Москва. Патриаршие палаты

5 января 1890 года

Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Феогност

Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Феогност, отдав должное молитвам, решил посвятить несколько часов делам более земным, но также имеющими прямое отношение к матери нашей православной церкви. Речь шла о подготовке работ по проведению реставрации Собора Святой Софии в Великом Новгороде. Перед ним на письменном столе лежало несколько папок с документами, на самой толстой из которых был наклеен ярлычок с надписью: «Проект академика В. В. Суслова. Предварительный вариант». Причина того, что его Святейшество обратил особое внимание на предложение именно Владимира Васильевича состояла в общем походе и любви к древнерусскому наследию, в стремлении сберечь и сохранить наследие пращуров. А его «Очерки по истории древнерусского зодчества» к изданию коих в 1889 году имел прямое отношение господин Маркс, (к счастью, не Карл, а Адольф), отныне стали настольной книгой Патриарха и в некотором роде руководством к действию. Правда имелся у уважаемого академика небольшой грешок: порою его планы в своей грандиозности выходили за пределы нет, не технических возможностей, но финансовых и были в прямом смысле — золотыми. Поэтому Патриарх приступил к изучению именно сметы, но опять отвлёкся на недавние воспоминания.

Совершенно неожиданно, ему на память пришла несколько непонятная деталь последней встречи с Императором и соправителем Александром Михайловичем. Заметив на столе эту книгу и испросив разрешение на просмотр, он быстро её пролистал и помимо громко озвученных комплиментов в адрес автора, чуть слышно пробурчал следующие слова: «да-с, от Маркса и Суслова никуда не денешься. Везде достанут». Правда, почти мгновенно Александр Михайлович извинился за свою оговорку и пояснил, что с людьми ученными и творческими нужно обходиться бережно, но помнить при этом, что они порой в полёте мысли способны отрываться от реальных возможностей. И весьма рассмешил меня рассказом об одном тосте, который слышал на Кавказе: «так выпьем за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями!». Святейший Владыка Феогност улыбнулся этой немудрённой шутке и углубился в изучение сметы предстоящих расходов. Вопреки его опасениям, в этот раз итоговые цифры выглядели не слишком пугающе и были как говорится «в плепорции»[38].

Ну что-же, такие средства можно выделить, тем более что свою лепту, несомненно, внесёт и купечество Новгорода. Однако, проблема в том, что требовали ремонта и реставрации десятки соборов и сотни церквей. И это только в центре Империи, а что твориться на окраинах России- матушки? Тут всех богатств легендарного Креза не хватило бы, а есть еще церковные школы, приюты. Есть деревни и сёла, где сельский батюшка врачует не только раны душевные, но и недуги телесные и на всё нужно деньги, деньги и ещё раз деньги. И как не прискорбно, вынужден признать, что ему как Главе Церкви случается невольно поступать вопреки словам Иисуса: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Вот и приходится крутится как белке в колесе и даже дать дозволение размещать в журнале «Церковные ведомости» объявления о продаже различных церковных товаров, закупленных за пределами Российской Империи. Кстати, сию идею подсказал никто иной как тогда еще Великий Князь Александр Михайлович, но при этом он рекомендовал тщательно проверять всё произведённое за границей. Вот, к примеру, одном из номеров, торговец из Таганрога предлагал красное натуральное вино «Византийское» по цене 11 ₽ 50 коп. за ведро и масло оливковое лампадное натуральное по 9 ₽ за пуд. А чуть позже, пошли разговоры среди прихожан, что «масло сие зело коптит и смрадом отдаёт». Пришлось обращаться к директору Санкт-Петербургского технологического института дабы провели экспертизу. И выяснилось, что этот продукт фальсифицированный, с добавкой изрядной доли минерального масла.

Да и с винами следует разобраться. Вот в Крыму, князь Лев Сергеевич Голицын настоящие чудеса с виноградом творит, стоит к нему присмотреться, помочь словом и делом. Но это всё в будущем, сейчас же следует думать, как не допустить новую смуту на просторах России. Эта непонятная смерть Императора и совершенно неадекватные действия его старшего сына, больше напоминающие попытки убийцы скрыть своё преступление и замести следы. И была ли эта смерть на самом деле? И вещие слова Иоанна Кронштадтского, и те крохи информации, которые доходили до него с просторов России, они внушали надежду и веру в то, что жив помазанник Божий. А посему, после долгих размышлений и жесточайшего спора с самим собой, он решился на неслыханный поступок, коей мог стать тяжким грехом, в случае ошибки. По всем епархиям нашим было отправлено устное указание об воздержании от чтения заупокойных молитв о погибшем Императоре Михаиле Николаевиче, вплоть до специального послания Патриарха. И многие пастыри вняли сиим словам, за исключениями, пожалуй, лишь Санкт-Петербургской епархии. Мало кто знает, сколько бессонных ночей я провёл в молитвах всевышнему, дабы он вразумил меня и открыл истину.

И вот забрезжил лучик надежды, от епископа Архангельского и Холмогорского Никанора пришла весточка, в которой были намёки на то, что ближники императора Александра Михайловича по воздуху и морю отправились на какую-то сверхсекретную миссию, причём весьма спешно и оружно. И экспедиция сия следовала на край земли Русской. Что это? Появилась какая-то секретная информация, которую стало так необходимо срочно проверить? Это вносило сумбур и неясность в делах текущих и требовало уточнения. Но как сие совершить? Обратиться к императору? Лично или через секретаря? Либо задействовать ресурсы самой матушки-церкви, тем более что возможности некоторые в его распоряжении были. Патриарх решительно отодвинул от себя папки с документами, и опустившись на колени перед иконой Богородицы обратился к хранительнице и заступнице России с молитвой, и мольба была услышана. Распахнулась дверь и буквально ворвавшийся в патриаршую обитель секретарь, монах Симон (Никифор Панин), запыхавшись от бега прохрипел:

— Ваше Святейшество, император и соправитель Александр Михайлович прибыл и просит принять его по делу нетерпящему отлагательства.

Увидев, что своим вторжением, он помешал Патриарху возносить святые молитвы, он чуток струхнул и уставившись преданным взглядом ждал реакции начальства. А что ему ещё оставалось делать, ибо подобно подкове, он угодил между молотом и наковальней? На мгновение глава православной церкви растерялся и посланник, решив, что его не услышали, бросился к нему, помогая подняться, а заодно повторяя известие о прибытии августейшей особы.

— Да слышу я, слышу, — голос Феогноста от волнения более походил на ворчание, — помоги брате до кресла добраться, что-то ноги ослабли.

Присев, пожилой человек в роскошных, но неудобных одеяниях немного пришел в себя и откашлявшись, распорядился:

— Ступай голубчик и пригласи нашего гостя. Негоже государю долго приёма ждать.

Когда монах выбежал из кабинета, то патриарх успел бросить взгляд на икону, список Владимирской Божьей матери, и ему показалось, что на её лик озарился скромной улыбкой, а в сердце этого пожилого человека, изнуряющего себя заботами о матушке-церкви, чувство тревоги сменилось надеждой на благую весть.

Почти в тот же момент раздались быстрые шаги и вошел Александр Михайлович, который явно не собирался дожидаться приглашения, не по чину, хотя и чин Патриарха был почти равен императорскому, всё-таки Сандро давал точно понять, кто в доме Хозяин. Сегодня он был облачен не в флотский мундир, а ещё не ставшую привычной для широкой публики повседневную форму морских пехотинцев. Как я слышал фасон и все, даже мельчайшие детали, разработал и утвердил лично Император Михаил Николаевич, а Сандро получил право её ношения, сразу после возвращения из кругосветного плавания и награждения орденом святого Георгия четвёртой степени. Кстати, это была единственная награда, которою он почитал полученной по заслугам и носил, не снимая, в строгом соответствии со статутом. Все остальные ордена, выданные по факту рождения как это полагалось каждому Великому Князю, Александр Михайлович одевал лишь по самой крайней необходимости и только в случае официальных церемоний. Среди героев паркетных баталий и альковных викторий, никогда не упускающих возможность украсить свой мундир очередной висюлькой и не чуравшихся даже Ордена Благородной Бухары, сие поведения почиталось нелепым чудачеством и опасной фрондой. Зато боевые офицеры, начиная от корнетов и прапорщиков и заканчивая генералами Скобелевым и Гурко, не упускали возможность на дружеских пирушках поднять бокал «за нашего Сандро». Кстати, о пирушках, среди Романовых было немало тех, кто слыл поклонником Бахуса. Вот и старший сын Михаила Николаевича, Николаша, аки Пётр Первый в худшие дни свои из запоя не выходит, знать совесть за грехи мучит. Слава Богу, Александр Михайлович в своего дедушку пошел. Император Николай Павлович крепкие напитки не жаловал, да и к винам особого пристрастия не имел. Смотрю на него и душа радуется. Строен, на щеках румянец и силушкой не обижен, ну вылитый богатырь Алёша Попович.