Во время Великого голода 1847 года Томас Карлейль советовал «выкрасить два миллиона ленивых ирландских попрошаек в черный цвет и продать их в Бразилию под видом негров» [80]. В 1849 году он же описывал ирландцев как «свиней в человеческом обличье», хотя его риторический вопрос: «Разве это не великое благословение – избежать участи родиться кельтом?» – в свете политики систематического геноцида, проводимой англичанами в отношении ирландцев, приобретал и другой, не ощущаемый британцами смысл.

Понятно, что массовая работорговля и в целом систематическое уничтожение ирландцев требовало для своего морально-психологического обеспечения их последовательного всеобъемлющего расчеловечивания с использованием всех доступных инструментов, в том числе с использованием возможностей пропаганды, искусств (включая художественную литературу) и авторитета «объективной» науки.

Литература викторианской эпохи постоянно и систематически критиковала пороки, якобы органически присущие ирландцам как кельтской нации, – в противоположность врожденным же добродетелям англичан. «Из всех черт характера, вменяемых ирландцам в вину… эмоциональность… была худшей» [169], так как британские свободы в глазах англичан являлись исключительной привилегией тех, кто, подобно им самим, добровольным подчинением власти подтверждал свою способность управлять собой.

Непокорство кельтов, их неготовность безропотно умирать по желанию англичан (трактуемая, в том числе, как пресловутая «эмоциональность») воспринималось последними как лишнее доказательство их непригодности для англосаксонских свобод. А раз «дикие ирландцы» (как и негры, и индусы, и азиаты) понимают только силу, то объективно является совершенно необходимым, чтобы ими (как и неграми, и индусами, и азиатами) управляла превосходящая раса: «кельтам с их характером необходима власть англосаксов, им необходим порядок, навязанный сверху».

Как англичане, установившие жесткую власть над Индией, так и немецкие нацисты, стремившиеся ввести ещё более жесткое правление в России, обосновывали свои притязания громогласным провозглашением соответственно индусов и русских «упадочными», слабыми народами. Такого же представления – и совершенно в тех же целях – англичане придерживались и в отношении ирландцев [80].

Британцы традиционно описывали кельтов как «наполовину людей, наполовину обезьян»; параллели между обезьянами, дикарями и ирландцами являлись общественной нормой. В частности, в 1845 году оксфордский профессор истории Джеймс Фрод (учивший студентов тому, что рабство является благом для туземцев в силу их расовой неполноценности [333]), уверял, что встречал ирландцев, которые больше смахивали на грязных обезьян, чем на человеческие существа. В 1860 году популярный британский писатель Чарлз Кингсли жаловался, что в Ирландии его «преследовали толпы человекоподобных шимпанзе… Вид белокожих шимпанзе ужасен, будь у них черная кожа, было бы легче.» [169]. Ирландцев приравнивали также к свиньям, китайцам, маори и готтентотам.

«Если б только каждый ирландец прикончил по негру – и был бы за это повешен.», – мечтал в 1881 году уважаемый и авторитетный профессор оксфордского университета Эдвард Фримэн. Он же отмечал, как нечто само собой разумеющееся, что «евреи не могут не лгать», а «каждая нация вправе притеснять своих евреев» [333].

Последовательные и авторитетные английские социалисты Сидней и Беатриса Уэбб без тени какого бы то ни было стеснения называли ирландцев «отвратительной нацией» и торжественно провозглашали: «мы ненавидим… ирландский народ так же, как и готтентотов» [169].

В 1859 году эдинбургский профессор анатомии Роберт Нокс «научно доказывал», что «источник всех бед Ирландии кроется в расе, кельтской расе Ирландии. Следует силой изгнать эту расу с земель…, они должны уйти. Этого требует безопасность Англии». Ведь «человеческие качества зависят исключительно от расовой природы», а «кельтская и русская нации…, презирающие… труд и порядок, стоят на низшей ступени человечества» [169].

Эту природу подробно разъяснял британским читателям в 1899 году Harper’s Weekly: «Иберийцы по происхождению относятся к африканской расе, распространившейся на протяжении тысячелетий через Испанию по Западной Европе. Их останки найдены в курганах, или местах захоронения, в различных точках этих земель. Черепа относятся к низкому типу. Они пришли в Ирландию и смешались с местными жителями Юга и Запада, которые в свою очередь предположительно относятся к низшему типу происхождения, являясь потомками дикарей каменного века, которые, по причине своей изолированности от внешнего мира, не смогли пройти развития в здоровой борьбе за жизнь, а посему уступили место, согласно законам природы, более высоким расам» [73].

Согласно широко распространяемым британским «научным» представлениям, по уровню развития мозга ирландцы приближались к малайцам. Самым же совершенным мозгом обладали, разумеется, сами англичане [261]. Даже в 1900-е годы безупречно «научная» по своей авторитетности антропология определяла англосакса как «господина по натуре», в силу объективных, природных предпосылок обладающего «врожденным чувством превосходства» [234].

В результате столь эффективной и последовательной расовой пропаганды таблички No dogs, no Irish («собакам и ирландцам вход воспрещен») висели в некоторых английских пабах ещё и в 90-е годы XX века.

Понятно, что английские расисты, не считавшие людьми белых ирландцев, тем более не были склонны к каким бы то ни было сантиментам в отношении представителей других рас, – тем более, что они свято верили в то, что «империю сформировали расовые инстинкты» [162].

«Постепенное угасание низших рас – не только закон природы, но и благо для человечества, – уверенно провозглашал сэр Чарлз Дилк, не ставший премьер-министром Англии только из-за сексуального скандала. – …Наша британская кровь… немало потрудилась над распространением людей нашей расы по всему миру» [173].

О беспощадности Англии как колонизатора с исчерпывающей наглядностью свидетельствуют последствия её владычества для эксплуатируемых ею территорий.

В 1600 году население Англии составляло 4 млн чел., а Индии, которая стала при падишахе Акбаре «богатой и космополитичной империей». – 116 миллионов [132]. Еще в конце XVII века население Индии «в 20 раз превосходило население Британии, а доля страны в мировом производстве составляла 24 % против 3 %… Когда представители [Ост-Индской компании] вручили императору Джахангиру карету, он приказал заменить все металлические части серебряными и золотыми» [34].

В середине XVIII века 60 % мирового промышленного производства обеспечивали Индия и Китай, в частности, индийские производители хлопка одевали большую часть Африки и Азии [34]. «Изобретенный независимо от европейского индийский ткацкий станок был более прост по устройству и доступен производителю, качество… изделий по ряду позиций превосходило европейское. Например, из шерсти не могли ткать, её валяли в сукно или войлок. Индусы добавляли шелковую нить – украденные технологии, сделав английские ткани европейской модой, наполнили британскую казну. Поэтому изначально… англичанам в качестве торговых партнеров нечего было предложить Индии. Высшие служащие [Ост-Индской] компании, запретив местным купцам заниматься внешней торговлей, организовали общество для торговли солью, бетелем и табаком, который производители, прикрепленные к факториям компании, обязаны были сдавать по заниженной цене, которую им оплачивали из у них же отобранных налогов» [68].

Англичане перенимали передовые индийские технологии не только в гражданских областях. Уже в наши дни в заброшенном колодце были найдены более тысячи боевых ракет XVIII века. Ракеты применялись армией княжества Майсур, по военному уставу которого «Фатхул Муджахидин» в каждом кашуне (бригаде) армии должно было иметься двести ракетчиков. Их общая численность составляла не менее 3 тыс. артиллеристов, способных рассчитывать угол наклона ракеты при запуске, исходя из диаметра железного корпуса и расстояния до цели. В битве при Поллилуре 1780 года военачальники Майсурского княжества с помощью ракет взорвали запас британских боеприпасов, что привело к унизительному поражению англичан.