У меня такое чувство, что именно так мы и оказались в библиотеке. С теми угрозами, которые нависли над ней со стороны Игоря, она мало что хотела бы контролировать больше, чем свое тело. Она сама выбирает, кому отдать его.

Я хочу быть тем, кому она его отдаст. Все мое тело напрягается при этой мысли, член мгновенно прижимается к ширинке джинсов, а я пытаюсь сосредоточиться на том, что Белла ведет машину, а не на настойчивой потребности, которая пульсирует во мне каждый раз, когда она оказывается рядом. В теплом салоне машины я чувствую запах ее шампуня и мыла, сладкий аромат ее кожи, и мне хочется зарыться лицом в ее волосы, в уголок ее шеи, в ее грудь, вдыхая ее. Я хочу, чтобы моя постель пахла ею, сладко и ароматно, и в одно мгновение моя эрекция превратилась из досадной в почти болезненную.

Машина дергается, вырывая меня из фантазий, и я слышу, как Белла ругается под нос. Почему-то меня это тоже чертовски заводит, потому что я не помню, чтобы слышал, чтобы она ругалась вне спальни или, когда мы наедине. Думаю, она осторожничает, чтобы случайно не выругаться при детях.

Она испускает долгий вздох, прижимая руки к рулю. Я вижу небольшую линию между ее бровями, которая говорит мне о том, что она расстроена.

— Нужно время, чтобы научиться, — мягко говорю я ей. — Мы будем хромать на этой машине всю обратную дорогу, если это потребуется, пока ты не привыкнешь. Здесь это сложнее, чем на парковке или на заброшенной дороге.

Белла кивает, ее губы сжимаются в сосредоточенную линию. На этот раз ей удается проехать немного дальше, прежде чем она случайно нажимает на газ слишком сильно, а затем реагирует, хлопнув ногой по тормозу.

Я уверен, что к тому времени, как мы вернемся в дом, у меня уже будут зачатки хлыстовой болезни. Мне бы не помешал хороший массаж от тряски в плечах и спине, но с каждой попыткой она проезжает чуть дальше, прежде чем что-то случается. Она проезжает без происшествий около пятидесяти ярдов, а затем резко останавливает машину возле дома и глушит двигатель.

Она смотрит на меня, ее щеки раскраснелись.

— Лучше, да?

Я киваю.

— Лучше. Ты уже начинаешь понимать, что к чему.

Она смеется, и этот звук согревает меня изнутри. Мне хочется протянуть руку и притянуть ее к себе, поцеловать ее, но не просто из желания. Я чувствую к ней нечто большее, чем просто похоть. Она мне нравится. Я с нетерпением жду каждого момента, проведенного с ней. Каждого разговора. Я с нетерпением жду утра, когда она спускается к завтраку, а когда она ложится спать, мне хочется, чтобы она оказалась в моей постели. Не только потому, что все мое тело болит по ней с желанием, о котором я забыл, что оно возможно, но и потому, что я хочу, чтобы она была рядом. Ощущать ее тепло, ее запах, твердость ее тела в постели рядом с моим. Ощущать ее комфорт.

Есть название для всех этих чувств, для того, что они значат, все вместе, и это засело в моей груди, болезненным грузом за ребрами. Слово, которое я не могу произнести вслух, потому что оно изменит все наши с Беллой отношения так, как мы договорились не допускать.

Она выскальзывает из машины, и я следую за ней. На палубе за домом я вижу, что Агнес начала накрывать ужин, и вижу, как по лицу Беллы расползается ухмылка.

— Похоже, сегодня мы будем ужинать на улице, — восторженно говорит она, видя, как Агнес несет блюдо, похожее на бургеры, к длинному деревянному столу, передает мне ключи и торопливо поднимается на палубу.

Это идеальная ночь для этого, теплая, но не слишком, небо пылает красками, легкий бриз охлаждает воздух. Снаружи пахнет цветами, нагретой солнцем травой и свежим, чистым воздухом итальянской сельской местности, и когда мы все занимаем свои места за столом, меня снова охватывает чувство, что я хочу сохранить этот момент навсегда. Остаться здесь и никогда не отпускать его.

А что, если мне не придется этого делать?

Это красивая фантазия, над которой трудно не задуматься, пока мы едим. На ужин — бургеры на мягких домашних булочках, с персиками на гриле, бурратой, песто, рукколой и бальзамическим соусом. На гарнир Агнес приготовила тонкие, хрустящие домашние луковые кольца, а также салат и трюфельный айоли для обмакивания. Вино — из поместья, сухое белое, и я наблюдаю за Беллой, пока мы едим: как она оживленно рассказывает Сесилии и Дэнни о своих уроках вождения, как самокритично ведет себя за рулем по дороге домой, как делает комплименты Агнес по поводу ужина. На десерт подают крем-брюле с ягодами сверху, и когда солнце садится и начинают появляться звезды, Белла поднимает глаза и ловит мой взгляд.

Что бы она ни увидела на моем лице, она внезапно затихает. Она постукивает чайной ложкой по десерту, откусывает маленькие кусочки, допивает вино, а затем бросает взгляд на Агнес.

— Тебе помочь прибраться? — Спрашивает она. — Я устала, и у меня немного болит голова. Думаю, все дело в пыли от сегодняшней уборки в библиотеке. Я пойду наверх, как только мы закончим.

Агнес качает головой и бросает на Беллу обеспокоенный взгляд, почти материнский. Меня это пугает, и я понимаю, что все стали заботиться о Белле так же, как я и дети, что она стала для всех нас частью этой семьи.

— Иди наверх — говорит она, махнув рукой на Беллу. — Я приберусь. Габриэль мне поможет. — Она устремляет на меня взгляд, и я смеюсь.

— Конечно.

Белла кивает, кладет салфетку на стол и встает. Я смотрю ей вслед и думаю, что не головная боль заставила ее рано подняться наверх. Думаю, дело в чем-то другом — в том, как опустилось ее лицо, когда она увидела выражение моего.

Я хочу проследить за ней, заставить ее сказать мне, о чем она думает, но знаю, что это не поможет. Если что, это приведет к взрыву, усилит напряжение между нами, вызовет другие проблемы, которых никто из нас не хочет. Мне требуется весь мой самоконтроль, чтобы оставаться внизу и помогать Агнес убирать после ужина, пока все наконец не закончится, и она не уйдет с детьми наверх, чтобы отвести их спать.

Повесив полотенце на железный крючок у раковины, я беру бокал и открытую бутылку вина, оставшиеся после ужина, и выхожу на палубу. Ночь уже остыла, небо очистилось от облаков и усеялось яркими звездами. Пока я наливаю вино в бокал, опираясь на край палубы и глядя на тихую усадьбу, я думаю только об одном: я хочу, чтобы Белла была здесь, рядом со мной.

Я хочу, чтобы она разделила это со мной. Все это. Все, что у меня есть, всю мою жизнь. Она уже стала такой частью всего этого, что потеря ее будет похожа на операцию. Удаление чего-то жизненно важного. Отчасти поэтому мы постоянно танцуем вокруг этого, потому что, если все рухнет, я и все остальные, кому она дорога и нужна, потеряем ее.

Я не могу оправдать то, что я чувствую к ней, когда это так рискованно.

Я делаю еще один долгий глоток вина, размышляя, не стоило ли мне взять с собой что-нибудь покрепче, когда в кармане зажужжал телефон. Это неудивительно, учитывая разницу во времени и тот факт, что в Нью-Йорке сейчас полдень. Не удивительно и то, что звонит мне Джио.

— Алло? — Я отвечаю на звонок, опустив бокал.

— Габриэль. — Тон голоса Джио заставляет меня мгновенно застыть на месте, а кровь леденеет. Джио был моей единственной защитой в течение долгого времени, когда мне не нужно было больше, чем просто он, и я знаю его так давно, что прекрасно понимаю, что означает тон его голоса.

Затишье закончилось, и вот-вот разразится буря.

— Я послал тебе фотографии, — спокойно говорит он, но его голос такой напряженный и жесткий, что у меня все внутри мгновенно завязывается, и я гадаю, что же на них изображено. — Но прежде чем ты проверишь почту, я подумал, что будет лучше, если ты услышишь это от меня.

— Что услышу? — Я опускаюсь на скамейку у перил, кровь шумит в ушах. Случилось что-то плохое. Что именно, я не знаю, потому что все, кого я должен был оберегать, здесь, со мной. Мой разум мечется, пытаясь представить, каким еще способом Игорь мог нанести удар.

— Особняк — твой дом… — Джио делает глубокий вдох. — Люди Игоря нанесли удар. Он сгорел, Габриэль. Части строения, конечно, остались, но… — Он резко выдыхает. — Все внутри уничтожено.