Данте учил никогда и ни перед кем не заискивать, не показывать даже самый сильный страх, а лучше вообще держаться слегка придурковато, чтобы сбить противника с толку. И использовать все возможные и доступные преимущества, забив прибор на честную игру и благородство. «Благородные хорошо смотрятся только в могиле, но ровно пять минут, пока не закроется крышка гроба». Данте часто повторял эти слова, говорил даже, что цитирует какого-то недоеденного писателя одного шедевра, но я всегда чувствовала, что это был его личный «перл».

— Теперь перейдем к главному. — Укладываю руки на подлокотники. — Можно ознакомится со списком нарушений? Чтобы примерно понимать масштаб работы.

«Очкарик» перестает моргать, писарь все так же пишет, а Евсеев, прочистив горло кашлем, проявляет интерес к диалогу.

— Валерия Дмитриевна, прежде, чем мы продолжим, я бы хотел внести некоторую ясность. Вы ведь не входите в число собственников? Не занимаете пост, который указывал бы на… как это деликатнее сказать…

— Сергей Николаевич, вы при исполнении и не производите впечатление человека, привыкшего подбирать слова. Так что давайте на прямоту, чтобы не тратить ни мое, ни ваше время.

— Валерия Дмитриевна, вы не тот человек, который принимает решения в этих стенах, — закончив улыбаться, уже совершенно форменным голосом, говорит Евсеев.

Как ни странно, мне так даже легче. Действует примерно как укол отрезвляющего после бутылки шампанского. Так я буду все время в тонусе. А как надолго меня хватит — вопрос риторический.

— Я принадлежу к семье, — напоминаю я. Ношу свою фамилию, но формально являюсь Завольской. Если вам недостаточно моего слова — вы можете легко проверить информации по запросу.

— Валерия Дмитриевна, уверяю вас — я знал об этом до того, как переступил порог этого офиса. Поэтому, повторяю, вы не входите к чисто людей, с которыми мы с коллегами можем говорить предметно. При всем уважении к вашему социальному статусу.

— Она моя жена! — голосом кастрированного борова, выкрикивает Андрей. — Она все тут знает! Она все…

— Андрей, помолчи, — прошу я, морщась от рожденных го визгом, неприятных вибраций в ушах.

— Скажи им, что ты все знаешь, как тут что работает! Это она подписала сделку с Авдеевым, я тут вообще не при чем!

— Заткнись! — рявкаю я, с силой ударяя ладонями в металлический подлокотники кресла. — Больше ни слова, Андрей, ты меня понял?

Я смотрю на него в пол оборота головы и стараюсь подавить приступ отвращения от того, что вон его страха становится еще сильнее.

— Прошу прощения, господа, мой муж только недавно тяжело перенес неприятное расстройство пищеварения и еще не до конца восстановился.

— Может, ему нужно сходить попить воды? — неожиданно предлагает седой. И со снисходительной улыбкой шутит: — Естественно, пока вы будете оставаться нашей… собеседницей.

Хотя он даже не скрывает, что подразумевает «заложницу».

— Да, пожалуй, — соглашаюсь я, потому что присутствие Андрея душит и раздражает меня саму. Можно только предполагать, что еще он спел разболтать этим «приятным господам» и как они воспользуются полученной информацией. — Пяти минут будет достаточно. Да, Андрей?

Еще несколько секунд позора — его спринт от кабинета до двери. Мой благоверный так торопится, что едва не переворачивает стул, а потом — чуть не падает, пробуксовывая на скользком полу. И выбегает, не сказав ни слова. Даже не удостоив меня чем-то вроде благодарности.

— Валерия Дмитриевна, — Евсеев, выждав минуту, протягивает мне свой телефон, — думаю, это вас.

Пока я «провожала» Андрея, он что-то набирал в телефоне. Видимо, того человека, который сейчас на другом конце связи.

Подозреваю, что сюрпризов на эту тему тоже не будет.

— Лори, это Вадим.

Но он мог бы и не называться — я каким-то образом учуяла его даже через километры виртуальных проводов. Значит, моя теория о том, кто устроил это шоу, оказалась полностью верна.

— Я слушаю, — говорю подчеркнуто сухо, потому что не очень уверена, что все трое в курсе происходящего. Очкарик так точно ведет себя так, словно впервые участвует в облаве на вороватых олигархов.

— Просто делай, что они говорят, хорошо? Я тебя вытащу.

— Мне разве что-то угрожает?

— Перестань вести себя как упрямая ослица, — слегка раздражается Вадим.

— Мне что-то угрожает? — повторяю свой вопрос.

— Только твоя ёбаная семейка! — рявкает Вадим, и я впервые за долгое время чувствую то, что лучше всего описать словосочетанием «присесть на задние лапки». — Слушай Евсеева и все будет хорошо. Я обещаю. Ты мне веришь?

«Я больше никому не верю, даже почти не верю самой себе», — мысленно отвечаю я, давясь горьким послевкусием этой неприятной правда.

— Хорошо, я поняла, — вместо этого говорю вслух, нажимаю на кнопку завершения разговора и возвращаю телефон Евсееву. — И так, я слушаю.

Он зачитывает найденные на скорую руку «нарушения» (изредка вставляет свои пять копеек очкарик, но никто из нас не обращает на него внимания), а писарь все это время продолжает с таким же упоением марать бумагу. Вид у него при этом такой, будто за те недолгих несколько минут, что я здесь нахожусь, он уже успел настрочить минимум три доноса на пожизненное и расстрел.

— Вы же понимаете, что все озвученые вами нарушения сейчас основаны только на как-то вырванных из контекста бумагах и цифрах, которые никто толком не анализировал, — говорю я, когда Евсеев прекращает зачитывать «приговор» ю Даже если все это показуха — я должна отыгрывать роль до конца. Просто потому что так буду точно уверена, что не накосячила нигде абсолютно.

— Понимаю, Валерия Дмитриевна. Поэтому для начала кому-то из собственников придется поехать с нами в офис для оформления формальностей, составления документов и начала расследования. И если вы попытаетесь мне возразить, то лучше не тратьте время — я на таки делах собаку съел. Много собак, — уточнят он, так же безупречно отыгрывая свое амплуа человека, которого нельзя сбить с намеченного пути прикрытием в виде одной беременной женщины.

Если бы я только что не разговаривала с Вадимом, то была бы абсолютно уверена, что этот человек закатает в асфальт кого угодно, если того будет требовать ситуация. И ему абсолютно плевать, какого пола будет эта «преграда».

— Мне нужно несколько минут, — говорю я, доставая из сумки воду и аспирин, и только сейчас с ужасом замечаю, что все это время таскаю с собой преданные Оксаной документы.

Я собиралась отвезти их в банковскую ячейку, но после звонка Копытина и требования немедленно приехать в офис, вообще об этом забыла. Черт! Быстро закрываю сумку на защелку, вытряхиваю на ладонь сразу две больших шипучих таблетки и прошу дать мне стакан. Первым на помощь бросается очкарик — мне кажется или он обратил внимание, что у меня в сумке лежит что-то, что заставляет меня нервничать? Да по фигу, они не имеют права меня обыскивать, это же просто финансовая проверка, а не взятие «ослика» наркокартеля.

— Спасибо, — я бросаю в стакан таблетки, жду, пока они растворятся. — Третий день невыносимо голова болит. У нас снова чудовищная вспышка на солнце и магнитные бури? Я буду готова ехать с вами через пять минут, господа.

— Валерия Дмитриевна, а вы никому из нас как раз и не нужны, — снисходительно и даже как будто по-отечески улыбается Копытин. — Только кто-то из собственников.

Я понимаю, почему он не хватается за мое «предложение» отвезти меня везде — кто-то среди трех явно не в курсе истинной подоплеки происходящего, и Евсеев не может рисковать, нарушая протокол. Чтобы вывезти меня ему необходимо веское обоснование.

— Послушайте, Сергей…

— …. Николаевич, — вежливо подсказывает он.

— Сергей Николаевич, вы не хуже меня знаете, что у «ТехноФинанс» есть только один собственник — мой свекр. А он, как вам тоже должно быть известно, сейчас в трауре после аварии, в которой погибла его жена и их не рожденный ребенок. Вы, конечно, можете попытаться вынудить его приехать в ваш офис, но вам для этого потребуется как минимум решение суда. Сомневаюсь, что в данный момент оно есть у вас на руках — для этого необходимы весомые факты. Очень-очень весомые факты.