Да, Эшфорды были такими же дикарями, как и мужчины в нашем мире. Просто они лучше это скрывали.

“Я выпью за это”, - вмешался Уинстон, его порочная улыбка соответствовала выражению его глаз. Конечно, он никогда не сравнится с жестокостью Николаева. Хотя я подозревал, что он был близок к этому.

Байрон повернулся к сестре, и его взгляд мгновенно смягчился.

“Я хочу познакомить вас с Кристоффом Болдуином”, - продолжил он, игнорируя нас. Не то чтобы я могла винить его. Вероятно, для него было невозможно видеть нас и не думать о брате, которого мы ему стоили. Или о брате, которого я стоила ему. Я был уверен, что к этому времени Аврора уже рассказала братьям о своих находках. — Я рассказывала тебе о нем.

Я стиснул зубы. Я бы потерял самообладание, и это было бы плохо для всех в этой комнате. Мое. Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне. Эти слова гудели у меня в голове, и мне захотелось разбить лицо ее брата о мраморный пол.

“ Нет. ” Единственное слово рассекло воздух, как удар хлыста. Глаза ее брата метнулись в мою сторону, в них таился темный вызов. Он хотел драки, и я был более чем счастлив дать ему ее. “Аврора моя, и никто не тронет то, что принадлежит мне”, - прорычал я. “Я даже ненавижу, когда люди смотрят на то, что принадлежит мне. Только тронь ее, и я убью тебя.

Угроза была явной, грубой и неукротимой.

За исключением того, что под всем этим я почувствовала свою собственную панику.

Глава Сороковая

АВРОРА

A

меня захлестнул прилив адреналина от открытого заявления Алексея. Это было неумно, но я никогда и не заявляла об этом. Не тогда, когда дело касалось его. Последовало неловкое молчание, властная тьма Алексея окружила всех нас.

Это было извращенно. И все же что-то в нем воспламенило меня. Последние два месяца я чувствовала себя зомби. Я не жила, а просто существовала. С тех пор как я встретила его, он каким-то образом стал таким же важным, как мои конечности или мое сердце.

И, конечно, было открытие Кингстона, который рассказал мне, что Алексей сделал для него. За последнее десятилетие они сблизились, как братья. Я осознал, как сильно Алексей помог Кингстону исцелиться. Мой Кингстон больше не был милым маленьким мальчиком. Он был жестким, безжалостным, но и хорошим. И самое главное, он был жив.

Он не был готов выйти и заявить о себе. Он пообещал, что мы расскажем нашим братьям. Вместе. Вчера я вернулась из Португалии, едва оторвавшись от него. Испугался, что не увижу его еще двадцать лет. Больше всего на свете я хотел рассказать своим братьям о Кингстоне. Но мы с Кингстоном договорились, что расскажем им вместе. Через неделю.

Кингстон заслуживал того, чтобы вернуться любым способом, который он сочтет нужным или с которым сможет справиться. Он не смог открыться полностью. Но пытки, которым он подвергся. Жестокое обращение. То немногое, что он мне рассказал, разрывало мне сердце. Нарушение. Изнасилование. Пытки. Кингстон признался, что по сей день не может находиться в подвалах, потому что был прикован к ним цепями. Это напомнило мне об Алексее и России. Его реакция, когда мы были заперты в подвале.

Неудивительно, что Алексей и Кингстон сблизились. Они оба пережили травму.

Мои глаза встретили этот арктический взгляд. Знакомое ощущение холода пробежало по моей спине. Я почувствовала это в тот момент, когда Алексей вошел в комнату. Это было приятное чувство. Как тень, которую ты упустил.

Аромат его одеколона витал в воздухе. Я чувствовала его тепло даже отсюда. Мое сердце колотилось в горле и о ребра. Было ли неправильно, что его угроза завела меня? Да, на очень многих уровнях. Каким-то образом за те несколько дней, что мы провели в России, я влюбилась в него, сильно. Или, может быть, это произошло за несколько недель до нашей поездки в Россию. Я больше не знал.

Все, что я знала, это то, что я любила его. Все его осколки. Все его психотические осколки. И больше всего — его сердце. Да, он был грубым, и ничто в нем не соответствовало образцу, но именно это делало его совершенным. Он сдержал слово, данное маленькой девочке. Он спас моего брата. И он спас меня.

Бабочки запорхали у меня в животе. Я хотела пойти с ним домой. Я хотела поблагодарить его за спасение Кингстона. Я хотела извиниться за те жестокие слова, которые я произнесла в его адрес. И больше всего мне нужно было сказать ему, что я люблю его.

Мои глаза блуждали по его телу. Темно-синий костюм от Армани делал его глаза еще светлее. Как самый яркий летний день. На него было больно смотреть. Он сидел в костюме, от его широких плеч у любой женщины потекли бы слюнки. Татуировки на каждом видимом дюйме его кожи выделяли его среди остальных мужчин в этой комнате — наилучшим из возможных способов. С тех пор как я встретила его, это был единственный вид искусства, который я находила увлекательным. Меня не интересовали картины, балет, что угодно. Только татуировки — его татуировки.

— Аврора, пойдем, — процедил Байрон сквозь зубы.

Мои глаза метались взад и вперед между Алексеем и моим старшим братом, затаив дыхание. Я знала, что если мой отец присоединится, здесь начнется настоящий ад. У него был бы сердечный приступ. Алексей был из тех мужчин, которые предостерегают меня. А Василий Николаев не стал бы стоять в стороне и смотреть. Этот человек был смертельно опасен, хотя мои братья были не менее опасны.

Байрон и Алексей уставились друг на друга с мрачным и изменчивым выражением лица.

“Я останусь”, - решительно сказала я, не сводя глаз с мужчины, в которого влюбилась. В разбитых глазах мелькнуло что-то грубое, от чего меня пробрала дрожь.

Я знала, что он не умел целоваться или прикасаться. Может быть, даже не любил. Но, может быть, постепенно мы могли бы поработать над этим. Вместе. Я отказывалась верить, что Иван погасил в нем все это.

— Рора, я не… — Байрон пытался переубедить меня, но я уже приняла решение.

— Я сказал, что остаюсь, — оборвал я его.

Алексей был моей второй половинкой, и если бы он взял меня, я была бы рядом с ним всю оставшуюся жизнь. Меня не волновало, что о нем подумают ни мир, ни мои братья. Пока он был моим, а я — его.

Мои братья знали, что мое решение не изменится. Я выбрала Алексея. Мне следовало выбрать его в России. Или когда его брат пришел ко мне домой. Похоже, я должен извиниться перед Сашей.

“Ты недостаточно хорош для нее”, - выплюнули Ройс и Уинстон.

“ Я знаю. ” Голос Алексея был тихим. Лишенным эмоций. Смирившимся.

Я любила своих братьев, но знала, что они не поймут моей любви к Алексею. Они назвали это Стокгольмским синдромом. Все, что я знала, это то, что последние два месяца без него были пыткой.

Да, он причинил мне боль, умолчав правду и отгородившись от меня. Хотя, услышав эту историю от Кассио Кинга, я смирилась со своей любовью к нему.

Я простила его за то, что он держал меня в неведении, потому что он вернулся, чтобы спасти моего брата. При первой же возможности он вернулся, чтобы спасти его и помочь ему исцелиться. Он не забыл его и не оставил гнить. И за это я любила его еще больше. Алексей был жертвой обстоятельств, как и Кингстон.

“ Что здесь происходит? Позади меня раздался голос моего отца, намек на гнев под его холодной, снобистской вежливостью. “Миссис Кеннеди сказал мне, что у тебя есть парень, Аврора. Скотина.

Его глаза прошлись по семье Николаевых, брови нахмурились. Мне стало интересно, оценивает ли он их с точки зрения потенциальных пожертвований на избирательную кампанию. Но затем его взгляд остановился на Алексее, и недостойная усмешка слетела с его жадных губ. “Только не говори мне, что это тот член банды”.

Мой позвоночник выпрямился, а гнев скрутился где-то внизу живота.

“ Миссис Кеннеди действительно следовало бы заниматься своими делами, — выплюнула я. Мимо прошел мужчина под руку с женщиной, и мой отец мгновенно перешел в режим сенатора.