Цензор: человек, наделенный редкостным даром вычеркивать и вырезать именно то, что мы хотели бы увидеть, услышать или прочесть.

Задача цензора – познакомить нас с грехами, о которых мы и не знали, что они у нас есть.

Все неизбежные дурные последствия извращенного контроля достигаются цензорами бескорыстно и из лучших побуждений.

Сатира, которую цензор способен понять, заслуживает запрета.

Непечатная лексика – последнее прибежище нечитаемых авторов.

Вот непечатная книга, которую можно читать.

Изящная словесность все реже бывает благопристойной.

Это не для печати, это для искусства.

Непристойность можно отыскать в любой книге, за исключением телефонной.

Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.

В нынешних романах полно слов, которые прежде были исключительной прерогативой семейного доктора.

Ваши уши слишком целомудренны, а ваши нравы слишком развращены.

Никакие другие книги не приносят таких доходов, как Библия, а еще непристойные книги, вернее – прочие непристойные книги.

Биографическую книгу английской писательницы Нэнси Митфорд «Мадам Помпадур» запретили в Ирландии. Митфорд была готова вычеркнуть сомнительные места и спросила, что именно вызвало недовольство цензуры. Ей ответили, что книга запрещена из-за названия.

Порнография: все, что вызывает эрекцию у пожилого судьи.

О половых отношениях лорд Честерфилд сказал, что удовольствие это быстротечное, поза нелепая, а расход окаянный. Если бы он дожил до наших дней и читал нашу литературу, он мог бы добавить, что этому акту присуще однообразие, почему и печатные отчеты о нем чрезвычайно скучны.

«Почему вы так мало пишете о сексе и о Боге?» – «Потому что именно в этих сферах бездарность писателя проявляется особенно ярко. А я не хочу рисковать».

Секс больше возбуждает между страницами, чем между простынями.

Иные писатели напоминают мне берлинских дамочек, которые, приставая к вам ночью на улице, мурлыкают по-кошачьи: «Я такая неукротимая…»

Чем больше дезодорантов в аптеках, тем хуже женщины пахнут в литературе.

Правду сказать, мы знаем жизнь только по литературе. Разумеется, за исключением тех, кто не знает литературы.

В книгах мы жадно читаем о том, на что не обращаем внимания в жизни.

Литература не может адекватно выразить жизнь. Но произведение искусства вполне адекватно выражает Искусство, а больше ничего и не надо. Жизнь – это только мотив орнамента.

Иллюзия искусства: оно заставляет поверить, что великая литература вырастает из жизни. Но все обстоит наоборот: жизнь аморфна, литература дает ей форму.

Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь.

Нынешние романы так похожи на жизнь, что нет возможности поверить в их правдоподобие.

Живи как пишешь и пиши как живешь.

Если человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он вносит в свою жизнь ту поэзию, которую не способен внести в свои стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.

Хотите знать, в чем заключается величайшая драма моей жизни? Я вложил свой гений в свою жизнь и всего лишь свой талант – в свое творчество.

Жизнь не может нанести поражение писателю, который влюблен в писательство, потому что жизнь сама – его любовница до самой смерти.

Писатель превращает свое пламя в бумагу.

Рассказать содержание слова – писательское искусство.

Мы вовсе не врачи – мы боль.

Писатель – то дерево, которое отталкивается от почвы.

Первый долг писателя – не оправдать ожиданий своей страны.

Кто-нибудь всегда смотрит из-за твоего плеча, как ты пишешь. Мать. Учитель. Шекспир. Бог.

Быть писателем неизбежно означает быть протестантом или, по крайней мере, пользоваться протестантской концепцией человека. В протестантстве человек сам творит над собой подобие Страшного Суда, и в ходе этого суда он к себе куда более беспощаден, чем Господь или даже церковь.