Но комнату стремительно стали заполнять какие-то люди. Все они были высоченными мужчинами в тёмных костюмах, с одинаково-холодными, респектабельными, высокомерными лицами. Только один из них был другой – в джинсах, пёстрой рубашке, невысокий и почему-то очень весёлый.

– Балкон! – крикнул он «одинаковым», и трое из них резво бросились на балкон. – Она ушла через балкон!

Он присел рядом со мной на корточки и за подбородок приподнял мою голову. На руке у него блеснул перстень, почему-то мне очень знакомый.

– Это не я, – сказала я мужику в пёстрой рубашке, с чёрными, как смоль волосами и глазами как угли. – Это не я убила банкира Анкилова!

– Милочка, банкир Анкилов – это я!

– А-а, старый пень! – протянула я и заплакала.

– Милочка, – он поднял вверх указательный палец с перстнем, – мне всего-то пятьдесят пять, а вот вам уже далеко за двадцать!

– Я видела это кольцо на свадебной фотографии! – уставившись на его перстень, сказала я.

– Лучше бы ты запоминала лица! – Он засмеялся и зачем-то погладил меня по голове маленькой, жёсткой, крепкой ладонью.

– Только не смейте говорить мне «бедная девочка»! – рыдая, приказала я банкиру Анкилову.

– Я бы сказал тебе – глупая дурочка, – он снова погладил меня, теперь по плечу.

– А разве бывают умные дурочки?

– Так же, как и небедные девочки.

Мы сидели на паркетном полу, в окружении устрашающего частокола черно-брючных ног и несли всякую чушь.

Чушь!

– А кого убили там, на диване?

– Куклу! – захохотал он. – Она расстреляла куклу, которую я заказал смастерить знакомым ребятам. Они постарались! Копия я! Здорово, да?! Как Шерлок Холмс, помнишь? Для убийцы он посадил в гостиной вместо себя манекен.

Я посмотрела на диван. Только такая идиотка, как я могла перепутать грубую копию с подлинником.

– И кто же у нас убийца? – спросила я просто так, чтобы знать, что он знает.

– Твоя сестрица, моя жена. Та ещё штучка! Я сразу подозревал, что она хочет развести меня на бабки, и заставил её подписать очень весёлый брачный контракт. Тогда она решила ограбить меня чужими руками. Сначала Жорж чуть не стал её жертвой, потом ты! Скажи, разве я похож на дурака, который хранит полотна великих мастеров в квартире? В моём кабинете висят только копии! И тогда ей осталось последнее – убить меня так, чтобы на месте преступления застали тебя. Я устроил засаду с моими парнями и до последнего момента не верил, что ты припрёшься сюда, но ты пришла, да ещё приволокла какую-то драную крысу в пакете. Что Жанка тебе наплела?

– Про чёрную карту, про деньги, про сейф! Но я пришла сюда вовсе не воровать, а чтобы всё вам рассказать! Она всё правильно рассчитала, я сыграла по её нотам. Где она?

– Кто?

– Жанна!

– А, у соседа. Сейчас мои ребята её приведут. Сосед и есть тот заказчик, который захотел заполучить моего Ренуара. Поскольку вышел облом с картинами, Жанка решила грохнуть меня и завладеть наследством, в том числе и полотнами, чтобы рассчитаться с заказчиком. Он пустил её в свою квартиру, а наши лоджии имеют общую застеклённую стенку, достаточно только выставить одно стекло. Она дождалась тебя на балконе, пальнула в куклу, подбросила пистолет и благополучно перелезла на лоджию соседа. Я все уши ей прожужжал, что сегодня в десять жду важный телефонный звонок, и буду сидеть в гостиной. Специально включил ночник, чтобы был рассеянный свет, и она не заметила, что это не я, а кукла. Она попалась на удочку. Правильно, парни? – Парни синхронно кивнули, так и не разомкнув кольцо вокруг нас. – Мы специально дали ей уйти к соседу, чтобы доказать и его причастность! – Он снова захохотал. У него были удивительные перламутрово-белые зубы, которых, казалось, было не тридцать два, а шестьдесят четыре.

– А где же Геральд? – спросила я.

– Да чёрт его знает! Жанка расскажет. Думаешь, она будет за всё отдуваться одна? Я ведь всё знаю и про неё, и про её любовничка. Частный детектив, которого она наняла, чтобы всё разузнать о тебе – мой человек! Он всё докладывал мне. Она думала, что играет со мной, а это я играл с ней!

– Старый пень! – я опять зарыдала. – И ты позволил им с Геральдом так обмануть меня! Старый, богатый, скучающий пень!!! – Мне почему-то было очень комфортно «тыкать» и обвинять его в окружении этих его «одинаковых», «чёрных» людей. Я их перестала бояться. «Шестёрки», «шнурки»! Здесь главные – Анкилов и... я.

– Маленьким глупеньким девочкам полезно попадать в такие истории, – засиял мелким жемчугом своих зубок Анкилов. – Своими забавами я убил сразу двух зайцев – наказал Жанну и поучил тебя. Скажи, ведь ты стала мудрее после этой истории? Перестала витать в облаках? Мечтать о прекрасных принцах?

– Да, перестала, – буркнула я. – И стала мечтать о старых богатых пнях!

– Отлично! – Он вскочил наги как гимнаст и подал мне руку. – Отлично, мой папа тебе подойдёт!

– Я думаю, я его не устрою. Ему ведь всего-то каких-нибудь там девяносто, а мне уже далеко за двадцать! – Я встала сама, проигнорировав его руку.

Мы стояли в кольце парней и опять несли чушь. Анкилов был ниже меня, но казался мне великаном.

– Зачем ты припёрлась сюда с котом?

– Хотела, чтобы пока я сижу в тюрьме, ты о нём позаботился.

– Терпеть не могу котов. Особенно чёрных. Ты хочешь, чтобы он по тысячу раз на дню перебегал мне дорогу?

– Хочу! А ещё хочу, чтобы мой Филимон писал в твои ботинки, рвал твои шторы, корчевал из горшков цветы, будил воплями по утрам, воровал с твоего стола еду, и начистил морду твоим собакам. Хочу!

– Ну, значит, так и будет! – Он взял меня за руку. – Парни, поймать Филимона!

Парни нехотя двинулись в разные стороны, словно ленивые клерки, которым неохота работать.

Когда кольцо расступилось, я увидела в дверях Жанну. Она была наручниками пристёгнута к крепкому парню. Лицо её было красным и злым.

– Ну, здравствуй, сестрица! – сказала я ей. – Ты мечтала, чтобы я заняла твоё место? Я его заняла! – Я отняла у Анкилова руку и просунула её под его локоток.

Только бы этот чёртов банкир не отпихнул мою холодную, дрожащую, многозначительную руку, проскользнувшую под его сильный, колючий локоть.

Анкилов улыбнулся, посмотрел на меня снизу вверх и свободной рукой похлопал по моей нагло вторгшейся в его личностное пространство руке.

– Ничего, – сказал он, – ничего, что тебе уже так далеко за двадцать. Папе я тебя не отдам!»

Звонок ввинчивался в висок, буравил мозг, не давал жить, не давал спать и дышать.

Гранкин открыл глаза. Тетрадь лежала у него на коленях.

«– Папе я тебя не отдам!» – перечитал он. Что за бред?!

Будильник исполнял свой утренний гимн, но где он стоял и кто его заводил, по-прежнему оставалось загадкой.

– Вань! – жалобно крикнул Виталя и побежал на кухню. – Вань!

На кухне сидел Джерри и с виноватой собачьей улыбкой махал хвостом. Рядом с ним валялась вылизанная до блеска пустая банка из-под тушёнки.

– Ты съел мой завтрак? – грозно спросил Виталя.

Собака прижала уши и на полусогнутых заползла в палатку.

Профессора не было. Профессор ушёл, оставив по доброй традиции Витале полбанки тушёнки и горячий самовар.

– Вань! – ещё раз на всякий случай позвал Виталя. Ему очень хотелось, чтобы Иван Терентьевич услышал будильник и своей профессорской головой сообразил, откуда несётся звук.

Но Витале никто не ответил. Он поднял с пола зеркально-чистую банку, зачем-то понюхал её, порассматривал в ней своё искажённое изображение и выбросил в мусорное ведро.

На завтрак он сварил себе яйца. В самоваре. Как это делала Галка.

Пока яйца варились, он ещё раз изучил список Эльзы. Скудный он был, этот список – кроме Крылова и Лизы Питерсон там значилась некая Ирина Петровна Склочевская, коллега, и почему-то учительница русского языка и литературы Любовь Ивановна Иванова. При чём тут учительница, Виталя не понял. Судя по всему, по мнению Эльзы это были все, кто мог хоть что-то знать о личных делах Ады.