— Без проблем. «Нильсон» подойдет?

— Это закрытый мужской клуб? — Вспоминаю все, что знаю об этом месте и оно мне нравится уже хотя бы потому, что знаю я о нем ровно ничего. — Я не являюсь членом клуба и по-правде говоря, не собираюсь им становится по географическим причинам.

— Мое членство позволяет некоторые вольности, — без тени хвастовства, а просто как факт, озвучивает Авдеев. — В то же время?

— Идет.

Я кладу трубку и вместо того, чтобы рулить прямиком к дому, сворачиваю в сторону того самого пляжа, где несколько лет назад выловил свою маленькую обезьянку. Ехать туда минут тридцать, но получается быстрее, потому что сегодня вечер на удивление без пробок. Как будто жизнь хочет поскорее посмотреть на мой душевный эксгибиционизм. А еще там довольно пустынно. Сезон купальников давно прошел, но я был уверен, что местные тусят на пляже до первых морозов.

Кажется, я по наитию даже паркуюсь на том же самом месте. Хотя в тот день здесь точно не было тех лежаков и парочки столиков, сколоченных из огромных жестяных бочек. Присаживаюсь повыше, на тот кусок щербатого асфальта, сразу за которым начинается грязный песок. Разуваюсь, лениво стаскиваю носки и по самые щиколотки зарываю ноги во влажный и прохладный песок. С трудом шевелю пальцами, разгоняя кровь по венам.

Сегодня вообще ни ветерка, водная гладь настолько ровная и черная, что напоминает разлитое пятно нефти. Пытаюсь представить, что прямо сейчас из этой бездны может вынырнуть моя Лори, щелкнет пальцами и мы отыграем назад каждый долбаный день этих бесконечно просраных лет. Но на этой черной глади даже ряби нет, натурально, подмывает нырнуть и убедиться, что все это — настоящее, а не пластмассовая декорация.

Я зарываюсь в инстаграм моей маленькой обезьянки, предварительно затолкав в рот сигарету, потому что в последнее время смотреть ее сторис без курева — пиздец, какая адова мука. Она по прежнему очень аккуратна и избегает любого прямого свидетельства присутствия мужика в своей жизни, но я спинным мозгом чувствую, что в ее жизни уже кто-то есть.

Но дело даже не в этом. Я до сих пор самоуверенно успокаиваю себя тем, что моя маленькая обезьянка, даже если пускает кого-то в свою постель, все равно принадлежит меня. Сейчас мне все чаще просто больно на нее смотреть, потому что чем дальше она от меня, чем шире и глубже пропасть между нами — тем красивее она кажется. Дошло до того, что стала моим наваждением и теперь конкурирует с Алиной за первые роли в моих снах.

И я до сих пор боюсь оставлять ее одну. Как будто если перестану за ней сталкерить — обязательно случится та же хуйня, после которой моя Лори попала в больницу. До сих пор чувствую себя виноватым, что оставил ее без присмотра, хотя мозгами понимаю, что некоторые вещи случаются просто из-за долбаного стечения обстоятельств, и конкретно в том случае я вряд ли мог бы как-то на них повлиять.

Последнее фото в ее сторис — из кинотеатра, где Лори сидит с огромным стаканчиком попкорна в руках и улыбается в камеру от уха до уха. Слишком показательно счастливое и беззаботное фото. Как нарочно для меня, типа, смотри, придурок, что я тут нифига не страдаю. Почти наверняка она уже вычислила, что я даже покурить с ее страницы не выхожу, но я в принципе воообще никак не маскируюсь, хоть и делаю это с левого ноунейм аккаунта.

От того, чтобы чисто рефлекторно не влепить ей «сердечко» в самую последнюю минуту спасает всплывающий на весь экран входящий вызов. Номер неизвестен, но что-то мне подсказывает, что это на том конце связи — Марина. Точнее, я настолько в этом уверен, что когда беру трубку, сразу называю ее по имени.

— У тебя всегда было волчье чутье, брррр, — отвечает она.

— Просто мой мозг хорошо справляется с логическими задачками. Что тебе надо, Марин? — Хотя ответ на этот вопрос я уже тоже знаю.

— Ты где, Шутов? Я приеду.

— А вдруг я с девушкой? — не могу не поддернуть.

— Ну, судя по твоему виду, это может быть только девушка в белом халате с чудесным амбре хлорки и йода.

— Иногда меня тянет и на такие ролевые игры.

— Может, перестанешь паясничать? Я хотя бы честна с тобой и не скрываю, что хочу потрахаться. В память о старых-добрых временах.

— Ну слава богу, а то я уж было подумал, что мой мертвецкий вид оживил в тебе призрак сестры милосердия.

— И это тоже, — так же ёрничает Марина. — Хочешь, приеду в костюмчике смертушки с косой наперевес?

— Шансы, что мой член на тебя встанет, итак довольно малы, так что на твоем месте я бы не рисковал.

— Если бы ты не был такой занозой в жопе, Шутов, я бы давно послала тебя на хер, — бесится Марина.

— Верю, Марин.

На самом деле, дело не в моей сексуальной привлекательности. В конце концов, Марина права — я сейчас меньше всего на свете подхожу на роль аппетитного объекта для ебли. Поэтому в последнее время веду почти затворнический образ жизни и последний раз трахался с Юлей, кажется, еще в прошлом месяце. Но меня особо и не тянет — видимо, организм в целях самозащиты выкрутил на минимум слишком энергозатратные для него функции. Но и Марина хочет потрахаться не из большой радости от нашей встречи. И не из ностальгии.

Марина, как и я, глубоко раненный человек.

Только я стал бездушной тварью, а она — нимфоманкой.

Ладно, по фигу. Она умеет и любит заниматься сексом, а я готов провести время хоть с дьяволом, если это хоть ненадолго отвлечет меня от мыслей о Лори.

— Приезжай, — диктую ей адрес своей квартиры, на что Марина смеется и говорит, что и так в курсе месторасположения моей берлоги, потому что у нее еще остались старые связи, которые могут подкинуть всю необходимую информацию.

— Так и знал, что вся информация в этом мире принадлежит налоговикам и шлюхам, — позволяю себе не очень удобную шутку, но Марина ни грамма не обижается.

— Я уже еду, Шутов. Поставь вино в холодильник — ужасно пить хочется.

Вина в моей холостяцкой квартире нет. Я так редко в ней бываю, что даже холодильник там, кажется, в первозданном заводском виде. Так что по пути приходится заехать в маленький винный магазинчик и прихватить закуски в рыбном ресторане. Делаю все это на автомате, а не из желания произвести впечатление. На Марину мне точно так же плевать, как и на остальные девяносто девять и девять процентов женщина на этом земном шарике. Значение имеет только одна, но раз она для меня — табу, то можно посублимировать за счет остальных.

Когда подъезжаю к дому, Марина уже там — стоит рядом с ярко-красной спортивной машиной из дорого сегмента. Даже присвистываю, потому что в те далекие времена, когда она просто трахалась за деньги, пределом ее мечтаний был какой-нибудь поддержанный «китаец».

Я в шутку прикладываюсь к фаре ее симпатичной тачки дном одной из двух купленных винных бутылок, на что Марина только криво усмехается. И тут же по-хозяйски обшаривает карманы моих джинсов в поисках ключей от квартиры. Находит их, первой поднимается до лифта и нетерпеливо выстукивает каблуком, пока я следом ползу по ступеням. Как труп я не выгляжу, но ходить по лестнице с каждым днем становится все тяжелее. Наверное, в тот день, когда я не смогу сделать это без посторонней помощи, я официально поставлю на себе крест.

— Шутов, ты хоть иногда здесь проветриваешь? — Марина фыркает, на ходу стаскивает туфли (моментально становясь коротышкой) и распахивает настежь все окна в огромной студии. — Может, сначала пригласим клининг?

— Может тогда лучше сразу пойдешь на хуй? — предлагаю я, вываливая все пакеты с покупками прямо на кофейный столик.

— Уже и пошутить нельзя.

Пока я пытаюсь взъерошить волосы, чтобы разогнать приступ слабости, Марина подбирается сзади, обнимает меня руками и забирается губами в ямку у меня под ухом, вызывая толпу мурашек по телу.

У меня было много женщин. Не думаю, если скажу, что это определенно трехзначное число. Но большинство не оставили после себя ни капли воспоминаний. Некоторых я, наверное, не узнаю даже если снова трахну. Но Марина стоит особняком от всей этой обезличенной толпы. Она как будто трахает не тебя самого, а твой мозг, потому что всегда знает, куда, как и насколько долго. Всегда подозревал, что эта удивительная способность досталась ей вместе с психологическим отклонением. Что-то вроде быстроты реакции у хищника или идеальной маскировке у травоядных.