— А теперь последний сюрприз, Александр Михайлович. — обращается ко мне Александровский.

И мы следуем в тщательно огороженное место. Чёрт подери! А тут стоит на приколе уже минисубмарина, которую смело можно назвать полноценным боевым кораблём. Это подлодка, замысел которой был вдохновлен субмариной Третьего рейха «Тюлень» (проект XXVIIB «Seehund»). Он стал продолжением и логическим завершением экспериментального проекта «Щука». И вот теперь я вижу его в металле, причём явно в почти полной готовности к эксплуатации. Увидев, что я просто откровенно поражён увиденным, Александровский приступает к объяснениям.

^{(одна из самых эффективных минисубмарин проект «Тюлень», Германия)}

— Субмарина проекта МС под номером 001. Водоизмещение 17,7 тонн, длина 12,4 метра, ширина 1,79 метра, осадка 1,6 метра. Экипаж — 2 человека. Капитан и техник-моторист. Скорость надводная 8 узлов. Подводная — 5,8 узлов. Автономность плавания 320 миль в надводном положении и 70 в подводном. На вооружении 2 торпеды 533 мм. Установлен дизель Петербургского завода «Силмаш» Тринклера с мощностью 66 лошадиных сил, электродвигатель Тесла — 27, дает 27,5 л. с. мощности. Нами разработан проект корабля обеспечения, который позволит значительно расширить дальность действия субмарин этой серии.

— А откуда дровишки? В смысле, дизель-двигатель? Мне докладывали, что он еще не готов. — что-то я пока не врубаюсь в ситуацию.

— Так это и не наш тринклер. Тут такое дело, его заказывали для одного торговца, да тот отказался, только аванс заплатил. Ну, мы посмотрели, что он нам по параметрам подходит, взяли посмотреть, что получится.

— И что получилось?

— Тут показывает себя более чем достойно. Мы еще установили воздухозаборник Марченко. Но всё покажут испытания. Собираемся начать их в марте-апреле месяце. Есть еще работы с электрикой. Но первая модель готова с опережением графика, Александр Михайлович!

— Испытательный экипаж набрали? Тут важно, чтобы моторист был опытным, иначе никак. Да и тактика такого аппарата от стай малюток должна отличаться.

— Понимаем! К тому же мы использовали тут секционный метод строительства. То есть перевезти ее можно будет в разобранном виде и собрать уже на месте, на военной базе. На сборку потребуется два-три дня, не более того.

Намеки Александровского я понял, чай, не дурак.

— Это меня радует! Обеспечьте секретность испытаний. И еще, всех ожидают награды, и не только премии, потрудились славно! Молодцы!

Ну да, доброе слово и коту приятно, а когда оно еще и подкреплено вкусненьким…

Россия

1888–1889

Протоирей Иоанн Кронштадтский, носивший в прошлой, мирской, жизни имя Иоанн Ильич Сергиев шагал прочь от Михайловского дворца. И слева и справа и позади его шел народ православный в немалом числе среди коего были люди всех возрастов, пола и сословий. Рядом с картузами фабричных рабочих, мелькали фуражки чиновников, а богато одетый молодой купчина, не чинясь шествовал рядом с группкой лиц, явно относившихся к сословию крестьян. Судя по одежде последних, которая выделялась дешевым шиком, проживали сии в пригороде Северной Столицы и славились тем, что полностью отказались от землепашества, а на безбедную жизнь зарабатывали, сдавая свои земельные участки многочисленным дачникам. Эти хитроумные пройдохи были известны под прозвищем «парголовские пейзанане», которое прочно закрепилась за ними с лёгкой руки, а точнее благодаря острому перу известного журналиста и фельетониста Михневича ещё лет пятнадцать тому назад. Шли за своим кумиром и женщины с маленькими детьми и со стороны могло показаться, что начался новый великий исход народа. К этой процессии беспрерывно присоединялись и одиночки целые группы жителей Санкт-Петербурга и через час, это выглядело со стороны, как полноводная человеческая река.

Безусловно, весть об этом происшествии незамедлительно была доложена градоначальнику и генерал-лейтенанту Грессеру, он с 1882 году возглавлял столичную полицию, да и Соправителю покойного Императора постоянно сообщали о ходе событий. Уже готовили депешу настоятелю Собора Андрея Первозванного в Кронштадте протоирею Трачевскому, дабы «его преподобие предпринял необходимые усилия по вразумлению впавшего в грех гордыни священника Иоанна». Одновременно, в Новомихайловский дворец примчался лично Митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский, экзарх Финляндии Исидор, ибо никто не мог предсказать куда двинется далее толпа народа. Столичный люд изрядно смущён некими происшествиями, сопровождающими попытку оглашения Высочайшего Манифеста, которые можно было трактовать и как знамение Божие. Повторных же беспорядков Северная столица могла и не пережить, тем паче это не дворцовый переворот в исполнении гвардейских полков, а настоящий русский бунт — бессмысленный и беспощадный.

^{(отец Иоанн Кронштадтский среди прихожан своего храма)}

Добавляло страха то обстоятельство, что сам Иоанн не произнёс ни слова и молча шел впереди сего народного шествия. И сие зловещее и многозначительное молчание пугало более, чем самые страшные угрозы или проклятья. Да и вменить в вину этому смутьяну в рясе призывы к бунту или иные умышленные действия против Престола было практически невозможно. Но все страхи почти улеглись, когда пришла воистину благая весть: Иоанн Кронштадтский и изрядно поредевшее его сопровождение вышли за пределы города и двинулись далее по старому Архангельскому почтовому тракту. Тем не менее, Митрополит Исидор, распорядился наблюдать за дальнейшими действиями «сего вольнодумца, дерзнувшего прикрывать свои вольности промыслом Божьим», и особое внимание уделить его словам и проповедям, с коими он обращаться будет к люду в городах и сёлах Империи. Когда через несколько дней стали поступать известия о том, что Иоанн не проронил не единого слова и продолжает молчать даже при ежедневных молитвах, владыка понял, что неугомонный протоирей возложил на себя обет безмолвия сиречь — исихазм. Его Высокопреосвященство издавна весьма холодно относился к отцу Иоанну и более всего ему не нравилась та популярность, что он получил и которая всё более усиливался не только среди простого люда, но и в кругах высшей и родовитой аристократии. Особое раздражение вызывали случаи исцеления страждущих, кои молва приписывала действию святой молитвы Сергиева. И даже в своём личном дневнике Митрополит Исидор по сему случаю сделал весьма скептическую запись: «дочь Юсупова, выздоровление которой приписывают молитве Сергиева, вышла замуж».

А Иоанн, отринув мирские думы шел и шел вперёд. Его сопровождение изрядно уменьшилось, достигнув окраин Санкт-Петербурга и это не удивительно, ибо не каждый имеет силу и решимость для свершения подвига. Но по пути присоединялись новые подвижники и среди них выделялось полдюжины человек, которые решили идти до конца, а заодно взяли на себя заботу о своём пастыре. Как только отошли от Новомихайловского дворца, они буквально силой заставили его присесть и заботливо растёрли успевшие посинеть ступни. У них были припасены и тёплые портянки и чуток разношенные, но крепкие сапоги, а также романовский полушубок. Несмотря на сопротивление Иоанна, на него в четыре руки натянули всё это великолепие, а на голову нахлобучили шапку — татарку[7].  Руководил сим процессом степенный мужчина, явно успевший разменять пятый десяток лет, одетый по-походному, с туго набитым вещевым мешком за спиной. Наблюдая за успешно подавляемыми попытками сопротивления и с отчётливо различаемым поморским говором, с укоризненными нотками, но при этом скрывая улыбку заявил: