Квартира на площадке была одна. Я подошла к огромной стальной двери и вставила в замок ключ, который утром мне вручил Геральд. Красная лампочка мигала вверху – квартира коллекционера находилась под охраной.

Справившись с одной дверью, потом с другой, я ринулась к телефону в прихожей, набрала номер охраны и назвала пароль.

– Вернулись, Жанна Игоревна? – любезно осведомился мужской голос на том конце провода.

– Нормально всё, – невпопад ляпнула я, положила трубку и огляделась.

Ничто, ничто не подсказывало мне, что когда-то в этих хоромах я была хозяйкой.

Утром Геральд выдал мне ключи от квартиры, сказал, что Анкилов в отъезде, а прислуга распущена. Он нарисовал мне подробный план квартиры, на котором крестиком обозначил, в каком месте висят нужные мне полотна. При этом Геральд был сух, деловит и напорист, как командир, отправляющий в бой солдат. Он даже не поцеловал меня на прощанье. Сказал только: «Удачи! Я буду ждать тебя на машине в условленном месте», и потрепал по плечу.

Пока всё шло исключительно гладко. Соседка меня узнала, охранник узнал, никого не удивило моё появление в этом элитном доме. Все были рады меня увидеть. Но ничего, ничего не всколыхнулось в моей бедной потерянной памяти, когда я оказалась в прихожей и осмотрелась. Эти высокие стены, богатая обстановка, запах, особенно запах, напоминающий индийские благовония – всё было чужое и незнакомое.

Мне вдруг припомнилась почему-то снежная горка, и я, маленькая, решившая скатиться, как все мальчишки, на ногах. Простоять не удалось ни секунды. Я падаю, лечу по скользкой поверхности вниз, мне страшно и я хватаюсь за чьи-то ноги. Как оказалось, принадлежали они самому отъявленному хулигану в нашем дворе по кличке Кощей. Он рушится на меня и орёт совершенно непонятные мне слова. Я тоже ору со всей мочи, потому что понимаю: он сейчас ударит меня, может даже ногой. Но Кощей встаёт, хватает меня за шиворот цигейковой шубы, ставит на ноги и говорит:

– Анель, ты совсем ещё сикавошка для такого крутого каталова. Иди вон на ту карусель. Иди, Анель! – Он хлопает меня легонько по заднице.

«Иди, Анель!» И чего только не случается с памятью после черепно-мозговой травмы! Ничто не напоминает мне, что совсем недавно я была в этом доме хозяйкой.

Но думать об этом некогда.

Нужные мне картины висят в кабинете Анкилова. На двери кабинета кодовый замок, но я точно знаю, какую комбинацию цифр нужно набрать, чтобы его открыть. Интересно, откуда Геральд узнал эти цифры? Откуда знает пароль, которым снимают квартиру с охраны? Он убедил меня, что и ключ от квартиры, и всю остальную информацию получил от меня. Ещё до того, как я ударилась головой. Неужели он так уверен, что за год ничего не изменилось?

Но думать об этом некогда.

Замок поддался, я зашла в огромный, пахнущий старыми книгами кабинет и сразу, среди множества висевших на стенах картин, увидела те, которые мне были нужны. Я натянула тонкие кожаные перчатки и начала действовать так, как учил меня Геральд.

Из рюкзачка, который был у меня с собой, я достала нож и, встав на высокий стул, стала аккуратно, по краю полотна вырезать «Портрет обнажённой» из рамы. Резать оказалось очень и очень трудно. Полотно было толстое и поддавалось с трудом. В голову пришла странная мысль, что не будь эта дама такой обнажённой, мне было бы легче кромсать этот шедевр. Неожиданно рука дрогнула, нож сорвался, я пошатнулась и чуть не упала со стула. Захотелось всё бросить и подальше унести ноги из этой крутой квартиры. Может быть, Геральд всё врёт, и это не я, а он сильно стукнулся головой?.. А заодно с ним стукнулась головой и куча народа, которая признаёт во мне Жанну? Я тяжело вздохнула, сосчитала медленно до пяти и приказала себе успокоиться. Если я не возьму себя в руки, Геральда убьют, картину всё равно украдут, и кто-то на наши с ним денежки будет долго и счастливо жить в Америке.

Больше руки у меня не дрожали. Со второй картиной – каким-то мрачным пейзажем, – я справилась в считанные минуты. Я так вошла в раж, что подумала, а не прихватить ли мне ещё пару-тройку полотен, так просто, на безбедную старость, но вовремя вспомнила, что на шедевры нужны заранее найденные покупатели, иначе их не продашь.

Когда всё было сделано, я почувствовала себя героиней. Вот она настоящая жизнь – риск, любовь и опасность. К чёрту Анель, а особенно Павлика.

Любопытство толкнуло меня отчаянно в спину, и прежде чем скрутить вторую картину в рулон, я сунула нос на рабочий стол хозяина. Огромный уродец из красного дерева был идеально прибран, на нём не было ничего лишнего: только глупо-помпезный письменный прибор, маленький глобус и... моя фотография в роскошной позолоченной рамке. Я взяла её в руки и стала рассматривать. Видимо, этот Анкилов всё же любил меня, раз до сих пор держал перед носом моё изображение. Моё изображение...

Я прищурилась и поднесла фотографию к самым глазам, хотя близорукостью никогда не страдала.

Мне не почудилось. Родинки над верхней губой не было.

Я, наконец, скрутила пейзажик в рулон и отправила его в компанию к «обнажённой», в свой объёмный тканевый рюкзачок.

– В конце концов, – сказала я себе вслух, – родинку запросто можно убрать фотошопом.

«А зачем?» – задал кто-то внутри меня гаденький, никчёмный вопрос.

Я не стала на него отвечать.

Я вышла из кабинета, закрыла за собой дверь и... вместо того, чтобы поспешить покинуть квартиру, стала искать комнату, в которой жила.

Свою спальню я нашла сразу. Её выдавала будуарная роскошь, и свадебное платье, отчего-то висевшее прямо на стене. Словно какого-то продвинутого дизайнера осенила идея повесить наряд невесты вместо картины. Рядом висела и широкополая шляпа. Я сняла её со стены, надела и посмотрела в зеркало. Жаль, что совсем не помню своей свадьбы. Ну ничего, будет другая, с Геральдом, где-нибудь на островах. Сейчас очень модно – на островах.

Вот она, настоящая жизнь!

Я представила, что ворую картины для Павлика, и рассмеялась, глядя на себя в зеркало. Всё-таки родинка определённо придаёт мне то, что называют спорным понятием «шарм». Зачем её было убирать фотошопом?..

Я подмигнула отражению в зеркале, повесила шляпу на место, взяла рюкзак и направилась к выходу. Как только я очутилась в тёмном коридоре, то поняла, что в квартире я не одна. Чувствуя, что сердце от страха сейчас перестанет биться, я нащупала выключатель – огромную плоскую кнопку, и множество точечных, ярких светильников вспыхнуло под потолком.

Перед входной дверью сидела огромная чёрная собака и смотрела на меня очень задумчиво. Ни в облике, ни в поведении этой собаки не было ничего агрессивного, но я отчётливо поняла: из этой квартиры выйти я не смогу.

Я слышала, что есть такие замечательно обученные собаки, которые беспрепятственно запускают грабителей в квартиру, позволяют им разжиться хозяйским имуществом, а потом вылезают из засады, садятся на пороге и выйти непрошеным гостям не дают. Ворам приходится дожидаться хозяев, в особенности, если квартира находится на высоком этаже – случай как раз мой.

Сердце упало. Так бездарно провалить операцию я не могла. Почему Геральд ни слова не сказал о собаке?! Не знал? И как собака может жить без хозяев, ведь её нужно кормить и выгуливать... Мысли путались, словно длинные нитки, которые хочешь смотать в клубок, но не можешь найти конец.

Стоп. Это моя собака. Ведь я Жанна, я здесь жила, и огромный лохматый кобель должен хорошо меня знать. Вот поэтому-то он не рычит и не лает.

– Здорово, – улыбнулась я псу. – Забыла, как тебя звать, но ведь это для нас не проблема?! Дай мне пройти и дави дальше хозяйский диван.

Я сделала шаг к двери, но пёс резко вскочил, оказавшись размером с телёнка. Он зарычал, обнажив такие клыки, что все киношные монстры показались мне убогими плодами чахлой фантазии бездарных художников.

Я отскочила назад, и тут из кухни, в развалку, с абсолютно заспанной мордой, вышла вторая точная копия такого же чудища. Я даже решила, что у меня от страха поехала крыша и начало двоиться в глазах, но второе чудище широко зевнуло, показав пасть величиной с чемодан и зубами акулы. Собака посмотрела на меня с невероятным презрением, зарычала, и лениво плюхнулась на пол рядом с собратом.