Должно быть, он встал не так давно. Я все еще вижу, что простыни помялись от того, что он спал рядом со мной, и все еще чувствую пряный апельсиновый запах его лосьона после бритья. Я провожу рукой по мягкой простыне и жалею, что его здесь нет, и что я не проснулась рядом с ним.

Но это не то. Я отдергиваю руку от простыни, в тысячный раз напоминая себе об этом факте. Скорее всего, мне придется напоминать себе об этом еще тысячу раз, так как я собираюсь оказаться в ловушке в поместье в Италии с Габриэлем 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Полагаю, ему будет чем себя занять, ведь он говорил о том, что у него там бизнес, но, судя по его описанию поместья и близлежащего городка, не думаю, что это будет тот вид бизнеса, который заставит его сидеть в офисе с девяти до пяти. Мы будем находиться рядом друг с другом больше, чем когда-либо прежде, именно тогда, когда нам, вероятно, лучше всего было бы немного отстраниться друг от друга.

Я прикусываю губу, складываю руку в кулак на коленях, чтобы не коснуться простыней снова. Прошлой ночью Габриэль ясно дал понять, какие у него приоритеты, и это не значит, что между нами снова что-то начнется. Это то, что я сказала, что хочу. То, о чем мы оба договорились.

Так и должно быть. Ради всеобщего блага.

Дверь открывается, и я чуть не выпрыгиваю из кожи. Я прижимаю одну руку к груди, чувствуя под ладонью биение сердца, когда в комнату входит Габриэль с подносом, от которого пахнет блинчиками.

— Завтрак, — говорит он, ставя поднос на кровать. На подносе стоит накрытая тарелка, стаканы с апельсиновым соком и водой, а рядом с тарелкой, крошечные запечатанные баночки с сиропом. Я смотрю на это, все еще чувствуя себя полусонной.

— Это ты приготовил?

Габриэль фыркает.

— Ни в коем случае. Вот. — Он снимает крышку с подноса, и я вдыхаю пар, запах сладкого теста и масла. — Свежие блинчики и фрукты.

— А ты?

— Я кое-что перехватил, пока Агнес собирала это для тебя. Заодно проверил, как там дети. — Он опускается на кровать рядом со мной, берет вилку и подталкивает ее к моей руке. — Тебе нужно поесть, Белла.

— Разве сейчас время завтрака? — Я понятия не имею, какая разница в часовых поясах между Нью-Йорком и Италией, и какое сейчас время суток. Но блинчики пахнут чудесно, если я смогу заставить себя есть. Мой желудок по-прежнему завязывается узлом и подкатывает тошнота каждый раз, когда я вспоминаю, что нас ждет, и чувство ужаса возвращается.

Габриэль с усмешкой качает головой.

— Нет. Мы приземлимся примерно через два часа. Значит, там, куда мы летим, сейчас около четырех часов дня. Технически, это очень поздний завтрак. Но я подумал, что тебе понравится. — Он колеблется. — Я подумал, что это поможет тебе почувствовать себя немного нормальнее. Проснуться от завтрака, даже если через несколько часов будет ужин.

Я прикусываю губу, чувствуя, как в груди сжимается от его заботы. Он всегда такой со мной — нежный, заботливый, милый, и от этого мне гораздо сложнее справиться со всеми чувствами, которые я к нему испытываю. Как я могу не влюбиться в такого мужчину?

Но как я могу позволить себе влюбиться в него, когда он ясно дал понять, что любовь для нас не существует? Когда одно мое присутствие здесь подвергает его и его семью невозможной опасности?

— Спасибо, — говорю я, забираю вилку и тянусь к стакану с апельсиновым соком. Во рту пересохло, и холодная жидкость, именно то, что мне нужно. Она сладкая и немного терпкая, и я откидываюсь на подушки, чувствуя, как немного расслабляюсь.

Здесь, в воздухе, я в безопасности. Я не знаю, что произойдет, когда мы приземлимся в Италии, и что сделает Игорь, но, по крайней мере, в ближайшие два часа мне нечего бояться. Я должна позволить себе оттолкнуться от этого, отогнать страх хотя бы на этот короткий промежуток времени, иначе я знаю, что развалюсь на части. Ни одному человеку не дано испытывать такой страх постоянно. Я сильная, но даже у моей силы есть предел.

Мой взгляд переходит на Габриэля, и у меня мелькает мысль, что мы могли бы провести следующие два часа вместе. Здесь, в этой постели. Он мог бы стереть все плохое, что случилось за последние несколько дней, хотя бы ненадолго. Это позволило бы мне не думать о том, что может случиться, когда Игорь узнает, куда мы убежали.

Я быстро отворачиваюсь, прежде чем он успевает поймать мой взгляд. Вместо блинчиков я тянусь к миске с фруктами, чтобы погрызть что-нибудь легкое, и пытаюсь думать о чем-нибудь, кроме возможности того, что Игорь собирается преследовать меня до самого другого континента.

Рядом со мной Габриэль медленно вздыхает.

— Я все хочу спросить, все ли у тебя в порядке, — тихо говорит он. — И я знаю, что это нелепый вопрос, потому что, конечно же, нет. Ты не можешь быть в порядке. — Он замолкает, и когда я снова смотрю на него, он сжимает губы в тонкую линию.

Я осторожно протягиваю руку и касаюсь его ладони.

— Мне лучше, чем было вчера, — мягко говорю я ему.

На данный момент — это правда. И на данный момент этого должно быть достаточно.

***

Хаос при выходе из самолета, когда мы приземляемся, отвлекает меня ненадолго. Нужно собрать багаж, загнать в угол двух маленьких детей, пока Габриэль собирает свою охрану, отводит их в один конец самолета, чтобы спокойно поговорить, пока Агнес помогает мне с Сесилией и Дэнни, готовя нас всех к высадке. Я нашла несколько вариантов одежды в сумке, которую упаковал для меня Габриэль, и остановила свой выбор на паре джинсов и черной шифоновой кофточке на пуговицах. Я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы закатать рукава и собрать волосы в хвост, и вижу, как Габриэль смотрит на мои голые руки, когда я выхожу в проход. В его взгляде мелькнуло облегчение, он прекрасно знает, что если я покажу хоть немного кожи, то значит чувствую себя в некоторой безопасности, а затем легкая вспышка жара обдает меня, что заставляет меня сжать губы, чтобы не рассмеяться.

Вот к чему мы пришли, благодаря моим заморочкам. Мужчина возбуждается из-за моих голых рук, словно я в викторианском романе. Впрочем, эта доля легкомыслия — то, что мне нужно. Мы все выходим из самолета, где нас ждут два черных внедорожника, и я бросаю взгляд на Габриэля, пока пара охранников собирает сумки и укладывает их в багажники.

— Держу пари, ты бы хотел иметь здесь свой «Феррари» прямо сейчас, — тихо пробормотала я. Он смотрит на меня взглядом, который согревает меня со всех сторон, даже больше, чем поздний полдень итальянского солнца.

— Ты даже не представляешь, — отвечает он, его голос тихий и низкий, и у меня внутри что-то дрожит. Я прикусываю губу, гадая, не думает ли он о том дне, когда мы припарковали машину в лесу, о том, как он положил меня на нагретый солнцем металл и поглотил так, словно я была его последней едой. Обо всем, что он заставил меня почувствовать, чего я хотела, что помогло мне заново понять, что я думаю о сексе и удовольствии.

Именно об этом я думаю сейчас, когда вспоминаю его любимую машину. Но я не могу сказать, вспоминает ли он именно это или просто мечтает иметь ее, чтобы гнать на ней на извилистых проселочных дорогах, которые я могу видеть отсюда.

Правда в том, что для него было бы лучше и безопаснее, если бы он не хотел меня. Он уже дважды подвергал себя опасности ради меня, и это будет только опаснее, если в дело вступят эмоции. Но мои эмоции уже налицо, и то, чего хочет мое сердце, вступает в молчаливую борьбу с тем, что подсказывает мне здравый смысл, будет лучше для всех нас.

Вместо «Феррари» мы забираемся в ледяной кондиционированный салон одного из внедорожников — Габриэль, Агнес, Альдо, Сесилия, Дэнни и я в одном, охрана Габриэля — в другом. Я перебираюсь на ближайшее к окну сиденье с одной стороны, Сесилия вклинивается между мной и Агнес, Дэнни садится сзади вместе с Габриэлем, а Альдо — на пассажирское место. Когда машина отъезжает от асфальта, я ощущаю нервный трепет в животе, но также и возбуждение.

Предвкушение.