Ригг наконец-то обрел голос:

– Однако вы улыбаетесь, мистер Китон.

Китон повернулся к нему.

– Я?

– Да.

– Полагаю, потому что я счастлив, констебль Ригг. Оправдание, даже спустя шесть лет, остается оправданием.

Ригг молчал.

Китон повернулся к По и, даже не пытаясь скрыть радость, подмигнул ему.

– Или, может быть, потому что я знаю, что произойдет дальше.

– Вы какой-то нетипично притихший, сержант По.

По мог бы сказать то же самое. Они были на полпути назад, и это была первая фраза, что произнес Ригг. Зато он уже почти полчаса смотрел на По, будто ожидая каких-то утешений, и, с тех пор как они вырулили на А1, нервно постукивал пальцами по рулю. Поведение Китона как альфа-самца явно его расстроило. Прежняя угрюмость ушла, сменившись задумчивостью. По хорошо его понимал – после встречи с Китоном он и сам ощущал то же самое. Этот человек умел доминировать над любой компанией, в которой находился. Все остальное не имело значения. Даже то, что он был осужденным за убийство, а Ригг – опытным и жестким полицейским. Одним движением запястья он выпотрошил Ригга. Выхолостил.

– Не позволяй ему до тебя добраться, Эндрю.

Ригг сжал руль сильнее. Его костяшки побелели.

– Кому, По?

– Китону. Не дай ему проникнуть в твой мозг. Если он туда проникнет, ты никогда от него не избавишься, уж поверь.

Ригг повернулся к По. Его глаза сузились от злости.

– Кем, черт возьми, ты себя возомнил, По?

По не ответил.

Ригг направил на него палец.

– Я не думаю ни о каком сраном Джареде Китоне. Это ясно?

– Как божий день, констебль Ригг.

– И о тебе тоже. – Ригг снова положил руки на руль и посмотрел вперед. Его нижняя челюсть дернулась.

– Ну и на здоровье. – Если Риггу нужно было сохранить лицо, то По был даже не против какое-то время побыть его боксерской грушей. Открыв блокнот, он записал свои мысли, подумал, прочитал написанное. Что-то здесь было не так, но он не мог понять, что именно. Оно вертелось в мозгу, постоянно ускользая. Он перечитал еще раз, пытаясь уловить недостающее, и когда ему наконец удалось, он удивился, как не понял этого сразу. Китон и не пытался скрыть. По взглянул на Ригга. Констебль по-прежнему злился, но По больше не мог ждать.

– Ты помнишь, чтобы Китон спрашивал, как себя чувствует его дочь?

Ригг повернул голову. По ожидал, что он снова его облает, но его полицейское начало все же взяло верх.

– Что-то не припомню, если честно.

По не сомневался, что Китон не задавал вопросов насчет Элизабет. Ни одного. Не спросил, как она себя чувствует. Не интересовался подробностями поисков ее похитителя. Казалось, все это совершенно его не интересует.

– И тебе это не кажется странным?

– Несколько дней назад они общались по телефону, – заметил Ригг, – и, может быть, он выяснил все, что требовалось.

– Может, и так.

По сказал Риггу и Гэмблу, что знаменитый шеф-повар совмещает третью и девятую по популярности карьеры среди психопатов, но это был лишь ненавязчивый способ продемонстрировать особенности психики Китона. Насколько знал По, официального диагноза шеф-повару не ставили. Он отказался проходить какие бы то ни было тесты, прежде чем судья приговорил его к двадцати пяти годам заключения.

Возможно, он понимал, что эти тесты покажут.

Ну и что с того? Как сотрудник отдела анализа тяжких преступлений По знал, что критериям психопатов соответствует почти один процент населения, но большинство людей полагают, что все они – серийные убийцы, за что спасибо Голливуду с его штампами. Правда заключается в другом. Большинство психопатов – обычные законопослушные граждане, живущие в обществе и работающие на его благо, как и все остальные.

В том, что Китон был психопатом, По не сомневался и принимал это как данность. Он подходил по всем критериям. Видимо, он потому и добился такого успеха, что обладал преимуществом, позволившим подняться над любыми конкурентами.

Но… чтобы получить все, чего он хотел, Китон вынужден был скрывать свою особенность. Ему пришлось стать экспертом в имитации эмоций, которые он был неспособен испытывать. Подобно дальтонику, который не понимает, что такое красный цвет, но знает, что если загорается верхний сигнал светофора, нужно ждать, Китон репетировал эмоции, пока привычка не стала его второй натурой. Возможно, он не знал, что значит сочувствие, но знал, когда требовалось его проявить. Он научился смеяться, когда его смешили, и слушать рассказы о чужих детях. Научился обсуждать погоду и планы на отпуск. Слушал скучную болтовню так, чтобы собеседник и не подозревал, что его считают не более чем скотом, который нужен, только если с него можно что-нибудь поиметь. Только если можно использовать его как средство для достижения цели.

В этом плане Китон достиг совершенства. Был лучше всех, с кем По доводилось встречаться. Он понимал, что люди хотят видеть и слышать, и давал им то, в чем они нуждались.

Но по этой причине версия, что он забыл сделать вид, будто сочувствует дочери и переживает за нее, казалась совершенно неправдоподобной. Где была ложная ярость? Клятвы отомстить похитителю? Возмущение катастрофической ошибкой полиции?

Почему он не надел маску?

Ответ был очевиден: он не хотел. Но почему?

Мысли По прервало приглушенное жужжание, доносившееся из бардачка. Он забыл переложить мобильник в карман – даже полицейским запрещалось проносить их в тюрьмы – и теперь кто-то звонил. По взглянул на экран. Эстель Дойл.

– По, – ответил на звонок он.

– Мне пришли результаты теста на наркотики, – выразительно произнесла она.

– Спасибо, босс. – По не хотел, чтобы Ригг был в курсе просьбы Гэмбла еще раз перепроверить информацию. Констебль уже и без того достаточно на него злился.

– Тебе неудобно говорить, да?

– Верно.

– Что у тебя там творится, По?

Он понял по голосу, что она улыбается.

– Какая информация у вас появилась, босс?

– Тест на наркотики оказался отрицательным. Но его следы остаются в организме лишь несколько часов, так что тут ничего удивительного.

– Этого и следовало ожидать. Спасибо всем…

– По, милый, можешь помолчать? Тяжелых наркотиков мы не нашли, зато нашли кое-что другое, тоже очень интересное.

Желудок По сжался.

– Продолжайте.

– Если бы мы не стали делать жидкостную хромато-масс-спектрометрию, мы бы этого и не узнали. Но раз уж вы согласились отстегнуть четыре тысячи фунтов…

По сглотнул. Он уже и забыл, насколько высокую цену она запросила.

– …то мы обнаружили некоторую несостыковку. Сначала мы подумали, что это похоже на тетрагидроканнабинол, и это, по крайней мере, было бы логично.

– Почему?

– Тетрагидроканнабинол указывает на микроэлементы, что называется, «травки», и очевидно, что она остается в организме гораздо дольше, чем иные вещества. Если мы и могли обнаружить какой-никакой наркотик, то только этот.

– Но это оказался не он?

– Нет, не он, По. Хотя посредственный специалист мог бы и не понять разницу, но я, как ты сам понимаешь, не посредственный специалист. Это не ТГК, это кое-что другое. Разделив белки и повторив анализ, мы обнаружили, что на самом деле это химическое вещество, которое содержится только в тубер аэстивум.

– Тубер аэстивум? – Теперь По уже не волновало, что Ригг все слышит, да и в любом случае ему эти слова вряд ли о чем-то говорили.

– Черные летние трюфели, По. Они стоят фунт за фунт, больше, чем золото.

– То есть ты хочешь сказать…

– Ты знаешь, что я хочу сказать, По. До того, как прийти в библиотеку Олстона, Элизабет Китон лакомилась одним из самых дорогих ингредиентов в мире.

По сумел сдержаться и ничем себя не выдать. Ригг ничего не заподозрил, и хорошо. По не знал, как это преподнести.