Я человек совестливый и привык в каждый кадр вкладывать частичку себя. А в последние месяцы выходило, что я сам себе не принадлежал. Очаровательные клиентки, разделявшие мой образ жизни «на бегу», перемен пока не осознавали, но я-то знал правду.

Себя не обманешь.

Злясь на мелкие несовершенства, я отработал так, что в коем веке остался доволен результатом. Правда, подсобили и длинноногие модели. Когда женщина красива и пропорциональна, снимок с ней трудно испортить. Если у тебя не совсем кривые руки.

Да и место попалось одно из самых любимых: старинная ванна на золочённых ножках на фоне огромных панорамных окон. Интерьер выше всяких похвал, вид на Манополис тоже, но свет… Свет решает всё. И если качественная техника — мой царь, то удачный свет — бог и твердыня! Всю эту роскошь предоставлял отель «Литс-Вейл».

В общем, на Сумрачный бал я попал в приподнятом настроении.

С самого начала мы с Николь договорились прибыть на мероприятие по отдельности, чтобы сохранить интригу и посмотреть, сумеем ли найти и узнать друг друга в толпе. Это могло показаться беспечным с нашей стороны, но Хант с самой высокой вероятностью сидел за решёткой, а мы оба были слишком свободолюбивы, чтобы всё время оглядываться и бояться.

Творческие личности и взбалмошные вампирши решают проблемы по мере их поступления. Нет преследователя — значит, нет проблемы.

Точку в принятии решения поставила работа: я успевал заехать домой и переодеться, а подруге пришлось везти наряд с собой в Фалкон, чтобы направиться на торжество с последнего свидания.

Шэйд-парк блистал и волновался, словно живая мозаика, воссозданная из множества цветных частичек. Пёстрыми стайками проплывали мимо разодетые барышни в изящных шёлковых платьях.

Так как эпоху задали довольно широко, разнообразие нарядов удивляло: встречались и глубокое V-образное декольте, обнажавшее плечи красавиц, скинувших богатые шали, и рукава буф, и необъятные юбки на кринолине, и заниженные до бёдер корсеты, и турнюры с объёмными бантами.

В общем, модницы Манополиса отрывались во всю.

Не то чтобы я разбирался в викторианской моде, но кое-что из Сети всё же подчерпнул. Организаторы Сумрачного бала славились беспощадной придирчивостью к эстетическим мелочам. В связи с тем, что я далёк от истории, продумыванию внешнего вида пришлось выделить как минимум пару ночей.

К счастью, мужской костюм оказался в разы проще извращённых — то есть я, конечно же, хотел сказать изощрённых — женских одеяний. А потому кавалеры выглядели не такими щегольскими, но зато свободными и счастливыми.

Не представляю, как девицы передвигаются в этих конструкциях древних пыток. Полагаю, Сумрачный бал и проводится в холодный сезон, чтобы излишне скрупулёзные барышни не валились штабелями в обмороки от жары и духоты.

Что до любителя толстовок, я красовался в иссиня-чёрных брюках и ботинках истинного джентльмена, белоснежной сорочке и тёмном парчовом жилете, тускло переливавшемся серебристой вязью, пиджаке в тон, который скрывало классическое двубортное пальто из плотной шерсти.

Если я до сих пор не околел, то по большей части благодаря ему. На разгорячённых леди в открытых платьях холодно было даже смотреть. Хотелось последовать их примеру и пригубить чего-нибудь согревающего — благо, на стилизованный банкет организаторы раскошелились. Не пожалели денег и на официантов-лакеев, скользивших между гостями.

Увы, обстоятельства не позволяли.

Образ денди дополняли тонкие кожаные перчатки, завязанный вычурным узлом шейный платок с золотой галстучной булавкой, как и всё остальное взятой напрокат, и, разумеется, маска. С маской не обошлось без приключений, потому что в последний момент я решил заморочиться.

Не захотелось к получившемуся костюму брать банальную, пусть и на совесть сделанную маску. Творческая составляющая (а это девяносто процентов меня) пожелала чего-то эдакого. «Эдакое» превзошло ожидания и произвело фурор в рядах новоявленной знати, судя по многочисленным любопытным взглядам.

Дело в том, что я решил пренебречь традиционной формой, которая скрывает глаза и нос, оставляя открытыми губы. Моя маска в форме широкого полумесяца скрывала половину лица, не затрагивая второй глаз, зато скрадывая мимику губ и приглушая голос.

Держу пари, в новом утончённом облике меня бы и родная мать не узнала. Для достижения абсолютного апогея пафоса не хватало цилиндра и трости, но от них я решил отказаться и не ударяться в крайности.

Откинув со лба тёмные пряди, которые ветер бросал в лицо, я пробирался сквозь толпу приглашённых. Подозреваю, волосы следовало уложить назад, но зализанная причёска ассоциировалась у меня с карикатурными вампирами в плащах с алой подкладкой и с массивным орденом тьмы на груди, и я ничего не мог поделать с собой.

С тех пор, как я повстречал настоящих бессмертных, фольклорные образы древних графов и им подобных казались смешными и фарсовыми. А потому, забив на предрассудки, я предоставил тёмные лохмы ветру и творческому беспорядку.

Я искал её.

Единственную интересовавшую меня леди в море атласа и парчи, ленточек и оборок, кокетливых шляпок и перьев. Надеялся не встретить очередное многослойное безобразие, которое того и гляди унесёт буйным порывом, но нигде не находил ни знакомых глаз, ни красиво очерченных губ, ни необыкновенных светлых волос.

И начинал волноваться.

Корил себя за то, что отпустил хрупкую девушку одну, пусть внутренний голос и твердил в ответ, что не такая уж вампирша и беспомощная, какой кажется на первый взгляд.

Я уже готов был подраться со своим альтер-эго, когда взгляд зацепился за белоснежные локоны, струящиеся по плечам. Показалось кощунственным даже думать о том, что эта изящная леди могла выбрать наряд, похожий на кремовый торт.

Выглядела Николь безукоризненно.

Так, что я замер, как дурак, раскрыв губы, полностью оцепенев.

Платье поздней викторианской эпохи не сковывало движений, и наяда не шла, а плыла по воздуху, как сладостное наваждение. Её не смущал ни объёмный бант, оставлявший расплывчатый намёк на турнюр, ни расходившиеся от него шлейфом складки. Чёрная атласная юбка, присборенная по подолу, мягко покачивалась при каждом шаге. Облегающее пальто повторяло силуэт.

Верх платья из тёмно-алого шёлка с кокетливыми белоснежными кружевами, обрамлявшими декольте, манжеты и край, заходивший на нижнюю юбку, подчёркивали тонкую талию, затянутую в корсет, и довольно смелый для того времени вырез. Обнажавший молодую полную грудь, при виде которой я, сам того не осознавая, прикусил губу, спрятанную под маской.

Игривому образу, заданному тончайшим гипюром, вторили ряд миниатюрных пуговичек, перчатки и широкая бархотка из бордового бархата и тёмного кружева. Центр велюровой ленты занимал алый кабошон в обрамлении чернёного золота, а с края украшения ниспадали три рдяные капли огранённой крови.

Я сглотнул.

Никогда в жизни не был вампиром, но в тот миг испытал непреодолимое желание впиться губами в утончённую шею, сорвать с чувственных губ откровенный стон. Не знаю, может, мне ветром продуло последние мозги, но я обрадовался, что Николь то ли не заметила, то ли не узнала меня.

Потому что собой я не владел.

Если талия, откровенный квадратный вырез и дразнящая воображение бархотка, подкосили моё самообладание, то причёска и маска уничтожили его до конца.

Вокруг мелькали сплошь замысловатые пучки, плетения кос и высокие вечерние причёски, украшенные в лучшем случае только лентами и жемчужными нитями, а в худшем — жуткими громоздкими шляпами с искусственными цветами, неуместными вуалями и яркими перьями.

В отличие от остальных, снежные волосы вампирессы — я не посмел назвать её вампиршей — были лишь чуть приподняты на макушке, откуда живыми густыми локонами спадали на плечи, блеском затмевая любые изыски окружающих дам.

В качестве украшений Николь предпочла не драгоценности, а трио миниатюрных алых роз, смотревшихся в её шевелюре, как кровь на снегу.