— Я отказался платить за тебя приданое, — непринужденно говорит Игорь, словно слыша мои мысли. — Я уже заплатил Энцо д'Амелио за Джию. А потом ее украли у моего сына. Они вернули приданое? Нет. Взяли ли они дополнительную плату в тот день, кровью? Да. — Его взгляд каменеет. — Я слышал, что дон заплатил твоему отцу столько, сколько полагалось бы от нас. Чтобы заставить твоего отца согласиться на брак. Так что, по случайности, ты все еще принадлежишь мне, да? — Он изучает меня, сложив руки на коленях. — Ты моя, Белла, и я могу поступать с тобой, как захочу. Мой сын, я полагаю, наслаждался бы тобой, если бы не вмешался дон Морелли. А теперь я вернул себе то, что принадлежит мне.

Я молчу, плотно сжав губы. Я не хочу, чтобы он увидел хоть какие-то эмоции, хоть какой-то страх. Я не смогу оставаться такой стоической вечность, я уверена. Но я буду сохранять лицо столько, сколько смогу. Я позволю ему поверить, что его слова, его намерения ничего для меня не значат, что он ничего не значит.

— Я планировал отдать тебя своим людям, как игрушку, — продолжает Игорь непринужденно, словно обсуждает со мной погоду. — Чтобы они могли поиграть с тобой. Они быстро наиграются, так что со временем ты бы им надоела. Но они верны мне, и я подумал, что они возможно заслуживают награды. Развлечения, за которое они могли бы побороться. — Он пожимает плечами. Звучит так, будто он обсуждает стаю собак, а не людей. Но, судя по тому, что я слышала о солдатах Братвы, разница невелика. Особенно когда речь идет о женщинах.

Я сижу и молчу, сцепив руки на коленях. Я чувствую, как меня начинает бить мелкая дрожь при упоминании о том, что Игорь планировал сделать со мной руками своих людей. Нахлынули воспоминания: мужчины в гостиничном номере после того, как меня увезли со свадьбы, подглядывания и угрозы, споры о том, получат они меня или нет, и если да, то кто первым меня трахнет, и чего они хотели от меня и как.

За этот короткий промежуток времени я узнала о том, чего мужчины хотят от женщин, больше, чем когда-либо прежде. Достаточно, чтобы вызвать у меня отвращение, и задуматься, нужен ли мне вообще мужчина.

А потом я встретила Габриэля. Габриэля, который никогда не просил от меня ничего, что я не хотела бы отдать безвозмездно. Никогда ничего не требовал. Он не выказал ни малейшего разочарования, когда я паниковала и останавливалась на полпути… Я резко отбросила эту мысль. Я не хочу думать о Габриэле здесь, в этом холодном кабинете, перед этим холодным мужчиной. Я не знаю, хочу ли я вообще думать о нем. Потому что я не хочу, чтобы эти воспоминания смешивались с тем, что должно произойти. Я не хочу, чтобы они были запятнаны этим.

— Но мне понравилось, как ты со мной разговаривала. — Голос Игоря темнеет, сгущаясь от этого специфического звука желания, и по моей коже пробегают мурашки. — Давненько женщина не осмеливалась на такое. Мне нравится твоя борьба, Белла. Твой огонь. Я буду наслаждаться, приручая тебя. Ломая тебя. И… — Он поднимает руку, прежде чем я успеваю заговорить. — Ты скажешь мне, что тебя нельзя сломить. Что ты будешь сопротивляться мне, несмотря ни на что. Поверь мне, Белла, тогда я скажу тебе, что я буду наслаждаться этим еще больше.

Холодная дрожь пробегает по мне, несмотря на то, что я изо всех сил стараюсь ее подавить. Под холодными интонациями в голосе Игоря проглядывает похотливость, как будто он не особо хочет ее скрывать. Как будто он хочет, чтобы я знала, боялась, что меня ждет.

Его взгляд скользит по мне, заинтригованный.

— Ты все еще девственница? — Прямо спрашивает он, и я чувствую, как мои глаза расширяются от того, как откровенно он произносит это вслух. Я не знаю, как лучше ответить.

Ответ «нет» может спасти меня от его постели, но отправить в казарму для мужчин, где меня будут передавать как мясо. Если ответить «да», то я окажусь в его постели скорее раньше, чем позже — даже сегодня ночью, если мне особенно не повезет.

Мой желудок скручивает, и я делаю дрожащий вдох.

Я не могу заставить себя ответить так или иначе. Воспоминания о Габриэле снова заполняют мой разум: он ведет меня в свою спальню, его нежные поцелуи и прикосновения, его руки и рот доводят меня до грани неописуемого удовольствия, а затем он осыпает меня поцелуями снова и снова, прежде чем взять что-то для себя. О том, как он сделал первый раз чем-то более интимным, более ценным, чем я когда-либо думала, что это может быть, и чем я когда-либо надеялась.

Я цепляюсь за это, за знание того, что Игорь не будет моим первым. Что он не сможет получить это от меня, ни один мужчина не сможет, никогда больше. Это принадлежит Габриэлю, и только ему. У него есть это — у нас есть, — что бы ни случилось. Это единственное, что я должна была отдать, и теперь это не украдут у меня. И это, по крайней мере, немного ослабляет мучительный страх в моей груди.

Игорь пожимает плечами, явно уловив, что я не намерена отвечать.

— Неважно. Я приглашу врача, который осмотрит тебя сегодня же. Если ты девственница, — его взгляд скользит по мне, словно оценивая, что он сможет получить, к чему прикоснуться, если его условия будут выполнены, — то я женюсь на тебе.

Мне требуется все, чтобы не отшатнуться при этих словах. Я чувствую себя так, словно он дал мне пощечину. Я не могу удержаться от того, чтобы расширить глаза и резко вдохнуть воздух в легкие, и, судя по тому, как дергаются уголки его рта, он доволен тем, что добился от меня такой реакции. Мне неприятно, что ему это удалось, но я быстро беру себя в руки, отказываясь дать ему возможность получить большее удовольствие.

— Мне нужен другой наследник, раз Петра больше нет, — продолжает Игорь. — Раз уж ты не вышла замуж за моего сына, я женюсь на тебе сам. И если я узнаю, что ты не девственница, что ж. — Холодная улыбка кривит уголки его рта, углубляя борозды. — Я все равно буду наслаждаться тобой. Возможно, ты даже найдешь в этом удовольствие. Я знаю толк в женском теле, Белла. Представляю, какое удовлетворение мы оба получим. Твое — физическое, мое — от осознания того, что я добился от тебя удовольствия, которого ты не хотела. — Его взгляд темнеет и нагревается, что противоречит холоду, поселившемуся в моих костях, и я понимаю, что он возбужден. Мой живот скручивается, а руки крепко сжимают ручки кресла до побеления костяшек.

Игорь встает, обходит стол и подходит к тому месту, где я сижу.

— Вставай, — резко говорит он, и все мое тело, весь мой разум восстает против его приказа. Против того, чтобы я когда-либо подчинилась этому человеку.

Его рука смыкается вокруг моей верхней руки, вытягивая меня из кресла и поворачивая лицом к себе. Если он и замечает, как я вздрагиваю, как не могу не отшатнуться, то никак этого не показывает. Он смотрит на меня сверху вниз, обе его руки сжимают мои плечи, не настолько сильно, чтобы оставить синяки, но достаточно сильно, чтобы дать понять, что он, и только он, теперь контролирует мою судьбу.

— Ты будешь слушаться меня, Белла, — холодно и ровно произносит Игорь. — Или я буду наказывать тебя до тех пор, пока ты не поймешь, что ослушаться меня гораздо больнее, чем повиноваться. Это урок, который я с удовольствием преподам тебе. Поэтому я предлагаю тебе не испытывать меня. — Он опускает одну руку, а другой направляет меня к двери. Когда он открывает ее, я вижу, что четверо его людей ждут на некотором расстоянии, не настолько близко, чтобы подслушивать, но достаточно близко, чтобы быть готовыми к его команде.

Их преданность пугает меня. То, как они движутся ко мне, снова пробирает до костей, как и то, как их глаза скользят по мне, давая понять, что есть вероятность того, что скоро я буду принадлежать им. Нечто, что можно сожрать, пережевать, а потом выбросить.

Не будет никакого принуждения людей Игоря помочь мне, я не смогу убедить никого из них предать его. Я не смогу прибегнуть к хитрости, даже если бы думала, что способна быть достаточно соблазнительной, чтобы провернуть такое. Игорь устранил эту возможность, просто поставив меня перед ними. Если они верны, то могут получить меня в любом случае. Если же Игорь оставит меня для себя, он даст им другую награду. Возможно, другую женщину. Предав его, они получат лишь мучительную смерть. Даже я знаю, что ради таких людей не стоит рисковать.