Возможно, мне не следовало ничего говорить. Возможно, мне следовало оставить ее в убеждении, что я предал то, что у нас было.

Хоть мы и создали самого красивого мальчика.

Кол был моим.

Это было единственное, что никто не мог у меня отнять. И я бы женился на Отэм. Сделайте ее моей женой, но я бы не стал заставлять ее быть моей женой во всех смыслах этого слова. Хотя мне чертовски хотелось. Мой член болел за нее. Мое гребаное сердце и душа болели за нее.

У меня не было другой женщины с тех пор, как мы в последний раз были вместе. Я не в счет тот день в Абу-Даби. После того, как действие препарата прекратилось, прежние чувства грязи и никчемности вернулись десятикратно. Не имело значения, сколько мне лет.

Единственный способ исцелиться после того, как я потерял ее в последний раз, — это отправиться на охоту. Я убил мужчину и женщину, которые принимали взятку от моего отца. Она не была невинной жертвой торговли людьми. Она была какой-то жадной сукой. А ее муж тем более за то, что даже подумывал о том, чтобы подбросить наркотик Отэм.

Боже, какое выражение лица Отэм. То, как ее глаза стали карими и блестели. Я снова заставил ее грустить. Мне чертовски не хотелось видеть ее грустной. Это меня опустошило. Это было хуже, чем нож в сердце.

Я должен был знать, что Отэм станет свидетельницей того, что произошло в Абу-Даби. Может быть, это была моя чертова гордость, которая надеялась, что она этого не заметила. Или, может быть, я все время ожидал, что она поймет, что она намного лучше меня, и уйдет. Когда она ушла, не сказав ни слова, я убедил себя, что она меня не хочет. Ведь я был недостоин. Я был недостоин всю свою чертову жизнь. Я просто подумал, что если я буду любить ее достаточно, она останется.

Но спустя три месяца именно я положил всему этому конец.

Ее родители так старались уберечь ее от преступного мира. Ее мать отказалась от всего этого, и черт возьми, если бы она не выглядела счастливее. Пищевое отравление и все такое. Отец Отэм спас ее. Может быть, придурок внутри меня надеялся, что Осень станет моим спасением.

Мои глаза опустились на руки. Крови на них не было, но они все равно были в пятнах.

Все это, черт возьми, больше не имело значения, потому что я все равно потерял Отэм.

Для меня не было бы спасения.

Глава 33

Осень

г

Уилт было сильным чувством.

Это грызло тебя. Оно съело тебя изнутри и вывернуло наизнанку.

Я не спас Алессио, когда он подвергался сексуальному насилию на моих глазах. В моей голове вспыхнул образ четырехлетней давности, и я начал анализировать каждую деталь.

Черт, мне было больно об этом думать, но я заставил себя вспомнить каждую деталь. Образы жили в моей голове. Это была причина, по которой я любил фотографию. Так работала моя память. За исключением тех случаев, когда мне не хотелось вспоминать об этом.

Крупное тело Алессио растянулось на мраморном полу президентского люкса. Его пиджак все еще был расстегнут. Его штаны были спущены наполовину до колен. Белоснежная рубашка была наполовину разорвана, на ней было коричневое пятно. Стекло разбилось об пол.

Я моргнул. На полу было стекло. Вокруг него. Как я не понял этого раньше?

Голова женщины покачивалась вверх и вниз, вверх и вниз. От воспоминаний желудок обожгла кислота, сердце сжалось от боли, но я проигнорировала это, сосредоточив внимание на каждой детали.

Руки Алессио были расслаблены и раскинулись по его телу. Он не схватил женщину за волосы. Он не издавал никаких звуков. Все стоны и ворчания принадлежали ей.

Ее рука обхватила его яйца, и он двинулся. Это было медленно. Как будто его тело было слишком тяжелым, чтобы двигаться.

Боже мой.

Он был одурманен. И все, что я делал, это зацикливался на жалости к себе. Я ушёл от него, хотя мог бы спасти его.

Я должен был спасти его. Мне было интересно, винил ли он меня так же, как я винил его. Или, если бы я сказал ему, что Кол — его сын, он бы возненавидел меня навсегда? Я украл первые годы жизни нашего сына у Алессио. Это было неправильно и жестоко.

Мы потратили четыре года. Я украл у сына и его отца.

Я понятия не имел, как долго я сидел застывшим, погруженным в свои мысли. Четыре года промелькнули в моих глазах. Первая улыбка Кола. Первое сканирование. Первые шаги. Первый день рождения. Я украл у Алессио все это. Как я мог загладить свою вину перед ним?

Поднявшись на ноги, я направился к спальне Кола, чтобы проверить его. Алессио раздобыл защелки на поручнях, чтобы не упасть с большой кровати из красного дерева.

«Пока я не построю ему кровать», — сказал он. Всего лишь день рядом с ним, и он доказал, что будет достойным отцом. И теперь, когда я рассказал ему об этом, я рискнул снова причинить ему боль. Разрыв этой хрупкой связи.

Если бы он не знал , подумал я. Но потом он набрасывался на меня. Алессио не боялся бороться за то, что принадлежало ему.

Моя рука дрожала, когда я убирала его темные кудри с его лба. Кол мирно спал с мечтательной улыбкой на губах. Это должно было быть и детство Алессио.

Я подвел его четыре года назад. Я хотел сказать ему, как мне жаль. Мне нужно было попросить у него прощения. Он пережил кошмар, и я ушел, не обернувшись. Больше всего мне хотелось сказать ему, как сильно я его люблю. Я всегда буду любить его.

Поцеловав сына в лоб и оставив дверь приоткрытой, я вышла из его комнаты и вошла в комнату Алессио.

Наша спальня.

Я нашел его там. Должно быть, он закончил свой деловой звонок. Он не поднял глаз, когда я открыл дверь. Но его спина напряглась. Как будто он ожидал, что я причиню ему боль. Опять и опять.

Он сел на край кровати, положив локти на колени и глядя в пол. В одних черных боксерах. Его мускулы рельефные. Его чернила соблазнительны. Серебряная луна просачивалась сквозь большие окна от пола до потолка, но тьма его признания и моей неудачи таилась в каждом темном углу комнаты.

Я подождал немного, затаив дыхание. Я не был уверен, чего жду, но сердцебиение грохотало в горле и в ушах. Храбрость, которая привела меня сюда, внезапно, казалось, ускользнула.

Папа всегда говорил, что я склонен вникать во все с головой. Но в этот самый момент нерешительность не давала мне покоя, а сердце щемило. Я беспокоился о том, чтобы все испортить. Снова причиняю ему боль. Потерять его снова.

Однако поворота не было. Нет пути назад.

Поэтому я сделал шаги к нему. Я натянул свитер через голову и позволил ему бесшумно упасть на пол. Следующим шагом последовали мои джинсы.

Каждый дюйм моего тела дрожал, пальцы дрожали. Было страшно думать, что следующие несколько секунд могут навсегда положить этому конец. Покончите с нами. Четыре года, а я никогда не переставал его любить. После того, как ненависть утихла, под горечью осталась любовь. Тяга к нему осталась. Потому что он был для меня этим .

Как и обещал, он испортил меня для всех остальных.

Я остановилась перед ним в одном только лифчике и трусиках. Белый, его любимый. Он не посмотрел на меня. Я сделала еще шаг, заставляя себя протиснуться между его слегка раздвинутыми ногами. Он также не расширил стойку, чтобы поприветствовать меня между ног.

Примет ли он меня когда-нибудь снова? Я поинтересовался. Однажды я рассказал ему свою правду.

Мое дыхание стало поверхностным, и воздух наполнился стук моего сердца.

Я опустилась на колени и взяла его лицо в свои руки. Наши глаза встретились, застыв во многих мгновениях, когда у них перехватывало дыхание. Эти два месяца были лучшими в моей жизни. Потные тела. Гостиничные простыни. Бои подушками. Только для того, чтобы он мог поймать меня и снова трахнуть. Мучительно медленно, пока я не умолял его заставить меня кончить.

— Прости, — прошептал я. Он испустил напряженный, сардонический вздох. Его тепло исходило от него, и я впитывала его. Мне сейчас нужна была сила. Его сила. Потому что он был одним из самых храбрых людей, которых я когда-либо знал.