Даже на долбаной чашке.

Я взял все, что предложила менеджер. А когда курьер доставил заказ, забрал только цветы, а все остальное попросил отдать первой встречной девчонке на улице.

На могиле Алины и без моего веника полно свежих цветов, как будто все это случилось только вчера, а не два года назад. Сразу видно, что за этим местом ухаживают. Пытаюсь вспомнить, что я знаю о ее семье и на ум приходит только одно — ни хуя. Она не была сиротой — это единственный известный мне факт. Ну и что не бедствовала на тот момент, когда мы познакомились.

— Прости, что я такое ссыкло и пришел только сейчас, — говорю еле слышно, потому что голос предательски выкручивает, когда взгляд цепляется за выбитую на белом мраморе дату того дня. — Думал, ты все равно меня и на порог не пустишь.

Почему-то легче говорить с Алиной так, будто она здесь, рядом, стоит у меня за спиной и как раз подбирает железобетонные факты как бы окончательно и бесповоротно послать меня на хер.

— Я в курсе, что хреново выгляжу, — как будто продолжаю наш странный диалог. — И загар мне не идет.

Алина любила шутить, что до встречи со мной любила смуглых бородатых мачо, а потом ее как отвернуло. В памяти всплывает одна из наших немногочисленных поездок на солнечный морской берег, когда я так часто валялся на песке, что стал смуглым, как черный шоколад. Алина тогда сказала, что ей даже трахаться со мной не по себе, как будто в ее постели внезапно оказался совершенно посторонний мужик.

Здесь есть маленькая каменная скамейка, но я присаживаюсь прямо на мраморную плиту и дрожащей ладонью поглаживаю холодный камень. На улице тепло, но он как будто покрыт коркой льда.

— Мне жаль, что все так случилось, малыш, — говорю шепотом, хотя жопой чувствую, как ей по хуй на мое сожаление. Тем более, что она насквозь фальшивое, потому что я пришел сюда совсем не за тем, чтобы раскаиваться и рвать волосы на голове. Но язык никак не поворачивается озвучить настоящую причину.

— Эй, мужик, — сзади хрипит простуженный голос.

Даже не поворачивая головы, слышу «убийственное амбре» ароматов — наверняка один из постоянных обитателей этого места. Я видел нескольких, пока искал могилу Алины. Кто-то брезгливо называет их стервятниками, а я думаю, что покойникам глубоко насрать, что принесенные им угощения сожрет какое-то немытое вшивое тело. Им так же плевать и посетителей из прошлого, которые являются спустя годы, чтобы вымолить прощение.

— Вот, держи и вали отсюда, — протягиваю бомжу солидную купюру и тот моментально сваливает, оставляя после себя табачную вонь и эхо оркестра пустых бутылок в его клетчатой сумке.

Снова оставшись наедине с Алиной, никак не могу начать разговор с призраками прошлого. Это блядски смешно и нелепо, но даже когда в нашей истории все были живы и наша история еще была похожа на бабский любовный роман, между нами и тогда случались такие же приступы тишины. Тогда мне казалось, что это нормально — не могут же люди разговаривать друг с другом двадцать пять часов в сутки. Но со временем, когда все пошло по пизде, мы либо ругались, либо выясняли отношения после ругачек, либо тупо трахались на адреналине. Разговоры — обычные, простые и обо всем — перекочевали в мое времяпрепровождение с Лори.

Интересно, если бы я не был таким долбоёбом и продолжал разговаривать с Алиной, вместо того, чтобы закрывать свои интеллектуальные потребности другой женщиной — был ли у нас шанс?

На ум приходит только один ответ и он о том, что у Алины с самого начала не было никаких шансов, потому что она вляпалась в меня.

— Я люблю ее, — наконец, произношу вслух, в упор глядя на каменное лицо ангела, дремлющего на мраморе. Говорю — и очко сжимается от страха, что этими тремя словами я только что подписал смертный приговор еще одной девушке. — Но можешь быть спокойна, малыш — это девочка из другой Лиги, она не даст выесть себе мозг чайно ложкой и когда дерьмо приблизится к ней слишком близко — свалит подальше. Потому что брезглива и осторожна.

До сих пор не могу переварить тот вечер, когда увидел ее в машине с другим мужиком.

Я свалил обратно в столицу, снова врубил жесткий игнор и дал себя месяц, чтобы остыла блядская ревность.

Надеялся, что когда буду готов снова вступить с ней в безопасный для моей рваной душонки контакт — окажется, что Лори все это время писала мне, звонила, даже просто по ебучим рабочим вопросам.

Надеялся попасть под благодатный шквал ее внимания.

Надеялся, что оживу.

Хер там плавал. Ни одного письма, ни звонка, ни-че-го. Она как будто знала, что я хочу и из чувства мести нарочно отказала мне даже в ничтожных крохах внимания. Хотя, кое в чем моя Лори оказалась верна себе — каждый день в течение месяца мне писала ее помощница и напоминала, что двадцать третьего сентября мне нужно ложится в больницу для прохождения первого курса подготовительной терапии перед операцией. Этот контакт я сразу пометил как спам и заблокировал. Но ровно после этого по тому же поводу мне начала наяривать девушка из клиники Павлова.

— Прикинь, а я ведь могу и не сдохнуть, — скалюсь, довольный собственной тупой шуткой.

Прикол в том, что если бы Алина могла высунуть из могилы хотя бы руку — она бы на хер затащила меня в ад за то, что явился к ней не каяться и поливать слезами могильный камень, а как последнее мудло хвастаюсь планами на жизнь.

— Прости, малыш. — Глотку сводит так сильно, что все-таки поддаюсь желанию размять шею ладонью, чтобы убедиться, что на ней нет ледяных мертвых пальцев. — Я реально… знаешь… пиздец как боюсь подыхать.

Ну вот, Шутов, ты сказал это.

Озвучил, написал на ебучем баннере свой Главный страх и подписался под ним кровью.

Звонок моего второго телефона врывается в наш разговор максимально не вовремя. Когда ехал на свидание с Алиной, нарочно поставил основной телефон на беззвучный, чтобы не случилось вот такое дерьмо. А про второй вообще из башки вылетело, потому что в последнее время на него просто некому звонить — раньше сюда постоянно наяривала Алина, потом время от времени звонила Лори. Но вот уже несколько месяцев, как я таскаю этот телефон просто по привычке.

— Лори? — спрашиваю с надежой, хотя на экране был незнакомый номер явно не из списка моих контактов.

— Дмитрий Викторович? — казенным голосом интересуется какая-то женщина.

— Да, слушаю.

— Этот номер дала Валерия Дмитриевна. Сказала, что вы ее брат и в случае чего — вас можно беспокоить по разным… щепетильным вопросам.

От самого хуевого предчувствия мое сердце за секунду превращается в ледышку и болезненно колотится в ребра. Щепетильные вопросы? Брат?

— Что с ней?! — ору, одновременно вскакивая на ноги и уже несясь в сторону выхода с этого грёбаного мертвого царства.

— Валерия Дмитриевна попала в аварию. Ее привезли в больницу, врачи готовятся к срочной операции, но необходимо разрешение родственников, потому что операция предстоит сложная и…

Я слушаю длинный монолог о том, что в голове моей маленькой обезьянки после сильного удара образовалась гематома и необходима операция на головном мозге. Что это очень серьезно, но такие операции — не редкость в наше время и врачи успешно их проводят. Но всегда существует ряд рисков и возможных осложнений.

Много. Адски много выхолощенных слов, за которыми легко читается просьба наперед дать индульгенцию хирургам, что если «моя сестра» умрет на операционном столе — претензий у меня не будет.

Я прислоняюсь к первому попавшемуся дереву и блюю прямо на свои идеально белые новые кеды со «звездами». Блядский хер. Твою мать.

Лори.

— Дмитрий Викторович? — изображает видимость эмоций казенная тетка на том конце связи. — Вы здесь? Алло? Вы меня слышите?

— Адрес, — с трудом выдавливаю из своего судорожно сжатого горла.

И снова блюю.

Она диктует адрес — это государственная областная больница. Место, о котором год назад трубили во всех СМИ, мол, теперь там самое крутое оборудование, лучшие в стране хирурги — настоящие кудесники пилы и скальпеля. Только все это почему-то резко расходилось с историями простых смертных, которых либо вообще не хотели брать с их страшными болячками, либо лечили так, что лучше сразу в морг. И моя Лори попала в этот гадюшник.