В дальнем углу зала, возле самой невзрачной колонны, облепленной вылинявшими рекламными плакатами, моё внимание привлёк одинокий павильон. Вернее, даже не павильон, а неказистая палатка, наскоро сколоченная из трухлявых досок. На покосившемся прилавке громоздилась невообразимая мешанина всякого хлама — ржавые шестерёнки, пыльные склянки с подозрительным содержимым, обрывки истлевших свитков. Ни тебе мерцающих гирлянд, ни ухоженных витрин, ни помпезных вывесок. Впечатление было такое, словно владелец палатки нарочно постарался отпугнуть и без того немногочисленных посетителей.

Рядом с прилавком, на ветхом ящике из-под какого-то алхимического концентрата, восседал чудаковатого вида старик. Его долговязую и тощую фигуру облачал потёртый камзол, когда-то щегольской, но изрядно полинявший от времени и непогоды. Всклокоченная седая борода свисала едва ли не до пояса. Из-под низко надвинутой шляпы с обвисшими полями хитро посверкивали на покрытом морщинами лице пронзительно-голубые, совсем молодые глаза.

Старик то и дело прикладывался к помятой жестяной фляжке, распространяя вокруг себя крепкий аромат самогона. Прохожие шарахались от него, словно от прокажённого, и спешили поскорее миновать неприглядную палатку. Но чудака, кажется, ничуть не заботило всеобщее пренебрежение. Он флегматично потягивал своё пойло, изредка шевеля корявыми пальцами и бормоча себе под нос какую-то тарабарщину.

Внезапно старик поднял голову и уставился прямо на меня. По моей спине пробежал озноб. Я отчетливо почувствовал на расстоянии исходящую от чудака энергию.