Идеологические основы Финансового интернационала составляли четыре принципа:

1. Империя (пусть демократическая и не называемая империей, как в США), основанная на жесточайшей эксплуатации колоний (пусть формально независимых), как единственно возможная форма организации сложной и многообразной общественной жизни и, в частности, создания масштабных рынков и управления ими.

2. Геополитический подход как фундаментальная основа внешней политики (он вполне разделялся и в Германии, где отставной генерал, профессор Хаусхофер, по идеям которого в его геополитической части разрабатывался гитлеровский план «Великой Германии», так отозвался о книге Маккиндера «Географическая ось истории»: «Никогда я не встречал ничего более выдающегося, чем эти несколько страниц геополитического совершенства»).

3. Фабианский социализм и в целом выросший из него социал-империализм (как и его предельно упрощенная и вульгаризованная до экстремизма форма – национал-социализм от Германии до Польши) как инструмент подчинения и присвоения элитой энергии социальных низов.

4[100]. Неизбежность перехода реальной власти от номинальных собственников капитала и старой аристократии к менеджерам, осуществляющим непосредственное управление основными факторами этой власти, будь то капиталы или вооруженные силы[101] [134, 145, 299 – 1-й том].

Именно благодаря исподволь нарастающему и постепенно становящемуся определяющим влиянию финансового капитала социал-империализм стремительно, уже в конце XIX века стал общемировым идеологическим трендом (имперский подход был тривиален в силу имперской организации тогдашних крупных обществ, а геополитический подход и тем более осознание революции менеджеров получили распространение значительно позже).

Даже в Грузии, где социал-демократическая организация «Месамедаси» («Третья группа») была основана ещё в 1892 году, за шесть лет до РСДРП, один из её лидеров Ной Жордания «ещё в 1898–1899 годах открыто выступал с апологией западноевропейского империализма, отстаивал идею о цивилизаторской миссии капитализма в колониальных и отсталых странах» и даже во время бурской войны, формально выражая симпатии бурам, писал: “Англию нужно любить и сочувствовать ей… Англия является колыбелью всего…, чем гордится сегодня цивилизованно́е человечество”» (цит. по [4]).

При этом социал-империализм оказал огромное влияние (вплоть до прямого заимствования идей, подходов и конкретных требований) не только на левых, но и на правых, вплоть до зарождавшихся как раз в начале XX века радикально правых (английских фашистов). «Во времена Эдварда VII (1901–1910) программу социальных реформ в сочетании с укреплением империи воспринимали с энтузиазмом партии практически всех направлений» [4].

Социал-империализм стал знаменем рубежа XIX–XX веков точно так же, как знаменем революций 1848–1849 годов стало освобождение народов от гнета империй и создание ими независимых национальных государств. Помимо интересов окрепших национальных буржуазий, для империй эта вновь подхваченная идея была средством конкурентной борьбы друг с другом[102], а для крупного капитала (прежде всего для финансового спекулятивного, но и капитала реального сектора также) – средством общего ослабления противостоящих ему и ограничивающего его влияние империй. Главная же идея, принципиальная для последнего, заключалась в создании небольших государств, поддающихся захвату и эксплуатации уже не другими государствами, но капиталом «в чистом виде», свободным от необходимости делиться прибылями с той или иной обеспечивающей его интересы империей[103].

Социал-империалисты Британии оплодотворили интеллектом бурно развивающиеся капиталы США (как когда-то, в XVI–XVII веках венецианцы и иудейские предприниматели интеллектуально оплодотворили британские капиталы и в целом примитивное тогда английское общество – и через Голландию, и напрямую – см. параграф 1.3) – и создали таким образом общее глобалистское течение, направленное на рубеже XIX и XX веков против континентальных империй: Германской, Австро-Венгерской, Российской.

Американцы, сначала младшие партнеры в этом глобальном альянсе, учились стремительно. Уже в 1907–1908 годах их финансисты во главе с представителем Ротшильдов Морганом [29, 109] (насколько можно понять, начавшим к тому времени уже свою собственную игру) устроили в США финансовый кризис для установления контроля за денежным обращением, – чтобы не применяться к существующему государству, а исходно создавать его органы финансового управления как свой частный инструмент[104].

Несмотря на фактическую тождественность методов, им было значительно проще, чем их английским предшественникам, похожими методами создававшим Банк Англии в конце XVII века[105] (см. параграф 2.1): США с самого начала были учреждены и развивались как частное государство, не просто служащее, но прямо принадлежащее бизнесу. При практически полной тождественности его институциональных форм с традиционными государствами того времени (вызванной содержательной тождественностью большинства выполняемых функций) эти формы скрывали – как скрывают и до сих пор – принципиально иное содержание, игнорирование которого при практическом анализе неизбежно чревато болезненными, а порой и фатальными ошибками.

США как государство – это отнюдь не ставшее традиционным к настоящему времени le stato Макиавелли, гениально предощущенное им более чем за столетие до окончательного оформления его Вестфальским миром. США – это качественно иное образование, как писали ещё не впавшие в догматизм марксисты 20-х и начала 30-х годов XX века, «комитет буржуазии» по управлению обществом в своих целях. Но эта крупная буржуазия смогла подмять под себя общество и институты управления им лишь в результате (и после) того, что (и как) стала особой – финансовой, спекулятивно ориентированной и глобально действующей (а со временем и глобально мыслящей) в силу самой природы своего капитала.

Её попытка запалить Первую мировую войну руками империй для уничтожения самих этих империй и захвата их рынков, почти удавшаяся в 1911–1912 годах, сорвалась: сработали и социалисты (прежде всего пламенный Жан Жорес), увенчавшие борьбу за мир грандиозным Базельским антивоенным конгрессом 24–25 ноября 1912 года (с участием 555 делегатов из 23 стран), и инстинкт самосохранения империй, и простые родственные чувства императоров.

Американские финансисты урок истории в полной мере усвоили и в 1913 году (далеко не с первой попытки) титаническими усилиями и великолепно срежиссированными интригами всё же продавили создание ФРС (подробно см. в [130]).

В этот момент в мир пришла качественно новая, почти всесокрушающая сила – и сопротивляться ей на первых порах (вплоть до создания под руководством Сталина цивилизации качественно нового типа – советской) оказалось попросту некому. Жан Жорес был застрелен французским националистом в любимом парижском кафе вскоре после создания ФРС, 31 июля 1914 года – за три дня до объявления Германией войны Франции. Его до сих пор часто называют «первой жертвой Первой мировой войны», хотя, конечно, он был как минимум второй – после прославянски настроенного наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, убитого Гаврилой Принципом в Сараево 28 июня 1914 года.

Союз Британской империи и США (и, шире, патриотов стран Антанты и глобалистов) был в высшей степени ситуативным: первые выступали против геополитических конкурентов своих государств – стран Тройственного союза и России[106], а вторые – за взлом и разрушение всех великих держав (включая как империи, так и Францию) ради захвата новых рынков и получения новых пространств для приложения крупных капиталов (не случайно Германия перед Гитлером и при нём восстановила и нарастила свою промышленную мощь за счет именно американских кредитов и прямого вхождения американских инвесторов в капиталы немецких концернов).