Подмосковье. Хотьково.

3 января 1890 года

ЕИВ и соправитель Российской империи, Александр Михайлович Романов (Сандро)

Мундир преображает человека. Всего несколько минут, и вот Ученик напяливает на себя привычный мундир, который из-за обилия наград кажется неподъемным панцирем. Увы, большая часть этих побрякушек чисто представительские ордена, которыми обмениваются правители при встречах, дань дипломатическому этикету. В бытность свою императором Михаил Николаевич предпочитал появляться в мундире гвардейца-артиллериста с тремя орденами святого Георгия: четвёртой степени за Аккерман, второй степени за бои на Кавказе во время русско-турецкой войны и первой степени за победу на Аладжинских высотах.

Но самое главное — как только он одел мундир, как глаза его засветились какой-то решимостью, вроде бы появилась та сила духа, упрямство, которое всегда его отличало, то, из-за чего я взял его в свои ученики в СВОЕ время. Саша всегда очень трудно принимал какие-то решения, долго сомневался, рефлексировал, но если уже что-то решил для себя, то шёл к цели упорно, не замечая препятствий. И сейчас я понял, что он будет со мной до конца. Конечно, состояние его здоровья вызывало серьезные опасения — в моей исторической парадигме Михаил прожил до семидесяти семи лет и отличался весьма крепким здоровьем и активной жизненной позицией. Сейчас ему пятьдесят семь лет, но отпустили ли ему Природа еще двадцать лет трудов на благо России, это сказать сложно. Но вот появившаяся в его глазах решимость и воля меня порадовали. Конечно, постараемся его подлечить и помочь стать в строй. Но нынешняя медицина, несмотря на наши общие усилия, выглядит откровенно слабенькой.

Потом к литерному подали блиндированную карету, поставленную на санный ход. В сопровождении десятка казаков мы отправились в расположение авиаотряда, в котором сейчас служивые чувствовали себя вольготно: по зиме из-за сложных погодных условий полетов почти не было, изучали материальную часть, занимались боевой и политической подготовкой, с упором на последнюю.

Через полтора часа не самой комфортной езды мы выехали на плац перед воинской частью, аккуратно очищенный от снега. На плацу был выстроен личный состав в двух коробочках: первая — это вояки (летуны, наблюдатели, стрелки) а во второй — технический и обслуживающий персонал. Перед строем стояли командир части, подполковник Афанасий Львович Летунов (ага, из-за фамилии его на эту должность и поставили), генерал от армии, граф Воронцов-Дашков, за их спинами — всякие заместители, должностные лица и кавторанг Иванов-Четвёртый.

Как только я вышел из кареты, как меня громогласно приветствовали, а дежурный офицер поднял на флагштоке императорский штандарт. Летунов подошел ко мне, отдал честь, отрапортовал о состоянии дел в вверенной ему части. Я сделал несколько шагов по направлению к строю. Набрал в грудь воздуха, который ожег трахею, сегодня стоял хороший морозец, и произнёс.

— Господа офицеры, солдаты, вольнонаемные! Хочу сообщить вам радостную весть! Государь Михаил Николаевич жив. Происками наших врагов он был вывезен из Санкт-Петербурга и долгое время находился в плену. Обман врага вскрылся, нашими доблестными воинами проведена блестящая операция по спасению Государя. И теперь он снова с нами!

При этих словах Михаил Николаевич выбрался из возка и направился к строю солдат. Я развернулся, выхватил из ножен церемониальную шпагу, которую притащил с собой в карете, отсалютовал и отдал ему рапорт:

— Ваше Императорское Величество, личный состав Второго учебного авиаотряда к торжественной встрече с императором построен!

Михаил в сопровождении меня и подполковника подошел к строю солдат.

— Здравствуйте, ребятушки! — голос его дрожал от волнения, но раздавался по плацу достаточно громко.

— Здрав… желаем… ваш… император… величество! — дружно проорал строй шокированных до глубины души солдат. Они прекрасно понимали, что такими вещами не шутят, и никакого маскарада тут быть не может. Но кто эти тайные враги? И кто за это ответит?

— Благодарю за службу!

— Ура! Ура! Ура! — трижды пронеслось над строем.

Хорошо, что торжественного марша мы не планировали. Зато я снова взял слово:

— Внимание! Угроза жизни государю не миновала. Поэтому император пока будет пребывать в расположении вашей части, проходить обследование и лечение, для чего сюда в ближайшее время приедут специалисты. С этого момента ваша часть находится на боевом положении: посты удвоить, часовым выдать двойной боекомплект. Увольнения и посещения родственниками или знакомыми воинской части под запретом. Распоряжения начальника охраны государя выполнять беспрекословно.

Когда была дана команда «Вольно» и «Разойтись», я заметил, как граф приблизился к государю, и они недолго о чем-то переговорили. Потом Воронцов-Дашков подошёл ко мне и произнёс:

— Извините, Ваше Императорское Величество за моё неверие. Это столь фантастично звучало. Но увидев государя. Я убедился, что он жив, а, как и что с ним произошло… Благодаря этому события я понял, что кому-то нужны великие потрясения, нам же нужна Великая Россия!

Ух ты, а это не у тебя, граф, некто Столыпин фразочку-то увёл?

Подмосковье. Хотьково. База воздухофлотского отряда №2.

14 января 1890 года

Его императорское величество Михаил Николаевич Романов

Михаил держал только что изданный манифест, еще пахнущий типографской краской. До начала медицинских процедур оставалось минут двадцать, возникла возможность немного подумать, выкурить пахитоску[1], побыть наедине с самим собой и своей совестью.

«Мы, волею Божьей император… — перечисление титулов всегда Михаила утомляло, поэтому эту громоздкую шапку над текстом он пропустил, — Михаил Николаевич сим манифестом объявляем, что государь находился долгое время в плену коварного врага, но милостью Божьей и отчаянной храбростью верных мужей был освобождён от оков узилища и вернулся на родную землю. Объявляю все временные изменения в статусе первых лиц государства с сего дня недействительными. Император Михаил Николаевич приступил к выполнению государственных обязанностей. Торжественный въезд государя в Москву состоится 17 января сего года. Верою народа своего, чудом и попущением Божьим, Россия снова в надёжных руках. 11 января 1890 года, Хотьково.»

Люблю краткость изложения. Конечно, этот манифест взорвал общество, подобно атомной бомбе. На улицах возникли стихийные гуляния, на которых люди радовались возвращению меня на трон «Радуется русская земля возвращению государя, как радовалась она возвращению князя Игоря»… Ага, этим борзописцам только дай волю, такого понапишут, потом век не отмоешься. Хорошо, что этот Мешков ничего про Ярославну не вставил, я б тогда его в порошок!

Позавчера и состоялась моя встреча с моей Ярославной — Ольгой Фёдоровной. Её привезла целая группа товарищей: отец Иоанн, лейб-лекарь Манассеин плюс целый отряд охраны. Я сильно переживал, что Олечка не выдержит всех свалившихся на неё вестей, врачи говорят, что положительные эмоции убивают не хуже отрицательных, а с её больным сердечком… Но обошлось! Слёз было море! Но теперь надо было торжественно показаться народу. А перед этим предстояла довольно напряженная встреча с Патриархом. Вроде бы Его Святейшество поставили в известность факта моего чудесного избавления от плена почти две недели назад, но что-то церковь Божья слишком долго телилась. Никак не могли святые и не очень отцы решить, что им делать, ведь похоронный обряд уже совершен и в церквях меня поотпевали, и свечи за упокой поставили, а те сгорели… Нехорошо. И позиция церкви выглядела еще более непонятной. Старик хочет за легитимацию моего возвращения получить новые преференции? А в монастырь — на хлеб и воду не хочет? А ведь будет упрямиться, найдется и для него скит на Севере, согласно монашескому строгому уставу. Будет там белым медведям нотации читать!