Если Господь по праву претендует на первое место в деле Творения, то Шекспиру по праву принадлежит второе.

Шестидесятилетний Вольтер – это попугай, повторяющий тридцатилетнего Вольтера.

Он второй во всех жанрах.

Если мы отдаем некоторое предпочтение Гете перед Шиллером, то лишь благодаря тому незначительному обстоятельству, что Гете, ежели бы ему в его творениях потребовалось подробно изобразить такого поэта, был способен сочинить всего Фридриха Шиллера, со всеми его Разбойниками, Пикколомини, Луизами, Мариями и Девами.

Я знаю только одного-единственного человека, который был счастлив. Это Бомарше, сочинитель «Фигаро». Еще не достигнув тридцати лет, он уже похоронил двух жен и выиграл три процесса.

Вся поэзия лорда Байрона представляется мне намеренно растянутым самоубийством на почве сплина. Благородный лорд только и делает, что водит ножом по горлу, но не лезвием, а тупой стороной.

Теннисон – замечательная половина поэта.

Виктор Гюго был безумцем, который вообразил себя Виктором Гюго.

Лучший французский поэт? Увы, Гюго.

Его духу недостает гармонии. У его музы две левых руки.

Генрих Гейне так ослабил корсет немецкой речи, что теперь даже самый заурядный галантерейщик может ласкать ее груди.

Девятнадцатый век, каким мы его знаем, в значительной степени изобретен Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.

Марк Твен и я находимся в одинаковом положении. Мы должны высказывать свои мнения так, чтобы люди, которые иначе повесили бы нас, думали, будто мы шутим.

Прекрасный человек! Он не имеет врагов и не любим никем из своих друзей.

Никогда еще не было такого первоклассного второразрядного писателя.

Марк Твен мой любимый писатель по трем причинам: он писал хорошо, он меня развлекает и он уже умер.

Генри Джеймс был одной из самых милых пожилых леди, которых я встречал в своей жизни.

Мы с Гертрудой Стайн все равно что братья.

Роман о наилучшем устройстве быта детородных частей.

Он пугает, а мне не страшно.

У этого чудовища есть талант.

Валери, несомненно, мелкобуржуазный интеллектуал. Но не каждый мелкобуржуазный интеллектуал – Поль Валери.

Генри Миллер, собственно, не писатель, а неумолкающий говорун, к которому кто-то подсоединил пишущую машинку.

Это не написано – это напечатано на машинке.

Величайший из всех умов, оставшихся в приготовительной школе.

…Литература Больших Идей, которая, впрочем, часто ничем не отличается от дребедени обычной, но зато подается в виде громадных гипсовых кубов, которые со всеми предосторожностями переносятся из века в век, пока не явится смельчак с молотком и хорошенько не трахнет по Бальзаку, Горькому, Томасу Манну.

То, что Х сумел написать такую хорошую книгу, может отбить всякую охоту к литературе.

Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.

В одно прекрасное утро я проснулся и увидел себя знаменитым.

Я не такой злой, как кажется. Я раскрасил себе лицо такими страшными красками лишь для того, чтобы в бою напугать моих врагов.

Со мной не случалось никаких событий, наоборот, я сам бывал событием.

Увы, половина человечества не верит в Бога, а другая половина не верит в меня.

«Вы – Борхес?» – «Временами».

Я мыслю как гений, пишу как выдающийся писатель и говорю как ребенок.

Я пишу кровью из носа.

Я отношусь к писателям, про которых люди думают, что другие люди их читают.

Мне потребовалось полвека, чтобы понять, что у меня нет литературного дара. Увы, к тому времени я уже был знаменит.

Широко известен в узких кругах.

Если врач скажет, что мне осталось жить пять минут, я не буду рвать на себе волосы. Просто я стану печатать на машинке немного быстрее.