Теперь его внимание сосредоточено исключительно на мне, и он просто приказывает своим охранникам: — Держите ее. Я собираюсь получить от этой маленькой сучки все, прежде чем до вас дойдет очередь.

Один из охранников бросает меня на бетонный пол и заламывает руки над головой. Я сопротивляюсь изо всех сил, пока охранник, который освободил меня, не приставляет нож к моему лицу. Чувствуя, как лезвие царапает кожу, внезапно замираю. Мучительный всхлип срывается с моих губ.

— Не заставляй его испортить это совершенство, — предупреждает Константин. Затем он встает на колени и раздвигает мои ноги.

Я проклинаю себя за то, что надела сегодня это чертово платье и предоставила ему беспрепятственный доступ.

Селина снова борется за меня.

— Нет, Константин! Пожалуйста, не делай этого! Я сделаю все, что ты захочешь. Что угодно! — Плачет она, умоляя.

Я в ужасе смотрю, как Константин расстегивает ремень. А затем молния на его брюках опускается, и вижу его полутвердый член. Он приближается ко мне, и я начинаю паниковать, мои легкие сжимаются.

Мой первый раз не может быть таким!

— Нет, нет, нет! Пожалуйста! Пожалуйста!

Я умоляю. А затем ставлю последний и единственный козырь, который у меня есть.

— Я девственница! — Кричу, мое горло саднит.

И как будто только что произнесла волшебное слово, Константин чудесным образом останавливается. Я наблюдаю, как он медленно встает, застегивает штаны и смотрит на меня сверху вниз со смешанными эмоциями, написанными на его лице, самую большую из которых можно описать только как разочарование.

Чувство облегчения захлестывает меня, когда понимаю, что он не собирается меня насиловать. Но когда я поворачиваюсь и вижу мрачное и суровое выражение лица Селины, облегчение, которое испытывала, стремительно просачивается из каждой поры моего тела, и я понимаю, что каким-то образом только что совершила очень серьезную ошибку.

Я вижу, как ее губы произносят слово "нет", как раз в тот момент, когда Константин говорит: — Отведите ее к врачу и заставьте его осмотреть. Если то, что она сказала, правда, посадите ее на следующую лодку, идущую на остров.

Остров?

Я качаю головой, отказываясь верить, что это то самое место, которое отец и брат обсуждали последние несколько недель. Я подслушала, как они говорили об ужасных вещах, которые там происходят.

Девушек и женщин продают с аукциона, как ценный скот, тому, кто больше заплатит, и большинство из них больше никогда не увидят и не услышат.

Двое людей Константина заставляют меня встать.

— Куда вы меня ведете? — Я кричу, мне нужно убедиться, что это то же самое место.

— Ты теперь будешь выставлена на аукцион, моя дорогая, — с усмешкой объясняет Константин. — Твоя девственность принесет мне кучу денег. Это будет возмездие за смерть моего сына, если угодно.

Я сражаюсь и кричу, пока мужчины уводят меня от Селины. Я слышу, как она выкрикивает мое имя, и не могу не задаться вопросом, что с ней будет и увижу ли я ее когда-нибудь снова.

Глава 4

Ария

Кровь стучит в ушах, я пытаюсь успокоить дыхание под черным мешком, закрывающим мою голову. Странно, что начинает делать твой разум, когда одно из твоих чувств отключается на длительный период времени. Я почти вижу предметы и цвета, которых там нет, хотя в полной темноте, слепа к внешнему миру и вообще ко всему, что находится в дюйме от моего лица. Я чувствую запах металла, дождя, отчаяния… и крови.

Возможно ли это вообще?

Кроме того, слышу все: капли дождя, стучащие по крыше; мелкие камешки, отскакивающие от шасси фургона, в котором мы едем по гравийной дороге.

И тут мне в голову приходит мысль. Может быть, просто схожу с ума в этот момент. Пойму ли я вообще, что сошла с ума психически?

Как долго я нахожусь в этом фургоне?

У меня болит голова, когда думаю о событиях, произошедших ранее. Которые привели меня сюда, к этому ужасному моменту. Все началось с того, что должно было стать веселой вечеринкой…

Фургон резко попадает в выбоину, все сильнее раскачиваясь из стороны в сторону, и я врезаюсь в женщину рядом со мной. Нас несколько человек, втиснутых в фургон. Я быстро пытаюсь подняться, борьба настоящая, поскольку мои руки связаны вместе. По крайней мере, они связали их спереди, а не сзади — одно маленькое благословение в этой ужасной ситуации.

Я точно не знаю, в какой момент у меня появляется луч надежды, но вот он здесь.

Дыши, Ария. Просто дыши, продолжаю мысленно повторять.

Ранее я подверглась насилию со стороны так называемого врача, который физически осматривал меня на скамье. Клянусь, все еще чувствую, как его пальцы тыкают внутри меня, и сильная дрожь пробегает от воспоминаний. Он был в абсолютном экстазе, когда понял, что моя девственная плева все еще цела. И после этого подтверждения меня немедленно посадили на лодку, затем на самолет и, наконец, в этот тесный фургон. Все виды транспорта были утомительными, особенно без какого-либо представления о том, куда мы направляемся и как далеко, пока мы не доберемся до нашего конечного пункта назначения. И каждая остановка, которую мы делали, включала в себя подборку новых невинных, перепуганных женщин. Думаю, я насчитала уже десятерых, прежде чем мне на голову надели капюшон, когда мы садились в самолет, но к настоящему времени их могло быть больше.

У меня дрожит нижняя губа, но я отказываюсь сдаваться. Это слишком опасно. Я не могу показаться слабой. Я знаю, что здесь происходит со слабыми девушками. Девушка час назад плакала, кричала и умоляла сохранить ей жизнь. Я в ужасе слушала, как они вытаскивали ее из машины. Я слышала, как они напали на нее, хотя и не могла этого видеть. Знала, что они избивали ее, чтобы заставить замолчать. После этого стало очень тихо.

Я даже не знаю, вернулась ли она в фургон. Но, по правде говоря, надеюсь, что она этого не сделала. Я думаю, большинство из нас предпочли бы смерть, чем столкнуться со своей ужасной неизбежной судьбой.

Проданы с аукциона, как куски мяса, тому, кто предложит более высокую цену, чтобы делать с нами все, что им заблагорассудится. Все, что они пожелают.

Тряся головой, прогоняю эти ужасные мысли из головы. Я не могу думать о ней. Я не могу думать о них. В этот момент не могу думать ни о чем, кроме себя и собственного выживания. От этого зависит вся моя жизнь.

Фургон резко останавливается, отбрасывая нас всех вперед. У меня даже нет времени попытаться сесть, прежде чем слышу, как открываются задние двери, и кто-то приказывает нам вылезать.

Не желая упасть и увидеть, что происходит, я осторожно поднимаю руку и снимаю мешок. Темные волосы падают на лицо, надеюсь, они не заметят, что я его сняла.

Запах океана атакует мои чувства, и я знаю, что мы на острове. Мои глаза сканируют окрестности, лихорадочно ища выход. Многочисленные вооруженные охранники в темной одежде в тактическом стиле и черных масках ведут нас к огромному зданию. Даже если бы я побежала, далеко бы не ушла. Меня бы либо застрелили, либо, вероятно, утонула, пытаясь плыть со связанными руками.

Отвлекшись, спотыкаюсь и чуть не падаю.

Мои лодыжки неловко подгибаются, и я проклинаю свои каблуки.

Почему я не могла надеть в клуб какие-нибудь удобные кроссовки?

— Иди, — произносит грубый, глубокий голос позади меня, прежде чем дуло его пистолета упирается мне в спину, толкая вперед.

Резко оборачиваюсь, уставившись на человека в маске.

— Попробуй ходить на каблуках, придурок! — Рявкаю я, прежде чем успеваю сдержаться.

Слышу, как несколько женщин ахают, и чувствую, как мое сердце бешено колотится в груди.

Боже, что я наделала?

Я сразу же вспоминаю девушку в фургоне. Как они заставили ее замолчать. И теперь меня ждет тот же исход.

Охранник поднимает пистолет, намереваясь ударить меня рукоятью, и я напрягаюсь, ожидая удара. Но его так и не последовало.