“ Прости, ” наконец прошептала я. В горле у меня застрял комок, и я не могла вымолвить больше ни слова. Но мне нужно было еще так много сказать.

Он поднял руку, и я рассеянно заметила татуировки на его пальцах. Я затаила дыхание в ожидании. Хотя и не была уверена, чего именно. Моя совесть говорила мне, что я заслужил его ненависть, но мое сердце хотело вернуть моего брата.

Костяшки его пальцев коснулись моей щеки. — Все такие же мягкие, как в тот последний день, — сказал он.

И это сделало свое дело. Слезы навернулись у меня на глаза и потекли по лицу, капая с подбородка на костяшки его пальцев.

“ Мне так жаль, ” выдавила я. “ Если бы я могла изменить тот день, я бы это сделала. Я бы выслушала. Я бы никогда не оставила тебя. Мой голос сорвался, но теперь, когда слова вырвались, я не могла остановиться. “ Я должна была послушаться. Остаться с тобой. Я должна была закричать. Мне так жаль, Кингстон. Я хотела, чтобы он забрал меня, а не тебя. Это все моя вина. Все эмоции закружились в моей груди, и я шмыгнула носом, пытаясь остановить текущие из носа слезы. И точно так же, как когда мы были детьми, он достал носовой платок и вытер его. У меня внутри все сжалось от воспоминаний до того, как все покатилось под откос. — П- пожалуйста, Кингстон, я…

Я с трудом сглотнула, слова, которых я так боялась, должны были быть сказаны. Это было для его блага и для других моих братьев.

“ Я могу держаться подальше, ” прохрипела я, мое тело содрогалось от эмоций. “ Пожалуйста, не списывай нас со счетов, наших братьев. Это я облажался”.

У меня болели легкие. Желудок словно обожгло кислотой, но я проигнорировала все это, умоляя его. Мое сердце бешено заколотилось в груди, и теперь обе руки вцепились в его рубашку.

Глядя прямо в глаза моему брату, я искала маленького мальчика, который всегда был рядом со мной.

“П-пожалуйста"… У меня вырвалась икота, но я проигнорировала то, насколько нелепой и слабой я выглядела. “Пожалуйста, Кингстон. Я сделаю все, что угодно.

Мои внутренности скрутило, когда я уставилась на него. Несмотря ни на что, я надеялась на невозможное. Может быть, это был мечтатель во мне? Или маленькая девочка, которая любила свою семью? Я никогда не чувствовала себя полноценной без моего брата. Мы пятеро вместе составляли семью.

Мои нервы натянулись, пока я ждала его порки. Чтобы он сказал мне, как сильно он меня презирает.

“ Это была вина нашего отца. Его слова ошеломили меня, и я растерянно моргнула. Он взял мое лицо в ладони. “ Это старик виноват, что они пришли за нами. Не ты, моя маленькая дон.

Его маленькая заря. Мои братья сказали мне, что только мама называла меня так. Она назвала меня Авророй, потому что я родилась ни свет ни заря, и она сочла это идеальное имя после двухдневных родов.

Наш отец разлучил нашу семью. Кингстон заплатил за это. Каждый мой брат заплатил какую-то цену благодаря Отцу. Кингстон был братом, который всегда находил время, чтобы обнять меня, утешить и тепло улыбнуться. А теперь передо мной стоял эмоционально отстраненный взрослый мужчина. Так похожий на Алексея. Должен ли он был научиться отстраняться от эмоций, чтобы справиться со всем, что ему пришлось пережить?

На этот раз я не выдержала. Рыдание вырвалось наружу, и я уткнулась лицом в грудь брата, пытаясь заглушить его. Мы были в центре города, средь бела дня, и я плакала как ребенок.

“ Я люблю тебя, Кингстон, ” пробормотала я ему в грудь. — Пожалуйста, не отсылай меня прочь.

Глава Тридцатьдевятая

АЛЕКСЕЙ

M

орон.

Это был единственный вывод, к которому я смог прийти, наблюдая, как Аврора скользит по большому, нарядному бальному залу. Я был идиотом, что пришел, думая, что мы сможем как-нибудь поговорить. Она позволила бы мне прикоснуться к ней еще раз.

Но, увидев этот сверкающий мир, в котором она выросла, среди самых богатых и модных представителей политической сцены округа Колумбия, я понял, что мы такие же разные, как солнце и луна. Я вырос в трущобах, среди отбросов общества, в ночной темноте. Не могло быть более яркого доказательства нашей несовместимости.

Два месяца без нее были адом. Я не мог даже думать об остальной части своей жизни. Маленькая девочка из зоопарка забрала частичку моего сердца своей добротой. Женщина, стоявшая передо мной, забрала все до последней унции.

Каждый гребаный вдох. Каждый удар сердца. Каждую гребаную мысль.

Должно быть, это была Божья форма наказания. Какая-то больная карма. За все смерти, которые я причинил, и за кровь, запятнавшую мои руки. Мне дали мельком увидеть то, что я мог бы иметь, а потом это у меня отняли.

Но для меня больше никого не существовало. Только эта миниатюрная женщина с нежнейшей кожей, самым дерзким ртом и самой теплой улыбкой. Я не видел ее два месяца. Два гребаных месяца. Я держался подальше от всей банды и своих братьев. Я тоже не поехал навестить Кингстона. И я с ним не разговаривал. Я послал ему какую-то жалкую отговорку. Хотя он позволил мне выйти сухим из воды.

Я еще не могла его видеть. Его глаза слишком сильно напоминали бы мне его младшую сестру. Мне пришлось бы смириться с этим дерьмом. Я думал, что приезд сюда поможет мне двигаться дальше. Да, это было глупо. Теперь мои гребаные руки дрожали, потому что я жаждал прикоснуться к ней.

Взгляды мужчин жадно следили за ней, но она не обращала на них внимания. Она стояла со своими братьями с шампанским в руке, пока они развлекали ее. Трое братьев окружили ее, как защитники, отпугивая любого мужчину, который пытался приблизиться к ней.

Однако ее улыбка была не такой счастливой, а цвет лица чуть бледнее. И идиотский ублюдок во мне надеялся, что это для меня.

Как я уже сказал, идиот.

Я находил утешение в том факте, что она не удостоила ни единого взгляда ни одного другого мужчину. Ее глаза были устремлены только на братьев, ее улыбки были искренними только с ними, и я боролся с желанием убить ублюдков. Было невозможно подавить убийцу во мне. Это был тот, кем я был.

Восемь недель и три дня с тех пор, как я видел ее в последний раз. Попробовал ее на вкус. Трахнул ее. И это был худший вид ломки.

“Алексей, люди наложили в штаны”, - пробормотал Василий себе под нос. “Перестань рычать и разожми кулаки. Мы здесь не для того, чтобы драться”.

Точно! Мы были здесь, потому что я хотел еще раз взглянуть на нее. Сенатор Эшфорд пригласил Василия, пытаясь заручиться голосами за Новый Орлеан. Все знали, что Василий управлял Луизианой, и тот, кого он поддержит, получит большинство голосов в этом штате. Конечно, сенатор Эшфорд не знал, что произошло в России.

В итоге, я, как идиотка, пришла сюда, не в силах устоять перед возможностью увидеть Аврору еще раз. Конечно, Василий не предлагал мне двигаться дальше. Что ж, чертовски жаль. Если бы он отказался, я бы пошел к Кассио за приглашением, а затем проработал список. Черт возьми, я бы наживался на чужих долгах до тех пор, пока у меня не закончатся варианты.

Мимо прошла еще одна женщина, бросив на нас взгляд, который ясно говорил, что мы здесь чужие. Гребаные болтуны и снобы.

— Алексей, — шипящим голосом предупредил Василий.

Я заставила себя разжать ладони. Как будто это сделало бы меня менее угрожающей. Я полностью осознавала взгляды, брошенные в мою сторону. Я был не из тех, кто якшается с высшим обществом. Я был из тех, кто прячется в тени и пугает этих ублюдков.

Сенатор Эшфорд присоединился к Авроре и своим сыновьям. Его руки обхватили дочь с одной стороны, а Байрона — с другой. Словно синхронно, все до единого братья и сестры слегка напряглись. Старик что-то сказал и искренне рассмеялся, но его дети не присоединились к нему.

Затем он потянул за руку свою дочь, и если она не была готова устроить сцену, то знала, что должна согласиться с ним. Хотя, уходя от братьев, она бросила умоляющий взгляд через плечо.

— Помогите мне, — одними губами позвала она братьев, затем была вынуждена обернуться.