— А тебе разве его и так не хватает? — удивился Орочимару. — Ты же постоянно с какой-то тетрадкой ходишь.

— Это не совсем-то, — отмахнулся Джирайя, потянулся за своим мешком, чуть не разлив на себя пиво, покопался в вещах и достал маленькую тетрадь в кожаном переплете. — Помнишь, я нашел ее в самом начале войны? — Орочимару кивнул, а он продолжил: — Так вот, тут уже все за меня написано, я ее всего лишь читаю…

— А что там? Стихи? — спросил Орочимару, поглаживая пальцами тонкий фарфор пиалы.

— Да, стихи, — Джирайя плюхнулся обратно на татами, положив тетрадь к себе на грудь, — стихи, стихи, стихи… Тяжело мне от них, друг. Иногда какой-нибудь прочту, да так на душе погано становится, не могу. А строки, как назло, никак из головы не выходят, и образ постоянно чей-то крутится.

— И чей же образ? — насторожился Орочимару.

— Ну и вопросы у тебя, — вздохнул Джирайя. — Не знаю, чей-то. Правда, мне от него только тревожно становится.

— А можно мне взглянуть? — Орочимару потянулся за тетрадью, как вдруг в дверь постучались, и он нахмурился.

— Совсем забыл тебе сказать, — виновато протянул Джирайя. — Я когда выпивку-то нам покупал, встретил Икки и понял, что очень по ней соскучился. Ну и пригласил к себе… — Орочимару поджал губы, и Джирайя сразу же исправился: — то есть к тебе, конечно. Ты же не против?

— Нет, не против, — задумчиво ответил Орочимару, поднеся палец ко рту. — Только сильно не шумите.

— Постараюсь, друг, но не обещаю. — Джирайя встал, радостно потер руки и вышел в коридор.

Вскоре послышалась его радостный бубнеж, ответы Икки и нетерпеливое задвигание седзи в одной из спален. Орочимару взглядом поискал ту самую тетрадь со стихами, но, кажется, Джирайя ее забрал. Он подлил себе саке в пиалу, но, прежде чем выпить, тяжело вздохнул и подумал: скоро быть беде…

Глава 18 Цунаде 

Прохладный весенний ветер задувал в открытое окно, но под одеялом было жарко. Душно от порывистого дыхания и мокро от пота. Они целовались в его постели, в его комнате, в его квартире. Цунаде стонала и просила быстрее, а Дан улыбался и прижимался к ней еще сильнее разгоряченным телом. Она и представить не могла, что он окажется настолько пылким: никогда себя не сдерживал и постоянно любил... Любил, любил, любил, и конца, и края у этой любви не было.

Цунаде в блаженстве прикрыла глаза и поняла по его резким движениям, по распирающим ощущениям внутри, что скоро Дан достигнет мига удовольствия. Она притихла, сильнее выгнулась в пояснице и хотела уже любоваться им в этот момент, как вдруг в дверь постучали.

— Да, мама? — Дан скинул одеяло с головы, не покидая Цунаде.

— Я для Цунаде пирожных купила, — раздалось из-за двери, — с кремом, как она любит.

— Спасибо, — коротко ответил он.

Цунаде спрятала красное лицо за ладонями и уже была готова сгореть от стыда, представив, что мама Дана могла услышать ее стоны.

— Не хотите спуститься, перекусить? — спросила она.

— Чуть позже, — ответил он, повернув голову в сторону двери.

— Может быть, Цунаде останется сегодня на ужин? Я хочу сегодня приготовить…

— Мама, — мягко перебил ее Дан, — мы тут немного заняты.

В комнате вдруг стало так тихо, было слышно только, как громко за окном кричали дети. Дан выжидательно смотрел на дверь. Цунаде продолжала чувствовать его внутри себя и думала, что более неловкого момента в жизни у нее еще не было.

— Знаешь, — наконец-то произнесла мамы, — я забыла еще кое-что купить. Пройдусь-ка я до рынка, и на этот раз похожу, пожалуй, подольше…

— Ночью такого бы не произошло, — проговорил Дан, когда шаги на лестнице стихли.

Цунаде издала нервный смешок и с досадой подумала, что у них уже ничего не получится. Но Дан был другого мнения и, накрывшись вновь одеялом, вернул свои руки на ее бедра и нетерпеливо продолжил. А она уже и забыла, что когда-то такая близость казалась ей чем-то до оцепенения страшным.

На Маяке они почти каждую ночь проводили в его кабинете на диване. Очень мало говорили и очень много целовались. И Цунаде очень нравились эти нежные и непринужденные ласки через одежду. Пока однажды Дан не запустил ладонь в ее брюки, касаясь самого сокровенного. Она тогда так сильно перепугалась, что вскочила с его колен и обняла себя руками.

— Извини, — произнес он, подняв ладони. — Обещаю, пока ты сама не захочешь, ничего не будет.

Но Дан после каждого поцелуя, все труднее останавливался и все болезненнее поправлял штаны. И она поняла, что рано или поздно ей придется это сделать, хотя страшно было до одури. И в одну такую ночь он так сильно прижимал ее к себе, так громко дышал и так горячо целовал ее грудь через ткань водолазки, что она решилась. Только не смогла произнести этого вслух. Лишь быстро закивала и бросила короткий взгляд на диван.

— Если так, — он тоже посмотрел на место, где они сидели, и вернул на нее нежный взгляд, — то точно не здесь. Но после миссии у нас будет выходной, и я обязательно найду место поприличнее. Думаю, в соседней деревне есть какая-нибудь гостиница.

На миссии Цунаде думала только о том, что скоро ей предстояло сделать. Изгрызла все ногти, и каждый раз, когда смотрела на Дана, внутри от волнения все переворачивалось. Пыталась вспомнить, о чем говорили девочнки-ирьенины на обучении, но она же их никогда не слушала, только затыкала уши и недовольно фыркала. Но к счастью, в отряде была Икки, к ней она и подошла на миссии, когда нервы совсем сдали.

— Слушай, можешь мне кое-что рассказать, — неуверенно и очень тихо произнесла Цунаде, отведя Икки подальше от остальных. — У вас с ним что-нибудь было? — Она кивнула в сторону Джирайи, который, как обычно, громко тарахтел.

— Конечно же было, — выкатила глаза Икки, — Удивлена, что у вас с Даном ничего до сих пор нет. Вот мы, например, — она посмотрела на Джирайю, — уже через пару недель этот вопрос закрыли. Страшно, конечно, в первый-то раз больно. А что поделать? Мужики терпеть не могут.

— И что, правда, так больно? — все интересовалась Цунаде.

— Очень, — вздыхала Икки.

— А делать-то, что? — испугалась Цунаде, схватив ее за руку. — Помоги, пожалуйста, я уже с ума схожу.

— Делать тебе особо ничего не надо, — ответила Икки, взглянув на Дана. — Думаю, что у него уже была женщина, так что он сам все знает. Закрывай глаза да лежи…

Цунаде только сильнее загрызла ногти и стала еще чаще смотреть на Дана. И уже успела пожалеть, что у нее были настоящие, взрослые отношения. Но целоваться ей нравилось. И Дана она очень любила и не хотела с ним расставаться из-за того, что она трусиха. Так и зашла на ватных ногах в тот маленький номер с голыми деревянными стенами и соломенным матрасом на полу. Хорошо, что Икки предупредила взять свою простынь — краснеть перед теми, кто будет убирать номер, совсем не хотелось.