— Доброе утро, — здоровается Наратов, занимая место где-то у меня за спиной.

— Доброе. — Намеренно даже не поворачиваю голову в его сторону, хотя «затылком» вижу, что он заявился в одних штанах и топлес. — Тут на две чашки, на тебя сварить?

— Ты просто спасительница, — с преувеличенным облегчением стонет он. — У меня зверски раскалывается голова.

С гораздо большим удовольствием я заварила бы ему большую чашку горячей смолы, но время для такого удовольствия еще не наступило. А чтобы поскорее его приблизить. Сейчас мне нужно быть приветливой, милой и позволить этому придурку думать, что он может «поиграть» со мной в свои игры. Он же не просто так с первого дня знакомства делает все возможное, чтобы не исчезать с горизонта моей жизни.

Когда кофе готово, я поворачиваюсь и ставлю перед Сергеем его чашку, а сама возвращаюсь к столу.

— Пить надо меньше, надо меньше пить, — скороговоркой цитирую всем известное старое кино, когда Наратов, сделав глоток, снова морщится и прикладывает в писку кулак.

— Ты вообще видела моего тестя? Его невозможно перепить.

— Ну, можно просто не начинать.

— Не все из нас могут позволить себе роскошь жить своей своей жизнью. — Он в который раз проходится по мне взглядом. — Иногда нужно просто делать некоторые вещи. Потому что так принято. Потому что лучше один раз помучиться от похмелья, чем потом десять раз услышать, какой ты гандон. Прошу прощения.

Последнюю фразу Сергей добавляет уже с типа_интеллегентным видом. Его любимая маска — казаться хорошим начитанным и правильным, но иногда обиженным жизнью. Так просто и примитивно, но все почему-то ведутся на это дерьмо. Включая моего отца, который редко ошибался в людях. Именно поэтому я поклялась себе ни при каких обстоятельствах больше никогда не верить Сергею. Потому что Наратов всегда врет, а если Наратов вдруг не врет — нужно проверить, дышит ли он.

Я достаю из холодильника банку пива, мысленно собираю волю в кулак и подхожу к Сергею достаточно близко, чтобы убрать в сторону его руку и приложить к его лбу прохладную банку. Он на мгновение жмурится, а потом снова открывает глаза глядя на меня снизу вверх взглядом, в котором нет почти ничего, кроме откровенной похоти.

— Не представляю, чтобы Илона проявила такое же понимание, — как будто шутит, но одновременно и всерьез, сетует Наратов.

— Возможно, она просто видит это гораздо чаще чем я.

— Слушай, малыш, ну ты уж алкаша из меня-то не делай.

Вот оно. Первый шаг, как будто абсолютно естественный и даже уместный.

Малыш.

Одно слово, сказанное как будто между делом, для связки.

Но он первый раз прощупывает мои личные границы. Если я сделаю замечание или начну возмущенно брызгать слюной, Наратов просто спишет все на свое похмелье или скажет, что еще толком не проснулся. Или придумает любую другую отговорку, которых у него всегда полный рот. Но любую другую мою, даже нейтральную реакцию, посчитает за приглашение к действию.

Ладно, сукин ты сын.

Посмотрим, для чего тебе вдруг понадобилась абсолютно бесперспективная тёлка, роман с которой может стоить тебе вообще всего. А Сергей слишком любит свою сытую комфортную жизнь, чтобы рисковать ей ради внезапной любви. Эта мразь любит только деньги и свой драгоценный член. Могу поспорить, что намывает его чаще, чем руки.

Я ставлю банку рядом на стол и снова отхожу на расстояние, без особо стеснения усаживаясь прямо на мраморную столешницу рядом с кофеваркой. Сергей разваливается на кухонном диванчике, бросая свободную руку на спинку. Поза а ля «посмотри, какой я весь из себя». Ну что ж, не просто же так он петушится.

Награждаю его ответным разглядыванием всего этого «добра».

Но, господи, он серьезно?! Пара сброшенных кило и тупая татуировка не делают его в целом довольно типичное мягкое тело объектом для буйного слюноотделения. Он гантели нюхает максимум раз в неделю, хотя судя по его странице в инстаграм, чуть ли не ночует в зале. Но любой мужик, который действительно ходит туда так, как звездит Наратов, выглядел бы в разы лучше. Я уже молчу про кого-то типа… Вадима.

От воспоминания о том, какими твердыми были его мышцы под моими пальцами, когда я бессовестно вонзала ногти в его спину, бросает в жар.

И Сергей, конечно, записывает мои внезапно вспыхнувшие щеки, на своей свет.

— Выспалась? — первым спрашивает Наратов, потому что я выбираю пассивную тактику.

Хочу посмотреть, как и куда он поведет разговор.

— Ага, спасибо. В жизни не видела такой огромной кровати.

— Ну… судя по тому, что я слышал храп из-за стенки, Андрей продрых всю ночь.

У моего муженька множество пороков. За некоторые я его убить готова. Но Андрей не храпит. Никогда. Ни разу не слышала, чтобы он издавал хоть какие-то звуки со стороны спальни, и уж тем более не проспала бы такое событие, лежа с ним в одной постели.

Сергей закидывает простую удочку, самую примитивную, я бы сказала.

— Андрей не храпит, — говорю, глядя ему в глаза. — Может быть, это просто скрипел матрас?

— Ты не уверена?

— Может быть, не из нашей комнаты?

Наратов слегка подается вперед, снова нарочно играя грудными мышцами, как будто там действительно есть что напрягать. Я продолжаю смотреть ему в глаза, нарочно даже не пытаясь опустить взгляд и насладиться этим представлением. Пусть не думает, что от этого зрелища зашкалит мой эстроген и я грохнусь в обморок.

— Мы с Андреем дружим всю жизнь, Валерия, — негромко, как будто до сих пор опасается, что поступает правильно, — я знаю его лучше, чем свои пять пальцев. И готов поспорить на что угодно, что вчера из вашей спальни мог раздаваться только его храп.

— Странно, а мне он говорил, что познакомился с тобой в тринадцатом году.

— И вот что я думаю. — Сергей нарочно игнорирует мою попытку подвернуть сомнению этот его акт ностальгии. — Зачем молодой, красивой и явно неглупой девушке выходить замуж за человека, с которым она сможет разве что на пару храпеть по ночам?

— Я не храплю.

— Зачем тебе все это, Валерия?

— Потому что я люблю своего мужа и понятия не имею, что за чепуху ты несешь.

Но чтобы все то не звучало слишком резко и Наратов, чего доброго, не испугался, придаю тону некоторую расхлябанность. Пусть думает, что это такой прикол. Или шутка. Или, может, именно так звучит мой голос, когда я говорю совершенно искренне?

Сергей слегка прищуривается и нервно проводит языком по нижней губе, а потом снов откидывается на спинку дивана, на этот раз уже без пафосного выпячивания несуществующих мышц. Он определенно сконфужен, потому что разговор свернул не туда.

— Ну допустим, я тебе верю. — Ему снова приходится начинать первым, и Наратов уже не так весело настроен, как в самом начале.

— Ну допустим, мне плевать на то, веришь ты мне или нет. — Теперь моя очередь веселиться, и я нарочно усаживаюсь так, чтобы вся моя поза, даже в спортивно костюме, из которого торчат только ладони и ступни, выглядела как самое вкусное лакомство, которое то и дело проносят у него перед носом, но каждый раз — к другому столу. — Кстати, а это ваша с Илоной спальня справа? Кажется, у тебя там кто-то полночи бил посуду. Тараканы снова выяснили, кто в доме хозяин?

Сергей смеется, но это точно не самый лучший его «искренний смех».

— О наших с Илоной сложных отношениях не знает только слепой и глухой.

— Значит, теперь я в секте тех, кому разрешено обсуждать личную жизнь Наратовых? По каким дням заседание кружка?

И вот он снова смеется, хотя мысленно уже давно проклял ту минуту, когда решил воспользоваться моментом и подкатить к жене друга прямо под носом у собственной супруги.

— Мы с тобой похожи, Валерия. Оба не из этого мира, оба выросли в той среде, где приходилось питаться объедками, чтобы выживать. Мы с тобой из другого теста.

— Практика показывает, что люди, которые рассуждают про сорта сдобы и тяжелую голодную жизнь, на самом деле просто иногда ели бутерброд с маслом, но без красной икры.