– Стой! – заорал профессор. – Стой! Вот этот снимочек, да! Какое интересное на ней украшение.

Виталя только сейчас заметил, что на шее у Яны Геннадьевны висит кулончик с рубином, точно такой же он видел в шкатулке у Ады.

Ада выиграла его, победив в каком-то конкурсе, и такой он один в России, так, кажется, сказала Лиза Питерсон.

– Чёрт знает что, – пробормотал Гранкин. – это кулончик Ады. Как он у неё оказался?

– Как оказался, не знаю, – сказал профессор и довольно потёр руки, – но точно вам скажу, это украшение – точная копия ацтекского Камня Солнца. Уж я-то знаю! Видишь, вокруг рубина четыре символа в квадратах. Это и четыре эры – ягуара, ветра, дождя, воды, и четыре части света, на которые по преданиям ацтеков была разделена вселенная. А рубин в центре символизирует бога огня и пятую эру бога Солнца. Очень любопытная вещица!

Виталя закрыл крышечку телефона.

– Но это ещё не всё, – стараясь не смотреть профессору в глаза, сказал Гранкин. – Твой сын, Вань, в последнее время начал встречаться с Адой.

– В смысле?! – не понял профессор.

– Любовь крутить! – заорал Гранкин. – Это от него у неё появились деньги! Это он подарил ей «Порше», квартиру, счёт в банке! Они почти не скрывали свою связь, кутили по ресторанам, снимали гостиничные номера, и даже теплоход на двоих! Они обманывали Эльзу! Порой она даже не знала, что муж приезжает из своего сраного Парижа в город! А он покуролесит тут с Адой и улетит!

– Стервец!!! – заорал Иван Терентьевич так, что сорвал голос, и громко топнул деревянной ногой. – Ах, сволочь, ну я не знал! Выпорю, гада, вы-по-рю! Ну, я не знал... Слушай, а ты к чему клонишь? – вдруг перешёл он на шёпот. – Ты, Вит, на что намекаешь?

– Не намекаю я, Вань, а говорю то, что удалось разузнать.

– Это неправда, – Иван Терентьевич схватился за свою лысую голову. – Вернее, то, что он с сестрицей крутил – это запросто. Но чтобы расправиться с ней...

– Я этого не говорил.

– Но подумал.

– Нет.

– Да!

– Да, Вань, подумал. Но потом понял, что это не так. Не вяжется это ни с чем и никак. Зачем тогда ему Яну эту мочить? Крылова? Меня? Зачем так глупо и неудачно покушаться на Эльзу? Обыскивать свой дом и дом Крылова? Глупость какая-то. Нет, всё не так.

– А как?

– Не знаю, но скоро скажу.

– Скажи, Вить, быстрее скажи! – Профессор забегал по кухне вокруг палатки, за ним кругами принялся носиться Джерри. – Ромка, конечно, стервец, всегда стервецом был, но не убийца, чего бы там про него ни говорили! Все думают, что раз денег много, значит, по трупам к ним шёл. Нет! Он учился хорошо, работал как вол, пахал! Ну, да, нужно обладать определённой беспринципностью, чтобы делать кое-какие вещи, которые делал он, но ... убийство – это другое! Другое, чёрт тебя, ветеринара, побери!

– Сядь, Вань, выпей. – Гранкин налил профессору водки. – Не бегай и не стучи протезом, соседи внизу спят давно. Я докажу, что это не Ромка твой. Пей! Я найду убийцу, и мы поедем с тобой на рыбалку, и Кирюху возьмём, и Джерри.

– И Севу... – пробормотал профессор, одним глотком выпив водку. Он был очень расстроен. Так расстроен, что пальцы дрожали на тоненькой рюмочной ножке, а в глазах стояла подозрительная влага.

Гранкин проклял себя за то, что ляпнул ему про сына.

– Чёрт с ним, и Севу возьмём, коли ему охота, и Чарли, – согласился Гранкин. – А с лимонами ты, Вань, зря поскандалил. Я их не в нашем ларьке покупал, а у Крылова в офисе с искусственного дерева содрал, хотел тебя порадовать. Наливай!

Они молча выпили, не чокаясь. Глаза у профессора стали сухими, руки перестали дрожать. Джерри залез в палатку и, судя, по храпу, исполнил команду «баиньки».

– Ты, Вить, завтра «мерина» моего возьми, а я себе «Ситроена» из гаража заберу. Только учти, «мерин» не бронированный, будь осторожен.

– Спасибо, Вань. Кстати, эта Яна Геннадьевна курила сигареты «Арома Вог». Это может означать, что в тот вечер, когда погибла Ада, она могла находиться рядом...

Пока Виталя говорил это, профессор уронил на стол голову и захрапел в унисон с Джерри. Он удивительно быстро засыпал, этот Иван Терентьевич.

– Баиньки, – усмехнувшись, прокомментировал Гранкин происходящее и встал. Всё-таки, у профессора на удивление крепкие нервы.

Виталя прошёл в свою комнату и вытащил из-под подушки тетрадь.

Впереди целая ночь и он дочитает эту историю до конца. Он не имеет права погибнуть и ещё меньше прав имеет на сон. Времени почти не осталось. Гранкин включил настольную лампу и устроился на кровати с ногами.

«Верку не удивили мои рыжие волосы и тёмные очки на носу. Она молча сунула мне в руки авоську с котом и сонно сказала:

– Анель, зараза, я буду не против, если ты вернёшь мне пару тысяч рублей за моральный и материальный ущерб.

– Я верну, Вер, – пообещала я и пошла вверх по лестнице.

Моя квартира находилась на последнем, четвёртом этаже.

Филимон разжирел на соседских харчах, авоська была очень тяжёлой и сильно оттягивала мою ослабевшую руку. У своей двери я вдруг поняла, что не смогу попасть в собственную квартиру, ведь сумка с деньгами, ключами и документами ушла, испарилась!

Этот удар меня доконал, из глаз брызнули слёзы, и я в отчаянии пнула обивку ногой. Неожиданно дверь приоткрылась, обнажив чёрную пропасть моей квартиры. Я в испуге отпрянула назад, хотя считала себя совершенно опустошённой для каких бы то ни было эмоций. Филимон в сумке хрипло мяукнул, и это добавило жути к сложившейся ситуации. Площадка была плохо освещена тусклой лампочкой. Я стояла и слушала глухой стук своего сердца.

«Не молоти, – приказала я своему мотору, стащив с носа тёмные очки. – Всё самое страшное уже позади. Я просто забыла закрыть дверь, когда уезжала в Крым. Со мной такое уже случалось».

Как-то я уехала на базу отдыха с подружками и забыла закрыть не только входную дверь, но и кран с горячей водой в ванной. Когда из квартиры повалил пар, соседка беспрепятственно попала ко мне домой и выключила кипяток. А потом смеялась надо мной:

– Анель, ты растяпа, но очень правильная растяпа. Если бы ты не забыла закрыть дверь, её пришлось бы ломать!

Я ещё раз прокрутила ту ситуацию в голове, успокоилась и зашла в квартиру. Нащупала выключатель, щёлкнула им, но свет не зажёгся. Вечно перегорающие лампочки – моя вторая проблема после забывчивости. Я прошла в ванную и включила свет там.

В тёмном коридоре я разулась и вытряхнула из авоськи Филимона. Кот плюхнулся на пол безвольной, бесформенной массой, и, вздыбив на загривке чёрную шерсть, попятился вдруг к входной двери. Он зашипел с экспансией, на которую был только способен в свои двенадцать кошачьих лет.

– И где твоя хвалёная наглость, Филя? – усмехнулась я. – Испугался собственной конуры только потому, что в ней перегорела лампочка?

Я на ощупь пробралась в зал и включила свет. Яркая люстра вспыхнула под потолком, и на мгновение я ослепла. Сзади дурным голосом заорал Филимон. Прежде чем прозреть, я успела удивиться странному поведению своего кота и уловить до боли знакомый одуряюще сладкий запах.

Когда очертания всех предметов обрели чёткую ясность, я всё поняла. В центре гостиной, в глубоком кресле восседал Геральд и перебирал в нервных руках сандаловые четки. На нём были кожаные чёрные брюки и чёрная шёлковая рубашка.

Почему-то мне в голову пришла дурацкая мысль, что всем своим видом он смахивает на палача.

Геральд смотрел на меня насмешливо, исподлобья, и тёмные шарики летали в его пальцах справа налево.

«Так вот почему тут пахнет сандалом», – оформилась первая мысль.

«А разве бывают палачи с чётками?» – нагнала вторая.

«И как он здесь оказался?» – отрезвила третья.

Щекам почему-то стало вдруг мокро, дождя здесь быть не могло, значит, это были банальные бабские слёзы.

– Я знала, что ты придёшь, – сказала я и сделала шаг к нему.

Опять где-то хрипло заорал Филимон, и я подумала, что старого маразматика пора усыплять.