— Полагаю, это Милашка?

Габриэль хихикает.

— Ты правильно полагаешь. — Он кивает в сторону другой лошади — высокой, стройной, темно-серой с черной гривой и хвостом, которая беспокойно топчется рядом с Милашкой. — Это Гром. Он немного более вспыльчивый. Но ничего такого, что могло бы вызвать проблемы. Он отставной скакун.

— О. — Я смотрю на Грома с некоторым подозрением. Я бы точно не хотела на него садиться, он выглядит так, будто хочет хорошенько побегать, а еще кажется, что падать с него очень далеко. Милашка ниже ростом и коренастее, и это меня успокаивает.

— Я помогу тебе подняться. — Габриэль ждет, пока молодой человек закончит, а затем отстегивает Милашку и ведет ее к деревянному блоку, установленному у входа в конюшню. — Просто встань на него, и я помогу тебе подняться. Милашка просто постоит здесь, когда ты окажешься у нее на спине, пока ты устроишься, а я займусь Громом.

Я киваю, чувствуя, как нервы сжимаются в животе. Но я хочу попробовать. Я побеждала страхи, которые казались мне гораздо более непреодолимыми, чем этот, и я не хочу, чтобы лошадь стала тем, с чем я не смогу справиться.

Рука Габриэля ложится мне на бедро, когда я ступаю на колодку. Мой живот тут же сжимается, по телу разливается жар, а рука крепко сжимает переднюю часть седла, на которой он покоится. Я чувствую его прикосновение, как клеймо, даже через джинсы, и мое сердце бьется быстрее, пульс пульсирует во впадине горла.

Когда он помогает мне подняться, а его рука почти сразу же покидает мое бедро, мне приходится проглотить разочарование от того, что я лишилась его прикосновения. Я хотела, чтобы его рука осталась там, и я сразу же отгоняю эту мысль, так быстро, как только могу.

Вместо этого я смотрю, как он идет по проходу, отцепляя Грома и ставя одну ногу в стремя. Он легко взбирается на высокую темно-серую лошадь, причем делает это без особых усилий, и берет поводья в руки, пока Гром пританцовывает из стороны в сторону, явно желая отправиться в путь.

— Давненько я не ездил верхом, — язвительно замечает Габриэль. — Но это возвращается.

— Очевидно. — Я бы никогда не догадалась, что он не проводил все свое время верхом. На лошади он выглядит расслабленным и элегантным, его темные волосы зачесаны назад и слегка завиваются там, где они заправлены за уши. В свете позднего полудня, когда Милашка следует за ним и Громом, я замечаю, что он стал гораздо более загорелым, а его мышцы подтянутыми и упругими. Лето здесь тоже пошло ему на пользу.

— Я отведу нас по тропе, которая ведет к другому озеру — говорит Габриэль, притормаживая Грома, чтобы Милашка могла его догнать. Я не очень разбираюсь в лошадях, но по тому, как шарахается Гром, ясно, что, если бы Габриэль позволил ему это сделать, он бы ускакал как по маслу. Тем временем Милашка практически не отстает, и это меня вполне устраивает. Это довольно странно — приспосабливаться к походке другого существа подо мной, да еще и не имея дела со всей этой энергией.

— Безопасно ли уходить так далеко? — Я оглядываюсь по сторонам, чувствуя легкое беспокойство.

— За нами издалека следит охрана. Они патрулируют все поместье по очереди. — Голос Габриэля звучит напряженно, я вижу, что он предпочел бы уединиться для этого. Но мы оба знаем, что сейчас это просто необходимо.

— Ты бывал здесь раньше?

— Часто, когда был моложе. Один или два раза после возвращения я проезжал часть пути, просто чтобы осмотреться. Когда я был ребенком, я ездил по всему поместью. Милашка тогда была моложе, я учился на ней, пока не смог справиться с более энергичными лошадьми. — Он смеется. — У меня неплохо получалось, хотя сейчас я уже не практикуюсь.

— Этого и не скажешь. — Я окидываю его взглядом, восхищаясь его внешностью. — Ты выглядишь так, будто тебе здесь самое место.

Он смотрит на меня, и на его лице мелькает что-то — может быть, сожаление? Я не могу сказать точно.

— Наверное, раньше так и было. С тех пор как я вернулся, мне кажется, что все вокруг стало жить без меня. Как будто я здесь не нужен. Но поместье заслуживает большего, чем если бы у меня не было времени, чтобы приложить к этому реальные усилия. Кто-то другой мог бы сделать это лучше.

Я прикусила губу, не зная, что сказать. У меня много мыслей по поводу сложившейся ситуации, но я не знаю, хочет ли Габриэль их услышать. Похоже, он уже принял решение. Он уже начал распродавать лошадей.

— Раньше это было одно из моих любимых мест в поместье. — Мы приближаемся к линии деревьев, и Габриэль поворачивает Грома, ведя нас по тропинке, петляющей среди деревьев. — Здесь всегда тихо и спокойно. А вид с озера просто великолепен.

Дует мягкий ветерок, в деревьях щебечут птицы, и я чувствую, как расслабляюсь. Я верю, что Габриэль не взял бы нас сюда, если бы не считал это безопасным, и по мере того как я привыкаю к ритму пребывания на Милашке, это начинает успокаивать. Солнце греет, но в этот поздний час оно не доставляет дискомфорта. И пока мы едем, меня снова охватывает желание остаться.

Это чувство только усиливается, когда деревья расступаются, и тропинка, извиваясь, выходит на большое травяное поле перед другим, более крупным, мерцающим голубым озером. По берегу разбросано множество полевых цветов, и Габриэль подъезжает к одному из деревьев на самом краю, слезает с Грома и привязывает поводья к ветке.

— Сможешь спуститься? — Спрашивает он с улыбкой, и я морщу нос.

— Думаю, справлюсь.

На самом деле я больше беспокоюсь о том, как бы не встать на ноги без помощи блока. Но я соскальзываю с Милашки без особых проблем, мои сапоги ударяются о траву, когда Габриэль привязывает и ее. Он поворачивается, просовывает свою руку в мою, и я вздрагиваю от его прикосновения. Его ладонь кажется теплой и немного шершавой, и я с трудом сглатываю, когда по моей коже пробегает еще один прилив тепла.

— Я хотел показать тебе больше собственности, прежде чем…, — он колеблется, и я смотрю на него.

— До того, как она исчезнет? Прежде чем мы уедем?

— И то, и другое, — признает Габриэль. — Я не знаю, сколько еще мы здесь пробудем, но если Игорь собирается что-то предпринять, он сделает это скоро. Либо он сделает шаг, либо дон найдет способ смириться и прекратить дальнейшие действия. Это продолжается уже слишком долго.

Я молча киваю. Я думала о том же самом, но, услышав это вслух, по позвоночнику пробегает дрожь.

— Ты уже подыскал себе жилье в Нью-Йорке?

— Я посмотрел несколько домов. — Габриэль проводит другой рукой по волосам. — Трудно представить, что заменит дом, в котором я жил так долго. С ним связано столько воспоминаний. Не надо, — добавляет он, глядя, как я открываю рот. — Не извиняйся. Это не твоя вина, и я не хочу слышать, как ты извиняешься. Мы должны забыть об этом, Белла.

Я прикусила губу и кивнула.

— Я не знаю, что нужно сделать, чтобы я не чувствовала, что это так, — мягко говорю я, и он вздыхает.

— Я знаю. Я хочу повторять тебе снова и снова, что я бы сделал это снова, даже если бы знал о последствиях. — Он подводит меня ближе к краю озера и берет за руку, опускаясь на траву. Я сажусь рядом с ним, поджав колени, вода мерцает в лучах заходящего солнца в нескольких футах от нас. — Я бы ничего не изменил. А значит, если в чем-то и есть вина, то она моя.

— Почему? — Я смотрю на него, и вопрос вырывается наружу прежде, чем я успеваю его остановить. Я хочу знать, внезапно, больше, чем в прошлом. Кажется, что время уходит, и если есть шанс, что он скажет то, что, как мне кажется, он почти сделал тем днем в нашей спальне…

Габриэль смотрит на меня, и выражение его лица на мгновение становится неуверенным.

— Я…

— Просто скажи мне. — Мы сидим так близко, наши руки все еще соединены вместе, и я чувствую, как между нами пульсирует напряжение, осознание того, насколько мы одиноки, как легко мы можем вернуться к той близости, которую мы всегда танцуем на грани. — Зачем тебе делать это снова, Габриэль?

Его губы раздвигаются. Как будто он хочет что-то сказать и не может. Его взгляд задерживается на мне, переходит на мой рот и снова поднимается.