— Думаю, предлагать тебе переодеться во что-то более… — она махнула рукой, пытаясь подобрать подходящее слово. — … женственное и соответствующее твоему статусу — пустая трата времени.

— Вы мудры, королева, и правы.

Подняв бровь, я усмехнулась. Мы некоторое время мерялись взглядами. Она сдалась первой, слегка улыбнувшись:

— Упрямством и своеволием ты пошла в меня. Тогда как в Монике гораздо больше от отца, чем от меня, — поморщившись, словно эти мысли вызывали неприятные ощущения, она отвернулась и подошла к панорамному окну. — Она слишком мягкая, поэтому и, конечно, по ряду других причин ты займешь трон Хамор’ро.

Встав с ней бок о бок, я впервые посмотрела на нее без призмы родственных чувств, видя ее настоящую. Передо мной предстала сильная королева независимая женщина, привыкшая повелевать и нетерпящая возражений. Однозначно, что черта «мягкости» являлось для нее проявлением слабости. Она презирала не только собственные недостатки, но и своих близких, всеми силами стараясь их искоренить.

Сейчас моя мать казалась мне как никогда далекой. Я принимала ее такой, какая она есть, но это не говорило о понимании ее слов, действий и поступков. Между нами пролегла пропасть и как только я это поняла, то ощутила невыносимую грусть.

В молчании мы еще несколько томительных минут смотрели на утреннее солнце и тех, кто прогуливался по улице. Интересно, чувствует ли она то же, что и я? Нашу разобщенность.

— Я хочу, чтобы с завтрашнего дня ты начала заниматься своими обязанностями.

Она заметила, как на мое лицо набежала тень, но, несмотря на это продолжила:

— Ты начнешь изучать историю нашего рода, обычаи, политику, танцы, правописание и…

— Мне это не нужно, — тихо ответила я, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Неожиданно мне захотелось оказаться сейчас как можно дальше от этого места.

Зачем мне все эти знания, если я не собираюсь занимать трон? В мои планы это уже точно не входит…

— Прости. Я не расслышала. Что ты сказала⁈ — ее глаза сверкнули гневом.

Я резко повернулась к ней. Мне стоило не малых сил выдержать ее взгляд.

— Я сказала, что мне это не нужно. Я не хочу становиться королевой, воплощать твое желание.

— Мне очень жаль, Савар’ра, но у тебя нет другого выбора. Это твой долг по праву рождения перед родом.

— Да о каком долге ты говоришь? Меня бросили младенцем в другом мире, оставили одну и если бы не случайность, то моя жизнь оборвалась бы в ту же ночь! И, Создатели свидетели, мне приходилось бороться за свою жизнь каждый день. Тогда ты тоже исполняла свой долг⁈ Какое ты имеешь право требовать его выполнение с меня⁈

Я не заметила, как во время разговора перешла на крик. Страдание и злость из-за поступка родителей разлились в душе отравляющим ядом. Мне хотелось, чтобы она почувствовала то же, что и я. Да, я хотела причинить ей такую же боль, какую ощущала на протяжении всей своей жизни… пока они не нашли меня.

Последняя мысль привела в чувство, вызывая сожаление о брошенных сгоряча словах. Я слишком поздно заметила побледневшее лицо матери. Она схватилась за грудь платья, словно пытаясь вырвать жгучую боль внутри себя, которую ей нанесли мои слова. Пошатнувшись, она отошла к накрытому столу.

— Прости. Я не могу стереть прошлое, как и не имею права требовать от тебя понимания. Но прошу меня услышать, дочь моя, — ее глаза увлажнились, а она, казалось, этого даже не замечала. — В те годы было смутное время: хамор’ро нападали друг на друга, мы сеяли смерть по всему миру, убивая все живое. Создатели пытались нас истребить, уничтожая одного за другим и, казалось, этому не будет конца. Рождение нашей расы стало фатальной ошибкой Богов. Нас прокляли, заковав внутри вторую душу и изгнав из мира.

Безрадостно хмыкнув, она с грустью посмотрела на меня, присаживаясь на стул. Я молча смотрела на нее, боясь своими вопросами остановить ее рассказ. Кто знает, когда в следующий раз мне удастся узнать о событиях прошлого, произошедших до моего рождения.

— Если быть точнее, то мы сами сбежали, зная, что не сможем жить в Ицилии. В те времена мы еще не умели контролировать суть зверя, тогда в них мало было от человеческого, поэтому они часто вырывались на свободу, убивая все живое. Они не любят об этом говорить, да и нам больно вспоминать об этом. Много бессмысленных смертей произошло тогда… Именно поэтому жизнь в Ицилии стала невозможна. У нас появился выбор: остаться и умереть с легкой руки Создателей или попытаться найти новый мир для нас, Хамор’ро.

Я слушала, затаив дыхание и позабыв о грубых словах, брошенных сгоряча. А тем временем мама продолжала:

— Мы долго искали мир, пригодный для жизни, а когда нашли… то между нашими родами началась кровопролитная бойня. Хаммилия помнит это время.

Ощутив присутствие Хами, переполненной грустью, я еле заметно вздрогнула. Если все ее слова — правда, а в словах родной матери сомневаться не приходилось, то моей второй сути примерно столько же лет, как миру Ицилия…

— Долгие годы шла эта война, то утихая, то вновь набирая обороты. А потом… родилась ты. Чтобы спасти тебя, нам пришлось открыть межмировой портал и оставить тебя в первом попавшемся мире. Это был оправданный риск. Ты можешь не принимать это, но тогда действительно не было другого выбора. Так мы думали тогда… Шутка Богов, что ты оказалась в Ицилии — иначе это не назвать, — горько улыбнувшись, она повернулась ко мне. — А твое рождение…

Внезапно двери распахнулись.

Я с сожалением поняла, что так и не услышу продолжение этой истории. Что она хотела рассказать про мое рождение? Возникшие вопросы, пришлось отложить на потом, когда я увидела новоприбывших.

Первыми вошли Баал и Люциан, следом за ними появилась Моника, завершали процессию два незнакомца и мой отец. Они втроем о чем-то увлеченно переговаривались, поэтому не сразу обратили на меня внимание. Мне этого хватило, что рассмотреть их более подробно.

Двое мужчин неуловимо походили друг на друга — как две капли воды. Их отличие было только в возрасте, да и в шраме на щеке у более молодого мужчины. Кустистые пламенные брови, под цвет убранных в хвост волос, нависали над черными, как сама бездна, глазами. Если бы не ярко-желтые вертикальные зрачки, разгоняющие тьму в его глазах, то я бы решила, что к нам явились сами посланцы бездны или того похуже.

При их появлении мое кольцо резко сжала палец. Дернувшись от неожиданности, я подняла его к глазам. На черном кольце — том самом, которое находилось со мной с самого моего рождения — буквы моего имени загорелись мягким желтым светом. Что за⁈

— Вижу, Хранитель пробудился. И много же времени ему понадобилось…

Подняв глаза выше, я столкнулась взглядом с фениксом постарше. Слева от него стоял его… сын? Узнаем чуть позже. Отец подарил мне ободряющую улыбку и подойдя ближе, приобнял за плечи.

— Наследная принцесса земель Мор’ро, Савар’ра Аннарион Эстер Броуди, не так ли? — мужчина усмехнулся, беззастенчиво осматривая меня с ног до головы. — Меня зовут Са’алазар Беркли Ри Мэйт, и я рад тебя видеть, Неугасаемое пламя.

Я озадаченно посмотрела на него, затем перевела непонимающий взгляд на отца, надеясь на пояснения. Тот нахмурился, проигнорировав меня и холодно посмотрел на говорившего. Странно, когда они вместе зашли в зал, я думала у них дружеские отношения, а сейчас ничего не говорило об этом. Напряжение витало в воздухе, готовое в любой момент разразиться чем-то ужасным.

— Вы ей не сказали?

— А что мне должны были сказать? — я ощущала себя лишней, оказавшейся неожиданно между двух огней. Но мое разгоревшееся любопытство уже так просто не потушить.

Удивление Са’алазара сменилось грустью, а в следующее мгновение глаза мужчины вспыхнули пламенем. Я едва заметно вздрогнула, завороженно наблюдая за причудливой игрой огня. Фениксы не могли не восхищать.

— Отец, успокойся, — молодой феникс положил руку на плечо разгневанного мужчины.

Са’алазар прикрыл глаза, а когда открыл — уже ничего не говорило о недавней вспышке злости.